Страница 111 из 186
В Ваших тезисах к работе есть пункты, которые я так-таки и не понял, сколько раз ни перечитывал.
Пишу это Вам и все-таки думаю, как бы Вы не приняли это за резкий упрек. Уверяю Вас, что все мое непонимание я отношу только на собственный счет. Но, может быть, Вы с этим посчитаетесь. Ведь не рассчитывает же Ваша книга только на Ваших учеников или людей, прошедших научное театроведение или литературоведение именно в форме такого трудно понимаемого изложения.
Позвольте, чтобы не быть голословным, отметить Вам ряд замечаний, которые мне приходили в голову при чтении Вашего предисловия. Например, я совсем не понимаю термина «сквозное зерно». Как зерно может быть сквозным, если под словом «сквозной» не считать понятия о прозрачности? А если Вы говорите о действенности, то как же зерно может быть в действии?
{479} Не понимаю разницы, которую Вы устанавливаете между фабулой и сюжетом, и это меня путает.
Довольно часто Вы употребляете слово «спонтанейность» — вероятно, слово, употребляемое в научной литературе; а я его совсем не знаю[1123].
Попробую перелистывать и останавливаться на пунктах, где у меня есть пометки.
По вопросам пункта 3‑го. Будто о роли художественного наслаждения [в] литературоведении вопрос никогда не стоял, как основной.
Пункт 6‑й. Это очень хорошо. В моих работах по театру — по педагогике, по актерскому мастерству — я всегда говорю, что мысль посылается нервам, трофике[1124].
В пункте 7‑м: «Сам художник интересуется [интересует?], как часть этой действительности» — это хорошо. Может быть разработан даже шире, то есть каждый образ художественного произведения есть в конце концов часть самого автора.
В пункте 9‑м: «больше тех, кто испытывает при чтении классиков…» и т. д. — не понял.
В пункте 11‑м: Извините, четыре родительных падежа, — ужасно трудно читать.
В пункте 12‑м: «Сюжет только одежда, в которую облекается зерно». А может быть, сюжет органически рождается из зерна?
Пункт 16‑й — не понял.
Пункт 17‑й: «Видеть в самом простом глубину…» и т. д. — очень хорошо.
Пункт 18‑й. Анализ зерна, куски и т. д. — очень хорошо. Но развитие этой мысли, очевидно, в самой книге.
Пункт 22‑й — ужасно трудно понять. Все, что Вы пишете под названием «подстановка», до меня совершенно не доходит. А между тем это тоже, очевидно, термин, в литературоведении или в театроведении признанный. А я никак не могу его усвоить.
Пункт 26‑й: «Читатель обязан изучать действительность и знать ее не только по художественной литературе, но путем ознакомления с трудами Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина» — совершенно не понимаю. Как будто дело клонится к {480} тому, что человек, не изучивший работы наших великих социологов, не имеет права на художественное наслаждение от литературного произведения.
Пункт 28‑й: Очень хорошая находка: «Человек, изменяясь, сохраняет свое постоянство».
Пункт 29‑й: Чувствую, что здесь мысль хорошая и верная, но как она выражена — не осваиваю.
Пункт 33‑й: «Художественное произведение отражает действительность в образах» — фраза классическая и должна быть хорошо усвоена. Нравится мне и мысль о спиральной форме сквозного действия.
От пункта 39‑го у меня в голове полный сумбур. Ах, вот еще это Ваше сравнение с пуповиной — никак не принял его, это сравнение. И потому все куски, где это повторяется, прошли мимо меня.
Очень хороший пункт 45‑й.
Любопытна и нова мысль о треугольнике пункта 47‑го.
Пункт 50‑й: То же впечатление, какое было где-то выше. Как будто мысль крепкая и сильная, а как выражена — затуманивается.
Хороший пункт 53‑й в первом абзаце. Во втором — сомнительно. Третий абзац — опять ничего не понимаю.
«Скачка» в пункте 57‑м не понял.
Всей середины пункта 59‑го не понял.
Очень хорошо начало пункта 62‑го. Второй абзац пункта 62‑го невероятно труден для понимания.
Очень хороший последний абзац пункта 63‑го о педагогической задаче.
Начиная с пункта 66‑го и до 72‑го, мне кажется, все должно быть помещено выше, с самого начала предисловия. Я хочу сказать, что с этого нужно начинать. Может быть, легче было бы понимать остальное.
Пункт 68‑й — ничего не понимаю. Не очень понимаю, почему так много уделяется места возражениям Плеханову.
Ради создателя, извините меня за эти замечания, которые Вам, вероятно, ничего не дадут. Я хотел только вполне искренне указать Вам, в чем моя беспомощность и почему я боюсь, что ни в какой мере Вам не могу быть полезен.
{481} Тороплюсь послать Вам это письмо, чтобы не задерживать рукопись. Я готов и еще ждать свободного времени, которое я мог бы посвятить ей, но не могу снять с себя тяготы ответственности перед Вами.
546. В. Монствилло[1125]
3 января 1940 г. Москва
3/I-1940
Дорогая Воля! С Новым годом!
Желаю Вам здоровья и удачи.
Получил Ваше письмо от 21/XII. А не писал Вам, так как на предыдущем Вашем письме не было Вашего адреса. И одно из Ваших писем, еще летом, до меня почему-то не дошло. Может быть, это когда я был за границей. Летом, месяца на два, я всегда уезжал за границу. Ездил на курорт и отдых в места, с давних лет испробованные. На старости мне трудно менять и воды, и врачей, и режим. Однако, в этом году, вероятно, не удастся, помешает европейская война.
Вместо моей фотографии из «Литературного календаря» посылаю Вам другую. Пусть она напоминает Вам человека, который всю жизнь горячо любил юность, ее радости, надежды, труды, борьбу за хорошее, смелость.
Будьте здоровы. Кланяйтесь от меня Вашим товарищам.
Вл. Немирович-Данченко
547. Х. Н. Херсонскому[1126]
9 января 1940 г.
9.1.1940
Решительно ничего не могу припомнить, а сочинять воспоминания не люблю[1127]. Помню ясно только, что от репетиций «Мысли» у меня осталось впечатление очень острой вдумчивости и — как бы сказать — творческого внимания в искании образа. Впечатление внимательности, вдумчивости и мягкости. Эта какая-то мягкость, деликатность или общая «воспитанность» была для внешних наблюдателей особенной чертой Вахтангова, и она как будто перешла в весь коллектив 3‑й Студии (театра его имени).
{482} Наиболее глубокие беседы о наших работах были у меня с Вахтанговым во время постановки в Студии «Росмерсхольма». Но и здесь мало что помню.
Беседа шла через день-два после моего просмотра генеральной репетиции, не в помещении студии (на Советской площади), а в театре. Один на один. Помнится, я старался вовлечь молодого режиссера в самую глубь моих режиссерских приемов и психологических исканий. Но я рад отметить здесь не то, что я дал Вахтангову, а наоборот, то, что я получил от него при этой постановке. Это я хорошо помню.
Ведь «Росмерсхольм» перед этим ставился в метрополии Художественного театра. И это была неудача, столько же актеров, сколько и моя. Особенно не задалась роль Бренделя. Ни сам исполнитель, ни я для него не смогли найти необходимого синтеза драматического с сатирическим, как следовало бы ощутить этого либерала, обанкротившегося прежде, чем сделать что-нибудь. Не находили мы ни тона, ни ритма, ни характерности. А у Вахтангова роль пошла как-то легко, ясно, без малейшего нажима и очень убедительно. По крайней мере на маленькой сцене студии слушалось с большим интересом и удовлетворением.
Вглядевшись пристально, как Вахтангов дошел до этого, я сделал вывод, вошедший в багаж моих сценических приемов…
548. Е. Е. Лигской[1128]
7 (?) февраля 1940 г. Барвиха
Барвиха
Милая Евгения Евгениевна! Из Ваших записочек больше всего подбодряющими словами были о том, что ведь вот еще будут и славные солнечные дни, а противные зимние уйдут…
Лето…
И мысли направлены к тому, чтобы к лету крепко, очень крепко было сколочено самое нужное — «Три сестры» и др.[1129]
Надеюсь, что я «выскочил»… Отношусь к этому без малейшей сентиментальности — скорее, строго.