Страница 79 из 143
3. И это было главной задачей театра. Нарисовать Рим упадка республики и ее агонию.
Старая песня!
Мы ставили власть тьмы, а не Никиту и Матрену и не подробности крестьянской жизни. Мы ставим историческую картину, а не Брута и Марка Антония и не топографию Рима и берлинское вооружение[786].
Ставя власть тьмы (все время «в» маленькое), нам хочется, чтобы были и Матрена, и Никита, и крестьянская жизнь. Рисуя распад республики и зарю монархизма на заканчивающей свою историю нации, мы точно так же хотим, чтобы у нас были и Брут, и Кассий, и Цезарь, и верная картина быта. В идеале должно быть все. На практике всего {341} быть не может. Но прежде всего должна быть общая картина. В данном случае — дух огромного исторического явления, которое должно пройти через жизнь всякой нации: сначала община, потом царь, потом республика и наконец монархия, прикрывающая свое убожество внешним великолепием. (Ромул и Рем, Тарквиний, ряд консулов, Август и другие.)
Вот какими идеями жил наш театр в течение всей постановки «Юлия Цезаря». Если мы этого достигли, — мы сделали громадное, колоссальное художественное дело. Если нет, — мы бессильны…
Если бы Вы глубже посмотрели на нас, если бы Вы, как хороший шахматный игрок, больше верили своему партнеру и больше уважали его, — Вы бы сразу все поняли. А кроме того, может быть, и оттого заблуждаетесь, что и на Шекспира смотрите с несколько примитивной точки зрения, какой держатся гастролеры, — убийственной для гения Шекспира.
Среди этого письма мне дали статью Игнатова[787]. Должен сказать, что она меня чрезвычайно удовлетворяет. Вот именно то, что вдохновляло меня в моей работе.
Надеюсь, что это письмо не возбудит у Вас никаких других чувств, кроме дружеских.
Ваш В. Немирович-Данченко
Простите, что пишу на клочке.
А может быть, я сегодня Вас не совсем понял!
Тогда извините. Но отчего бы мне и не написать Вам?
153. А. П. Чехову[788]
3 или 4 октября 1903 г. Москва
Сейчас получил твою записку с заметкой о «Золоте», милый Антон Павлович![789]
Я не писал тебе давно, так как ты можешь себе представить, сколько я был занят в последнее время. И спектакль наконец прошел, но я еще не отоспался.
{342} От «Юлия Цезаря» получилась грандиозная и широкая картина, и не мне говорить, но, кажется, смелой и уверенной кисти. «Тут адом дышит», — сказал рецензент немецкой газеты.
Я этого хотел. Тот подъем духа, какой я испытал в Риме, — я тебе писал оттуда, — я хотел вложить в постановку. Судя по бесчисленным отзывам, это удалось.
Успех пьесы, или, вернее, спектакля, — неровный. Местами грандиозный, если не в смысле аплодисментов, то по подъему публики и художественному воздействию.
Местами — меньше, а некоторые лица — из них первый, к глубочайшему сожалению, Константин Сергеевич, — совсем не нравятся[790].
В зрителе происходят колебания.
Но во мне есть уверенность, что весь спектакль есть великолепное, громадное создание театра, и многие подробности не нравятся так, как часто бывает и с великолепными картинами, на которых не все прекрасно.
Газеты сегодня полны больших статей в возбужденном тоне. Довольно справедливы. Не все, конечно, достаточно проникновенны.
Настроение в театре бодрое. Ведь мы со времен «Царя Федора» не открывали сезона с успехом («Грозный», «Снегурочка», «Дикая утка», «Мещане»), и начало у нас всегда проходило в кислом, вялом тоне. Притом же такая колоссальная работа, как «Цезарь», сдана сравнительно быстро. Наше нетерпение, ожидание твоей пьесы все обостряется. Теперь уже ждем, считая дни… Пока что возобновим «Одиноких», но это недели через две, много три. К этому времени надо, чтоб пьеса твоя была зачитана, роли расписаны, сделана мизансцена…
Торопись и, главное, — не думай, что ты можешь быть неинтересен!
До свиданья!
Обнимаю тебя.
Вл. Немирович-Данченко
{343} 154. И. И. Иванову[791]
Октябрь (после 3‑го) 1903 г. Москва
Многоуважаемый Иван Иванович!
В постановку «Юлия Цезаря» я положил ровно полгода жизни, беспрерывной работы, и очень напряженной. Знание сценической техники, психологии театра и опыт обращения с персонажами — все это было для меня, что перо для писателя, кисть для художника и т. д. И в этой области я не теряю самокритики. Пользовался же я этими средствами под напором тех образов, картин, звуков и т. д., которые сложились в моей душе от двух сил: «Юлий Цезарь» Шекспира и эпоха Юлия Цезаря по истории. Этот сложившийся в моей душе мир, свой, особенный, самостоятельный, и руководил моим сценическим опытом при постановке. Я не мог бы отдать себе определенный отчет в том, приведет ли эта сложная работа к желательному воздействию на зрителя. Когда спектакль шел, я чувствовал, что утрачиваю слух к зрительной зале.
Вот почему Ваше письмо наполняет меня высокой и гордой радостью[792]. Приветствия множества лиц, какие я получил, не могли дать мне этой награды, так как эти лица, в моих глазах, не были так высококомпетентны. Я искал среди них человека и широко образованного, и чуткого к поэзии, я полагающего базисом своих суждений историко-философскую мысль. Спасибо Вам большое.
Ваш В. Немирович-Данченко
155. А. П. Чехову[793]
18 октября 1903 г. Москва
Телеграмма
Мое личное первое впечатление — как сценическое произведение, может быть, больше пьеса, чем все предыдущие. Сюжет ясен и прочен. В целом пьеса гармонична. Гармонию немного нарушает тягучесть второго акта[794]. Лица новы, чрезвычайно интересны и дают артистам трудное для выполнения, {344} но богатое содержание. Мать великолепна. Аня близка к Ирине, но новее[795]. Варя выросла из Маши[796], но оставила ее далеко позади. В Гаеве чувствую превосходный материал, но не улавливаю его образ так же, как графа в «Иванове»[797]. Лопахин прекрасен и взят ново Все вторые лица, в особенности Шарлотта, особенно удались. Слабее кажется пока Трофимов. Самый замечательный акт по настроению, по драматичности и жестокой смелости последний, по грации и легкости превосходен первый. Новь в твоем творчестве — яркий, сочный и простой драматизм. Прежде был преимущественно лирик, теперь истинная драма, какая чувствовалась разве только в молодых женщинах «Чайки» и «Дяди Вани»; в этом отношении большой шаг вперед. Много вдохновенных мазков. Не очень беспокоит меня, но не нравятся некоторые грубости деталей, есть излишества в слезах. С общественной точки зрения основная тема не нова, но взята ново, поэтично и оригинально Подробно напишу после второго чтения; пока благодарю и крепко целую.
Немирович-Данченко
156. А. П. Чехову[798]
Конец октября 1903 г. Москва
Дорогой Антон Павлович! Я даже не могу найти час, чтобы написать тебе обстоятельное письмо. Имею сейчас 20 минут, попробую сжато.
Теперь я пьесу прочел три раза.
Что Аня похожа на Ирину — совершенно беру назад. Даже меньше, чем ты на Бурджалова[799].
Есть несколько местечек, слишком напоминающих кое-какие места из старых пьес. Трудно обойти это сходство в монологе Ани в конце 3‑го действия. Остальные ты исправишь, не двигаясь с дивана, когда я укажу тебе их, в 10 минут.
Беру назад упрек в «грубостях». Может быть, два‑три слова, которые притом же можно и не исправлять.
Симов уже съездил в Нару и зарисовал мотив.
{345} Мотивы комнат он тоже уже собрал.
Он в бодром художественном запале и жаждет вложить в декорации весь свой жар.
Для этой пьесы надо бы очень много труда со стороны Константина Сергеевича <…>
Я бы уже приступил к пьесе, если бы меня не замучивали скучные работы, — во-первых, все текущие дела, которые, как никогда еще, навалились на меня, во-вторых, «Одинокие», в‑третьих — школа.
Но пьеса должна быть поставлена в половине декабря.