Страница 72 из 143
Ваш Вл. Немирович-Данченко
131. К. С. Станиславскому[697]
6 октября 1902 г. Москва
6 окт.
Дорогой Константин Сергеевич!
Чувствую, что в театре у нас настало время, когда я был бы особенно нужен, чтоб разделить Ваши труды. Ничего не зная, уверен, что «по симовской части» — совершенная неготовность[698]. Только в сказках и в плохих драмах бывают превращения, — поэтому в театре, наверное, повторяется все то же, что происходило 4 года и от чего я Вас в последний год умело отстранял. Вот отчего я особенно «скорблю», — выражаясь языком Санина. И сколько дней еще пройдет, пока я в состоянии буду работать!
Об одном прошу Вас — не зарывайтесь нервами. Будьте требовательны и настойчивы, но сдерживайте силы, не волнуйтесь и берегите себя для сезона.
Смотрите на часы, когда работаете!!
Мне, вероятно, позволят выйти на 1/2 часа дня через два. И только после того дня через 4 – 5 позволят немного работать.
Я здоров (хотя ухо оправится, как они говорят, не раньше чем через месяц), но очень скоро устаю. И это меня конфузит.
Ваш В. Немирович-Данченко
{309} 132. Ф. И. Шаляпину[699]
Конец ноября 1902 г. Москва
Многоуважаемый Федор Иванович!
Вы и в прошлом и в нынешнем году обещали спеть в пользу бедных наших учеников.
Знаю отлично, как Вам это трудно, и потому я устраиваю это так.
В воскресенье 1‑го декабря в фойе нашего театра, в час дня, Горький будет читать «На дне». Билетов продается всего 40 – 50 штук. Плата за билет 25 руб. (многие платят больше). Таким образом получится совершенно интимное утро. И вот я обещаю этим 40 – 50 лицам, что Вы будете в театре, будете слушать пьесу, а потом что-нибудь споете совершенно запросто, даже в сюртуке. Словом, мне хочется, чтоб это Вас вовсе не утомило. Правда же, это Вам не так трудно — спеть два‑три романса в фойе театра. Часа в 4 – 4 1/2 все кончится.
Мне бы хотелось попросить Рахманинова проаккомпанировать Вам.
Пришлите вместе с Вашим согласием его адрес. И простите, умоляю Вас, что я не заезжаю просить Вас лично. Вы, наверное, заняты страшно, и Вам легче принять мое письмо, чем меня самого.
Крепко жму Вашу руку.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
133. А. П. Чехову[700]
13 декабря 1902 г. Москва
Милый Антон Павлович! Две среды прошло, а я вдруг в пятницу вспомнил, что обещал тебе писать по средам. Спешу хоть несколько слов, хоть для того, чтобы сказать, что вспомнил. «Дно» репетируется как-то, точно урывками. Вот уж две недели, как не было ни одной репетиции, на которой присутствовали бы все участвующие. Болеют Самарова, Грибунин и Качалов[701]. Да чего уж! Сегодня последняя репетиция {310} перед окончательными генеральными, а до второй половины 4‑го акта еще не дотронулись. Тем не менее дело как будто наладилось. Попадаются интересные тоны, а если не интересные, то хоть не глупые и не слишком нехудожественные.
Для всей пьесы выработали мы тон новый для нашего театра — бодрый, быстрый, крепкий, не загромождающий пьесу лишними паузами и малоинтересными подробностями[702]. Зато ответственности на актерах больше. Пока намечается, что великолепен Москвин и чрезвычайно интересный и смелый тон у твоей жены[703]. Потом идет второй разряд хороших исполнителей, в который попадают Алексеев, Вишневский, Лужский, Харламов — отчасти, по-моему, Муратова, Грибунин. И 3‑й разряд, возбуждающий опасения: Бурджалов, Загаров, Андреева[704].
Вот меня прерывают Вишневский и Лужский. До свидания. Обнимаю тебя.
Твой Вл. Немирович-Данченко
134. А. П. Чехову[705]
18 декабря 1902 г. Москва
Среда 18 дек.
Жду сегодня очень большого успеха, не единодушного, но шумного. Исполнение пьесы наладилось. Кляксов нет и есть блестки настоящего таланта: Москвин, твоя жена играют с «печатью истинного вдохновения». Прекрасно играют Качалов, Муратова в 1‑м и 3‑м действиях, многое у Алексеева отлично, чудесный тон у Грибунина, славный у Лужского. Вишневский своего татарина изображает отлично. Остальные не портят. Темп наконец схвачен хорошо — легкий, быстрый, бодрый. Симов дал прекрасную декорацию 3‑го действия. Сумел задворки, пустырь с помойной ямой сделать и реально и поэтично.
Не может быть, чтоб все это не дало интересной, художественной картины.
Завтра я поеду в Петербург хлопотать по поводу «Столпов», а потом приступаем к ним.
{311} Горький волнуется, весело возбужден. Во время генеральной (без публики) радовался тому, что присутствовавшими в зале принималось смешком или другими знаками одобрения. А Вишневский демонстративно смеялся хорошим фразам, как славный клакер в Французской комедии. И Горький верил его смеху.
Кажется, после спектакля Горький делает ужин, который ему обойдется рублей в 700 – 800. Да рабочим отпускает 200 р. Я его очень уговаривал не делать этого — знать ничего не хочет. «Скиталец, — говорит, — придет с гуслями и будет нам петь».
У нас оттепель. У меня легкий бронхит. Боборыкин читает лекции ученикам нашим[706]. Интереса — среднего. Говорит, что ему хочется написать хорошую пьесу, как матери хочется иметь ребенка. Я на это стараюсь молчать.
Что ты делаешь? Пишешь ли? Здоров ли? Черкни словечко.
Обнимаю тебя от души.
Твой Вл. Немирович-Данченко
135. А. П. Чехову[707]
26 декабря 1902 г. Троице-Сергиева лавра
Гефсиманский скит. Пещерная гостиница. Здесь я скрылся от праздников, визитов и т. д. Кроме того, лечусь здесь от насморка и бронхита. И, наконец, обдумываю репертуар будущего года.
Об успехе «Дна» не буду тебе писать. Вероятно, знаешь все. Слава богу, театр опять на той высоте, на какой он находился после «Трех сестер» и Петербурга.
Мне хочется получить от тебя умный совет о репертуаре будущего года. На официальное приглашение ты ничего не ответил[708]. Ответь на это. Если даже не можешь указать определенно пьес, ответь принципиально. Вообще — какого характера пьес нам держаться. А вот тебе материал для соображений.
{312} Чехов. — Новая. Козырной туз. Надо же наконец, чтоб хоть раз твоя пьеса залаживалась в мае месяце[709].
Горький. Собирается написать.
Найденов Уехал в Константинополь. Хочет что-то делать со своими «Жильцами»[710].
Это — русский современный репертуар.
Ни одной из этих пьес еще нет в руках, а надо уже начинать готовиться к постановке. За «Столпами» надо будет приступать к новой. Во всяком случае, с великого поста. Ведь надо продумать, готовить макеты и т. д.
Возобновится «Чайка» с декорацией Суреньянца, Лилиной — Ниной, — но это не в счет[711].
«Юлий Цезарь».
«Заговор Фиеско» (мужчины наши недостаточно эффектны для него).
«Макбет».
«Фауст» (уж очень его «запели» Шаляпин с Собиновым).
«Ревизор».
«Месяц в деревне».
«Недоросль».
«Маскарад» (Лермонтова).
«Посадник».
«Плоды просвещения» (не сходят с репертуара Малого театра).
«На всякого мудреца».
«Эллида».
Из Ибсена еще — «Росмерсхольм», «Призраки».
Из Гауптмана: «Торжество примирения» (в старых тонах). Новая — «Бедный Генрих». (Сказка. Принц заболел проказой, скрывается от людей, живет на отдаленной ферме, дочь фермера полюбила его, он бежит в леса, роет себе могилу, дочь фермера находит его, исцеляет.)
Есть еще пьесы, которые рекомендуются пайщиками: новая Мирбо[712] и «Дмитрий Самозванец» Хомякова.
Не хочется ни той, ни другой.
Следовало бы возобновить «Потонувший колокол».
Вот передо мной весь список, и я ловлю себя на том, что {313} все время мое внимание возвращается к «Юлию Цезарю» и «Месяцу в деревне».
Да! Еще — «Миниатюры» (Метерлинк).
Подумай хорошенько и посоветуй.
Пока до свидания. Обнимаю тебя.