Тонкая рябина

— Да. Очень.

Словно понимая, что она сейчас лишняя, медсестра вышла, видимо, за инструментарием.

Радину до боли захотелось обнять Софью Аркадьевну, даже не подозревавшую о том, какие желания обуревают в эту минуту ее «пациента».

— Я… люблю вас… люблю… — он перевел дыхание, — мне трудно говорить. Простите…

Софья Аркадьевна, слегка отшатнувшись, молча смотрела на него. Ничего — ни гнева, ни любви, ничего не было в ее взгляде, быть может, только удивление, которое еще не приняло форму протеста или гнева.

— Я не мог не прийти… я люблю вас, — повторил Радин и, повернувшись, выскочил в дверь.

«Что я наделал, дурак, мальчишка! Ворвался в кабинет, нагородил всякого вздора. Ах, дурак, дурак, — немилосердно ругал себя Радин, меряя гостиничную комнату шагами. — Очутиться бы сейчас далеко от этого городка, где-нибудь в Ленинграде или Москве».

В дверь постучали.

— Вас к телефону, — сказал ему коридорный.

«Майор Карпов», — решил он.

— Это я… Хотела… услышать ваш голос. И все. Больше она ничего не сказала.

Он не знал, как встретит его Софья Аркадьевна, ведь она не звала его, не сказала, что хочет видеть его. Но, сомневаясь и мучаясь, он шел к ее дому. Ему казалось, что если он сейчас же, сию минуту не увидит ее, то просто-напросто умрет.

— Соня… — теплая волна нежности окатила его, заставила сильнее биться сердце. С каждым днем она ему все дороже и дороже.

Он уже свернул с площади к улице, засаженной липами и кустами шиповника.

— Здравствуйте, Владимир Александрович, — он вздрогнул, услышав голос коменданта штаба, капитана Мусякова. — Куда вы? Если к полковнику, то дома никого нет. Я только что оттуда.

Радин сразу же пришел в себя. Как хорошо, что он встретил капитана.

— Нет… я просто случайно забрел сюда, не зная, как следует, города.

— Ну, тогда я покажу вам отличное место, недалеко отсюда, — беря под руку Радина, сказал капитан.

Он повел Радина куда-то в сторону водокачки, по узенькой тропке довел до луга, на котором паслось стадо коров. В стороне чернел лес, под лучами солнца сверкала река, рябые облака чуть серебрили небо.

— Вот по этой тропинке и дойдете до сруба. Это такой колодец в лесу. Возле него две скамейки, а вид оттуда на город и окрестность прекрасный. Заблудиться тут невозможно, — успокоил он Радина, по-своему истолковав его молчание.

— Спасибо, я с удовольствием погуляю, а через час вернусь в город, — сказал Радин.

Капитан улыбнулся и быстро, молодцеватой походкой пошел обратно в город.

Сейчас Радин хорошо понимал всю нелепость и безрассудство своего порыва. А если бы Григорий Васильевич оказался дома, как бы он объяснил свое внезапное появление? Пришлось бы юлить, притворяться. Противно…

Чем дальше уходил Радин от города, тем он становился спокойнее. Тропинка вилась между деревьями, то путаясь, то исчезая в траве. Пахло сырой землей, перегнившей под снегом осыпью листьев. Лес был смешанный, и это нравилось Радину. Вот березка белеет возле огромной сосны, а рядом мохнатая, лапчатая ель полусплелась ветвями с кустами рябины и приземистой, кривой осиной. Солнце было еще горячим, и его отблески светились на стволах и коре деревьев. Радин уже полчаса шел по лесу, но никакого сруба не было. Тропинка свернула влево. Лес здесь был гуще, и стволы деревьев стояли рядком, как солдаты в строю.

Радин сделал еще шаг и замер. Впереди, буквально в нескольких шагах от него, чуть запрокинув голову, Софья Аркадьевна смотрела на белку, притаившуюся на ветке сосны. Другая, рыжеватая, прыгала с ветки на ветку, распушив свой длинный хвост. Радин, боясь нарушить эту лесную идиллию, да и растерявшись изрядно, прижался к стволу дерева, стараясь быть незамеченным. Софья Аркадьевна неподвижно стояла и смотрела вверх, а по ее чуть озаренному солнцем лицу бродила счастливая улыбка. Вдруг она резко обернулась, будто ее кто-то позвал, и отступила назад. Не ахнула, не вскрикнула, а лишь на секунду замерла, не сводя глаз с него.

— Как вы попали сюда? — наконец спросила она.

— Не знаю… Не знаю. Поверьте, я и не подозревал, что вы здесь, — с трудом выговорил он. — Я никогда вообще не бывал здесь.

Он смотрел в ее глаза и видел, что она не слышит, не понимает его слов. Лицо ее было даже чуть сурово и удивительно красиво в эту минуту.

— Я люблю вас, — сказал Радин. Безнадежность, боль и тоска охватили его, и он в отчаянии повторил: — Я люблю вас…

Радин видел, как ее лицо светлело. По нему словно пробежали солнечные лучи. Они молча стояли друг против друга, и какая-то стена, их разделявшая, отходила в сторону, рассыпалась.

— Я, кажется, тоже… — скорее вздохнула, чем проговорила Софья Аркадьевна, — тоже люблю вас. С того момента, как вы здесь, я не переставая думаю о вас…

— Родная моя… — растроганно сказал Радин и взял ее за руку.

— Мне теперь часто хочется остаться одной, вот я и пришла сюда. А вы, вы-то зачем пришли сюда?

— А я искал вас… Я не мог не видеть вас, — и он рассказал ей, как почти бегом бежал до ее дома, как капитан Мусяков посоветовал ему пойти сюда.

— Но он ничего не знал. Он просто хотел, чтобы я побродил по лесу.

— Спасибо ему, — сказала Софья Аркадьевна и засмеялась. — А теперь идите в город. Не думайте, что боюсь сплетен. Это, конечно, не нужно, но сейчас не в этом дело… Я хочу остаться одна.

Он пожал протянутую ему руку и молча ношел обратно.

Он не находил себе места. Ходил по номеру взад и вперед, присаживался на стул или кровать, потом вскакивал и подходил к окну, словно надеясь кого-то там увидеть. И все спрашивал себя: как быть дальше?

«Почитаю что-нибудь», — зажигая настольную лампу, наконец решил он. Сумрак надвигающегося вечера уже заползал в комнату. За окнами сгустилась предвечерняя мгла, кое-где зажглись огни. Радин брал с собой в поездки несколько непрочитанных книг. Не глядя, он сунул руку в чемодан, и, нащупав книгу, вынул ее: Ларошфуко, «Максимы».

«В любви, как на войне, каждый воюет за себя», — прочел он, раскрыв наугад книгу. Ему стало стыдно. Нет, полковник Четвериков не заслужил такого жестокого удара. И все же, что делать?

Срок командировки заканчивался. Намаявшись изрядно, измучившись от внутренней борьбы, он решил поговорить с Софьей Аркадьевной.

Радин позвонил в санчасть, попросил Софью Аркадьевну.

— Послезавтра я уезжаю. Я хочу еще раз встретиться с вами и поговорить. Это очень серьезный, — он перевел дыхание, — очень серьезный разговор, — стараясь говорить спокойно, он невольно выдавал внутреннее напряжение.

Она ответила не сразу, словно еще и еще раз взвешивая слова, которые ей предстояло произнести.

Значит, завтра, в обеденный перерыв. У Радина стало легче на душе.

Свидание было коротким и не таким, как представлялось Радину.

— Я верю вам, — сказала она. — Но нам необходимо расстаться. Уезжайте. Только не думайте, что вы разбиваете наше с Григорием Васильевичем счастье. Нет. Для себя я все решила, ваш приезд, может, только ускорил ход событий. — Она подошла к нему так близко, что он почувствовал на своем лице ее дыхание. — Но я люблю вас, мне будет трудно, очень трудно.

Она молча смотрела на него с материнской нежностью, так, как женщины глядят на дорогого, еще такого беспомощного ребенка.

— Ты приедешь ко мне… Ты будешь моей женой, — твердо сказал он.

— Приходите, мы будем ждать вас вечером… а относительно всего остального, — она развела руками, — время покажет.

Она ушла, а Радин еще долго бродил по лесу. Заплутавшись, он только к вечеру вернулся к себе в номер.

На его звонок открыла Софья Аркадьевна.

— Входите, Владимир Александрович, мы ждем вас, — сказала она.

Заглянув в комнату, Радин спросил:

— А где Григорий Васильевич?

— Да его срочно на 41-й километр вызвали, это участок капитана Семина. Но он скоро вернется.

Радин сел у стола, не в силах больше сказать ни слова. Оба молчали. Было так тихо, что слышалось тиканье настольных часов и бульканье воды на кухне.