Прикосновение

— И я помню, — сказал Агубе и кивнул на сына: — И он запомнит на всю жизнь. И детям своим, и их детйм будет рассказывать, как впервые сел на коня, и принадлежал тот конь председателю колхоза.

Тотырбек невольно улыбнулся и готов был обнять и расцеловать Агубе. Он слышит выстрелы вражеской артиллерии, но он думает о жизни. Весь израненный, верит, что его сын выживет, станет отцом и дедом и будет радоваться жизни.

Глава седьмая

…Тотырбек перебирал в памяти прошедшие годы. Неужели забыты все трудности? Неужели земля потеряла свою ценность в глазах людей? Но как это может быть, когда от нее, от того, насколько она щедра, зависит благополучие и само существование человека?.. Тотырбек искал ответа на свои вопросы. Его никуда не тянуло. Он не желал никого видеть, ибо боялся, что ненароком обидит кого-нибудь случайно встретившегося ему по пути… И Тотырбек не выходил со двора, не спешил, как прежде, на нихас, где в тихих спокойных беседах-воспоминаниях проводили свой дни такие же, как он, пенсионеры. Старец не покидал хадзара, но его находили и дома. Сегодня с утра начались визиты. Сперва пришел сын Андрея Кокуева, ныне покойного председателя сельсовета, просил Тотырбека быть тамадой на свадьбе дочери. Старик отказался, хотя уважал эту семью. Внучка Андрея, которую тог так и не увидел, выходила замуж за парня из почтенной семьи… Тотырбек усомнился, сможет ли он вновь обрести то душевное равновесие, что необходимо сидящему во главе стола и без которого нельзя вести свадьбу. Тотырбек; предложил пригласить тамадой старейшего жителя села, но сын Андрея отрицательно покачал головой, признавшись: «Слишком уж он придерживается старинных обычаев: ни гостям покоя, ни радости молодежи; жениха заставит покинуть дом, женщин за столом не терпит». Прежде Тотырбек непременно бы возглавил свадебный кувд в доме Кокуевых, но сейчас он только отрицательно качал головой.

Затем пришла Аза, директор Дома культуры. От нее трудно было избавиться. Она высказала неожиданную просьбу:

— Уважаемый Тотырбек Иналыкович, в следующее воскресенье мы задумали провести вечер под названием «Первый шаг». Представляете: топает малыш по сцене? Это же радость не только для отца и матери. Весь зал станет умиляться. Узнала я: у нас в селе двое детишек только что начали ходить, да в казачьей станице таких трое. Подумала: а что, если отметить это событие совместно, у нас в Доме культуры? Чтоб и осетины, и казаки вместе любовались первыми шагами детворы. Запомнится на всю жизнь. Сейчас мы больше ходом соцсоревнования интересуемся, а надо бы знать все, чем живут соседи. Решили: на сей раз в нашем Доме культуры проведем «Первый шаг», а очередной — у них. Ну, а казаки-родители пожелали, чтоб их приветствовали вы, дорогой Тотырбек Иналыкович.

Старик и на сей раз было отрицательно покачал головой, но Аза то ли сделала вид, что не заметила этого, то ли в мыслях у нее не было, что от такого предложения можно отказаться. Она подсела поближе и заговорщицки зашептала, будто кто-то мог их подслушать:

— Мы такие им сюрпризы придумали! Во-первых: правление колхоза отпустило деньги на подарки, во-вторых, композитор Хаханов сочинит песню о малышах, а наш хор споет ее. Гиго, знаете, лучший наш поэт-песенник, обещал назвать в песне имена мальчишек и девчонок… — Глаза у Азы заблистали. — Мы снимем на пленку первые шаги малышей и голос их запишем. А через пятнадцать лет, когда им будут вручать паспорта здесь же на сцене, на весь зал прозвучат эти записи, а?! Вы, Тотырбек Иналыкович, всегда складно говорите, но уж на сей раз особо постарайтесь…

Тотырбек понял, что ему не избежать этого выступления, — Аза с ее настырностью обязательно добивается своего. И он, глядя на ее разгоряченное лицо, спросил:

— Может, рассказать, как мы, переселенцы, подружились со станичниками?

— Ну, об этом все знают, — решительно отвергла она его предложение. — Об этом случае и в газетах пишут, и в школах на уроках говорят…

— А те через пятнадцать лет будут знать? — поинтересовался Тотырбек, и ей было невдомек, что он ее ответу придавал особое значение.

— Да что вы?! Конечно! — удивилась Аза и подсказала: — Вы что-нибудь из своей семейной жизни вспомните, какой-нибудь поучительный для молодых родителей пример… — И, поняв, что допустила оплошность — ведь Тотырбек так и остался одиноким! — обеими ладонями прикрыла рот.

Но старик простил ее. И тут Тотырбек подумал, что не к лицу ему отсиживаться дома, когда надо шуметь и бить тревогу по поводу черствости, овладевшей отдельными людьми… И он поспешил в правление колхоза…

Каждое посещение конторы было испытанием для Тотырбека — оно вызывало чувство невозвратности ушедшего времени. До семидесяти лет не знал, что это такое — тоска по былому.

Он в это здание спешил на заре каждый день на протяжении сорока лет. Впрочем, вначале здесь было невысокое, покосившееся, невзрачное деревянное строение. Новое было возведено в годы председательства Тотырбека, по его проекту и под его присмотром. Здание получилось добротное. Тотырбек настоял, чтобы стены и фундамент были повышенной прочности, ибо намеревался через пяток лет, когда колхоз разбогатеет, к двум этажам надстроить еще два. Но до этого так и не дошли руки. И средства пришлось направлять вначале на строительство коровника, потом конюшни, затем Дома культуры, мастерских, гаража… Вот правление до сих пор и осталось двухэтажным.

Приближаясь к правлению, Тотырбек замечал, как спина его невольно выпрямляется, в походке появляется уверенность, во взгляде — властность. Да и люди здесь с прежним почтением относились к нему. С Тотырбеком торопились поздороваться. Работники конторы приподнимались с мест, приветствуя свое прежнее начальство. Тотырбек шел, твердо постукивая костылем по полу, и кивал направо и налево. Подойдя к двери председательского кабинета, он переложил костыль из правой в левую руку и привычно потянул на себя медную ручку.

В кабинете шло совещание. Тотырбек увидел уставившиеся на него взгляды членов правления. Монотонно звучавший голос Казбека Дрисовича Рубиева прервался, — увидев старика, председатель колхоза широко повел рукой, предлагая Кетоеву сесть. А Тотырбек хотел было осторожно войти и прикрыть дверь, чтобы не мешать собранию.

— Примите участие в нашем разговоре, дорогой Тотырбек Иналыкович, — Рубиев при всяком удобном случае подчеркивал свое уважительное отношение к предшественнику, хотя слава Тотырбека порой и мешала: нет-нет, а кое-кто из членов правления, чтоб задеть самолюбие Казбека Дрисовича, как бы вскользь упоминал, что Тотырбек Иналыкович в подобном случае поступал иначе. — Ничего секретного у нас нет. Обсуждаем неотложные вопросы. Нам небезынтересно выслушать и ваши суждения…

— Я сперва послушаю тебя, — сказал Тотырбек, прошел к столу и, поздоровавшись со всеми, сел на свободный стул. — Продолжай свою речь, сын Дриса…

Он слушал Рубиева и оглядывал кабинет, подмечая перемены: новая мебель появилась. А вот графин — высокий, с разбитой крышкой — остался, возможно, секретарша так же три раза в день меняет в нем воду… Потом Тотырбек стал всматриваться в знакомые лица членов правления, с сожалением убеждаясь, что возраст берет свое — стареют его товарищи.

А сын Дриса все такой же — самоуверенный, ишь как голос звучит! С годами его могучая фигура стала заплывать жиром. Он, Тотырбек, следил за собой, не позволял себе излишней еды на кувде. Люди привыкли на свои семейные торжества приглашать председателя колхоза. Не идти — неуважение показать семье, обиду нанести ей; посещать же все застолья — своему здоровью во вред. Тотырбек в таких случаях хитрил. В селе все о всех всё знают, и, услышав о том, что у таких-то сын возвратился из армии, а такой-то собирается отпраздновать день рождения внука, Тотырбек назначал на девять-десять часов вечера совещание для обсуждения важнейшего вопроса, которое никоим образом нельзя было отменить. Пообещав после совещания обязательно посетить дом, в котором отмечается такое приятное событие, он приходил к завершению застолья. Пил и ел самую малость, только чтоб не обидеть хозяев. Когда настаивали на том, чтоб он опорожнил преподнесенный ему почетный бокал — рог с аракой или водкой, отказывался, ссылаясь на то, что в пять утра ему надо быть в дальней бригаде.