Париж между ног

Но все равно, поднимая бокал бургундского вина, мы пьем за нее и за него. За наше и родное, отчего и Татьяна пишет письмо, и наш Пушкин стреляет в обидчика чести и всего того, что им не понять, отчего же тоска в нашей широкой и любвеобильной душе не на месте.

Совет кутюрье

Он мне симпатичен, особенно после его рассказа, и я за советом обращаюсь, немного к нему проникаясь с душой. Отчего бы это? Я что же, скучаю за русским и крепким мужиком? А может это от вина?

И вот он мне.

— Советовать не берусь, тем более в такой области как мода, но и отказать Вам не в праве. Думаю, что вам в Париже надо их удивить, и все надо с эпатажем.

Я ему свою версию. Он нет, говорит, одеждой и нарядами тут не удивишь, и даже теми, что вы говорите, Парижане ко всему привыкли и потому ни ваша обнаженная нога, ни грудь тут не пройдут. Кстати, у вас уже есть свой имидж. Смотрите, как парижане смотрят на вас! Так что вам надо свой образ с косой и на него все поставить.

Но как не ответил. И уже прощаясь, он заметил:

— Сходите в музей мировых войн, есть там в одном зале эскизы Васнецова, художника русского. И вот он рисовал эскизы одежды для русской армии семнадцатого года. Не знаю, будет ли вам интересно, но Васнецов уловил что-то такое связанное с русским, присмотритесь повнимательнее, может за этим уловите что-то?

Ну и что, подумала, что в этом такого?

А потом от него узнаю, что на самом деле армию русскую царь решил переодеть в ту пору, и на всех одежду пошили. Васнецову поручили нарисовать эскизы. И он все так выразил в военном костюме русское, что не буденовка то оказалась, а шелом богатырский, что не шинель красноармейца, а кафтан долгополый с разговорами, как у гусар, и что даже кожанки, они ведь не комиссарские, а это повседневный офицерский наряд в Русской армии семнадцатого года! Оказывается, форму пошили на всю армию, но досталась она уже Красной армии. Вот откуда буденовки, тужурки комиссарские. Впрочем, не раз уже так бывало, когда все царское выдавали за красное. Взять хотя бы план ГОЭРЛО. Никакой он ни ленинский оказался, а скорее столыпинский, ведь по его поручению инженеры русские еще в царское время замахнулись на электрификацию всей России, и если бы не революция, то уже давно бы в каждой избе лампочки вспыхнули, но ни ленинские, а столыпинские. Вот так-то! А вы говорите Россия отсталая? Сами судите, если прочное, пятое место в Мире она занимала при царствии Николая, то куда бы она укатила за то время, пока революция все разорила? А пока и я оценила царское время.

— Сходите и посмотрите своим глазами. Может, что-то к своим моделям примените? Подрежете, укоротите и там, как уже сами решите! — Так он мне на прощанье сказал.

После того я совсем потеряла и аппетит, и сон! В музее фотографировать нельзя, поэтому я два дня стояла и все рисовала. Потом, когда меня заприметили, то мне решили помочь и все страницы альбома Васнецова перелистали при мне, и я снова часами стояла и рисовала, и рисовала. А потом, дома.

Словно обезумела. Рисую, листы комкаю, бросаю, злюсь, матерюсь.

Мари уже не на шутку встревожилась, потому что я почти не сплю, и к тому же меня мутит. Ад, да и не только! И вот! Случайно можно сказать ухватила линию, потянула, контур поймала и стиль свой, поверх его стиля Васнецова! Он так и полез из-под карандаша. Теперь уже вою от счастья и песни пою! И давай ей показывать эскизы свои. И так мы с ней то смеемся, то чуть не ругаемся оттого, что я говорю вот так, а Мари нет, не так, лучше вот так! Наконец-то чувствую, что все теперь будет так! Получается у меня! И теперь уже вижу свою коллекцию всю! Теперь только с кутюрье держать совет, а там…

— Руссо-мадам, — переводит Мари. — Вы молодец, ей богу! Это надо же так? И линию ухватили, и стиль! Но это же надо, что даже не знаю, что Вам и сказать?

Я ерзаю и смотрю на него во все глаза, а он повернулся, склонился и еще раза два, все мои наброски и стили снова и снова рассматривает. А потом:

— Ой, ля-ля! Ну, хорошо, хорошо я согласен! Но…

И это его но зависает надо мной словно туча, гроза… Неужели, думаю, снова отказ? Я ведь тогда, ну не знаю даже что? Что я тогда? Перевела взгляд на Мари, а она мне кивает, мол, все хорошо, а потом подбородком на него, мол, смотри! Кутюрье явно доволен, потому как он, рассматривая мои эскизы, стал поглаживать себя по плечу. И об этом его одобрительном жесте даже в газетах писали. Уф, слава богу, пронесло, догадываюсь я.

— Мадам — Руссо! — Обращается он снова, и Мари переводит, волнуясь, как и я.

— Все хорошо и я бы сказал, что в этом что-то есть от того стиля, что мне напоминает русский, но…

Опять это, но…? Ну сколько же можно, давай уже, не тяни ты со своим но!

— Ах, ну да ладно! Я соглашаюсь, при этом Вам, мадам, надо еще…

И начинает мне о том, что надо и там, и вот тут, а еще и вот там, потом, о том, что надо побольше деталей, особой отделки, и все это так точно и верно, а я и согласна. Согласна во всем!

— Ну хорошо! Вам понятно? Вот и прекрасно. А теперь я Вам вот что скажу, своему будущему партнеру… — А у меня моментально в голове, это он что же, мне? Я что же, попадаю в партнеры к нему? Ой-ой-ой, не могу!!!

А он продолжает, и Мари мне:

— Вы мадам — Руссо, наверное, на меня обижались, когда я все Вам старался дать понять, что я не смогу с Вами сотрудничать, хотя обещал, но были причины на то.

Во-первых, Вы все еще молодая женщина, но это уже Вам огромный плюс. Во-вторых, удивительным образом Вам, мадам, спустя время, но удалось отразить русский… ну, вот… такой образ…. и стиль. И при этом, что надо непременно отметить, Вы просто меня покорили тем, что за ним неуловимо просматривается что-то французское. А это самое главное! Видимо, Вы заболели Парижем как инфлюенцией, и мне надо было дать Вам время, чтобы у Вас, в Вашем стиле лег под карандаш именно этот образ и стиль. Ведь не прочувствовав эту жизнь, не потолкавшись по улицам, не пообщавшись с людьми, не влюбившись, не надышавшись и не наглядевшись, не понять и не ухватить стиль нашей Высокой моды французской! Раньше Вы были не готовы, а вот сейчас… Поздравляю Вас, мадам, Вы отлично вписались, и у Вас проявился наш шарм! Вот теперь мы с Вами в чем — то похожи, сроднились, потому я просто уверен, что сможем дальше успешно работать. Потому, уж простите меня за задержку с ответом на Ваше столь лестное предложение. Мне, конечно приятно внимание Ваше и мужа, но поверьте мне, деньги в нашем деле — не самое главное. Главное — это талант! А у Вас он, несомненно, проснулся, развернулся от любвеобильной французской нации и Вашего взаимного чувства к Парижу и ко всему французскому!

— Виват Франция, виват Россия! Виват мадам Руссо и агентство.. А, как вы сказали? И агентство под названием Бест!

А где же шампанское? Несите скорее его!

Потом целый вечер ношусь по дому счастливая, и уговорила Мари со мной отпраздновать. Мы засиделись, вспоминая наши дела, приключения, и Мари даже немножечко загрустила от того, как сказала она, что я скоро закончу дела и уеду домой. И она останется тут одна без меня. Я ее успокаивала и обещала писать, приезжать и потом у нее муж, да и дела остались, и уже их будет продолжать она тут в Париже, пока я дома все не отлажу с пошивом, как я решила. И очень скоро мы снова встретимся тут, а потом я ее к себе вызову обязательно. Так что не надо грустить, все у нас будет здорово, я обещаю.

Мари ушла спать, а я все никак не могла отдыхать, слишком уж много во мне закипело и, главное, мне сегодня как-то ее особенно недоставало.

Конечно же, я не могла уснуть!

Ночью пришла к Мари.

— Мари, ты не спишь?

— Сплю, а который час?

— Два.

— Два часа, а ты все не спишь?

— Не могу уснуть, ты представляешь!

— Ложись ко мне. Я тебя стану гладить и ты сразу заснешь.

Я легла, не думая больше ни о чем, а все о деталях, линиях и фасоне.

Мари тут же ручки на меня и своими пальчиками повела по плечу, потом по шее, тихонько, потом коснулась лица.