Звездочеты

— Расстреливать-то некого будет, можешь ты это уразуметь? — Коваль начал выходить из себя. — Ну, предположим, ты эту игрушку отобьешь, так куда же с ней денешься? Она у тебя трошки с шоссе съедет — и по брюхо увязнет. И опять же, снаряды к нам сами фрицы, как ангелы-хранители, доставлять будут?

— А мы ее со снарядами отобьем, — не сдавался Ким. — И не «Большую Берту», а пушчонку противотанковую. Мы ее на плечах на «ура» поднимем. Да и дороги скоро морозом скует.

Коваль долго крутил колючий ус.

— Заманчиво рисуешь, — покачал он мощной головой. — Вот только как бы из этого тот самый «втустепь» не получился, что Яшка-артиллерист с Трындычихой отплясывал. В общем, битте-дритте, фрау-мадам…

К конце концов Ким уломал Коваля, и тот согласился.

— Одно условие — поработай на рации до того, как мне радиста пришлют. Передай-ка сейчас вот эту радиограмму. Нам без рации — как Трындычихе без языка…

Через несколько дней, когда лесные дороги намертво схватило морозом, Ким отобрал пять человек, рекомендованных Ковалем. Ребята были лихие, жаждали настоящего дела. Дерзкий замысел Кима увлек их, и они принялись разрабатывать план действий — вначале на карте, а потом и на местности.

Ким выбрал для налета крутой, изгибистый поворот шоссе, за которым сразу же находился небольшой мост, перекинутый через ручей. Идея была такова: выследить грузовую машину с прицепленной к ней противотанковой пушкой, взорвать мост перед тем как машина въедет на него и таким образом отсечь орудие от остальной колонны. Нападать лишь в том случае, если колонна будет невелика — максимум взвод. Солдат противника внезапно забросать гранатами. В лесу, неподалеку от шоссе, будет стоять наготове пара коней, с помощью которых пушку и передок со снарядами можно будет быстро переправить как можно дальше от места предполагаемых действий.

— На бумаге все выходит. Это мне, это тебе, а это опять же тебе, а кладу себе. А как оно выйдет на шоссе? Немец, он башковит, никуда не попрешь. Не вышло бы: трубка пять-ноль, прицел двадцать, раз-два и — мимо? А?

— Как выйдет — этого сам господь бог нам не доложит, — рассмеялся Гриша Спевак, отчаянно храбрый парень. — А только, если все с умом провернуть, будет у нас свой бог войны!

На задание они отправились на рассвете, чтобы засветло добраться до изгиба шоссе. Утро занималось хмурое, неласковое. Низины заволокло плотным туманом. В голом, с опаской ожидавшем прихода зимы лесу было сумрачно и тоскливо. Партизаны шли цепочкой по едва приметной тропе. Гриша Спевак нещадно курил, зная, что в засаде дымить цигаркой не придется. Он был из здешних мест и хорошо знал дорогу к шоссе, посмеивался над Кимом, который время от времени сверял маршрут с картой. Каждый из бойцов, включенный Ковалем в группу Кима, был специалистом в своем деле: Спевак за короткий срок прослыл в отряде отважным подрывником, молчаливый — за день не выбьешь слова — Алеша Ясень был метким стрелком, а Иван Захарченко, тяжелоатлет, творил чудеса с ручными гранатами — никто не мог метать их так далеко и так точно, как он. Ездовой Антип Курлыкин, посланный вслед за ними верхом на обозной кобыле, хорошо знал местные тропы.

Они благополучно добрались до места, дождались наступления темноты и, выбрав наиболее благоприятный момент, когда шоссе, казалось, замерло и лишилось признаков жизни, заминировали мост. Сделать это было не очень сложно: мост был деревянный, местного значения и немцами не охранялся.

Затем Ким увел группу в глубь леса. Здесь они развели небольшой костер, набрали сушняка, чтобы меньше дымило, и скоротали оставшуюся часть ночи.

Утром партизаны снова выдвинулись к шоссе и залегли в кустарнике. Вначале им не везло: по шоссе изредка проносились машины с грузами, неторопливо вышагивали тяжеловесные, с мохнатыми мощными ногами, битюги, впряженные в громоздкие; казалось, на века сработанные повозки. Потом, уже ближе к полудню, мимо прогрохотали четыре танка.

— Никак у фрицев вся артиллерия кончилась, — негромко сказал никогда не унывающий Гриша, — Или Гитлер ее для обороны Берлина бережет?

— Шуткуешь ты… — проворчал Захарченко. — Ты сперва Москву в обиду не дай.

— Помяни мое слово, Иванушка, — убежденно отозвался Спевак. — Мы с тобой еще из той пушки, что сегодня захватим, по Берлину шарахнем. Придет времечко! И по главной улице Берлина прогуляемся. Как думаешь, имеется там главная улица?

— Брось трепаться, — мрачно сказал Иван.

— Не треплюсь я, Ванечка, ей-ей, не треплюсь. Называется-то она как, небось и не ведаешь?

— Отцепись.

— Вот видишь, Ванюша, дожил ты, считай, до зрелого возраста, а какая в том Берлине главная улица, тебе и невдомек. Серость это, Иван Тарасович, форменная серость и необразованность.

— Сам-то не знаешь, — огрызнулся Захарченко.

— Унтер ден Линден, — неожиданно выпалил молчавший до этого Алеша.

— Чего? — не понял Спевак.

— Унтер ден Линден, — повторил Алеша. — Под «липами», значит. Главная улица Берлина.

— А трепался… — поддел Спевака Иван.

— Под липами, говоришь? — удивился Спевак, не обращая внимания на язвительную усмешку Захарченко. — Во фрицы придумали! Чего ж им под теми липками не сиделось? Из-за них торчи вот тут под осинами…

— Прекратить разговоры! — наконец не выдержал Ким.

— Да тут на версту ни одной козявки не ползает, — попробовал отшутиться Спевак.

— Помолчи, — строго сказал Ким.

— А ты, командир, разреши, — не унимался Спевак. — Как танк еще поползет, разреши его гранатами угостить. Представляешь, к штабной землянке на танке подкатим?

— Ну и болтун же ты… — начал было Захарченко, но осекся: из-за поворота шоссе, огибая жиденький осинник, показалась упряжка, тащившая пушку.

— Это наша, — уверенно сказал Спевак. — Командир, твоя мечта…

— Тяжеловата, — прервал его Ким. — Лафет цельный, без раздвижных станин.

— А дождешься ее, противотанковую? — усомнился Захарченко.

— И то правда, — согласился Ким.

Партизаны напряглись в томительном ожидании.

«Только бы не целая батарея, — заклинал Ким, не спуская глаз с обогнувшей уже осинник упряжки. — Иначе нам не справиться». Однако заклинания не помогли: вслед за первой упряжкой, на небольшой дистанции, из-за поворота показалась вторая. — Так, так, — быстро прикидывал в уме Ким. — Два расчета — примерно двенадцать человек плюс шесть ездовых… На их стороне — численность, на нашей — внезапность».

Упряжки приближались к мосту. «Отлично! — радостно подумал Ким. — Значит, всего два орудия, огневой взвод. Артиллерия у фрицев почти вся на мехтяге, а эти, видать, охраняют тылы. В лесах на конях сподручнее».

Передняя упряжка застучала по горбылям моста, ездовые второй придерживали упрямо и своевольно взмахивавших тяжелыми головами коней.

«Сейчас Спевак сработает», — едва успел подумать Ким, как взрыв вдребезги разорвал тишину. Там, где был мост, взлетели в воздух кругляки, комья черной земли, черный клубящийся дым заволок голые испуганные осины.

Загрохотали выстрелы. Передняя упряжка, вовремя миновавшая мост, перешла на галоп, спеша укрыться за поворотом. Во второй кони отпрянули назад, их обдало горячей взрывной волной. Ездовых будто ветром сдуло с коней, они кинулись в кусты, ведя беспорядочный огонь из автоматов. Захарченко швырнул в них гранату, и в кустах смолкло. Алеша Ясень строчил из автомата по метавшейся на шоссе и пытавшейся привести пушку в боевое положение орудийной прислуге.

— Теперь — полный вперед! — скомандовал Ким. — Захарченко, Спевак, по коням!

Партизаны кинулись на шоссе. Ким вспрыгнул на переднего, подождал, пока неуклюжий Захарченко взберется на коренного. Почему-то в памяти мелькнули лагеря, полковая школа на учениях, упряжка, врывавшаяся на полном галопе в населенный пункт…

— Скорее, братцы! — крикнул Ким, направляя упряжку на лесную дорогу. — Фрицы с первого орудия сейчас спохватятся, откроют огонь!

Пушка, тяжело перекатываясь, нырнула с крутобокого шоссе в осинник. Партизаны что есть мочи стегали коней. «Да, если бы не мороз, худо было бы», — вспомнил Ким опасения Коваля.