Завоевание Англии

Вольнот кинулся Гарольду в объятия, но застенчивый Гакон прикоснулся губами только к его одежде.

Поцеловав Вольнота, Гарольд обнял племянника, которого тоже очень сильно любил, и сказал дружелюбно:

— Ты уже стал взрослым юношей, и я не могу сказать тебе: «Будь мне отныне сыном!» А потому скажу: «Будь моим братом вместо твоего отца Свена!» Ну а ты, Вольнот, сдержал ли свое слово — остаться настоящим саксом?

— Тише! — шепнул Гакон. — У здешних стен есть уши.

— Но едва ли они поймут по-саксонски, — заметил Гарольд, слегка нахмурив брови.

— Да, при таком условии нам нечего бояться, — сказал ему Гакон.

— Да, надеюсь, что так, — проговорил Гарольд.

— Опасения Гакона неосновательны, милый брат: он несправедлив к герцогу! — заметил Вольнот.

— Я опасаюсь не самого герцога, — возразил Гакон, — а его политики… Гарольд, ты сам не знаешь, как великодушно ты поступил, решив приехать сюда за нами. Было бы благоразумнее оставить нас в изгнании, чем рисковать и ехать прямо в логово к тигру. В тебе Англия видит свою единственную опору и надежду!

— Фи! — перебил Вольнот с видимым нетерпением. — Уволь от этих глупостей! Союз с Нормандией очень выгоден для Англии.

Гарольд, довольно хорошо знавший человеческую натуру, взглянул пристально на брата и племянника. Он сознался, что последнему скорее можно верить: лицо его было более серьезно, чем лицо Вольнота.

Он отвел Гакона в сторону и спросил:

— Ты думаешь, что герцог замышляет недоброе?

— Да, он, вероятно, хочет лишить тебя свободы.

Гарольд невольно вздрогнул, глаза его сверкнули.

— Пусть только осмелится! — воскликнул он с угрозой. — Пусть оцепит весь путь отсюда до самого моря своими войсками — я пробьюсь сквозь них!

— Разве ты считаешь меня трусом, Гарольд? Ведь герцог сумел удержать меня дольше, чем полагалось, и заметь, несмотря на усиленные требования короля Эдуарда. Приятна речь Вильгельма, но поступки его идут с ней вразрез, опасайся не насилия со стороны Вильгельма, а наглого предательства.

— Не боюсь ни того, ни другого, — ответил Гарольд, выпрямившись, — я отнюдь не раскаиваюсь, что приехал за вами, не раскаивался даже тогда, когда был в заключении у графа Понтьеского, которого Бог поможет мне наказать за его низость!.. Я прибыл сюда послом Англии и со справедливыми требованиями.

Не успел Гакон возразить, как дверь открылась, и в комнату вошел Раул де Танкарвиль в сопровождении слуг Гарольда и норманнских рыцарей, несущих целый гардероб богатых нарядов. Де Танкарвиль со всевозможной любезностью предложил графу принять ванну и переодеться к предстоящему пиршеству в честь его прибытия к герцогу; герцог, подражавший французским королям, приглашал к своему столу только своих родных и почетных гостей.

Гордые бароны стояли за его креслом, а фиц Осборн подавал кушанья на стол. Нужно, кстати, сказать, что норманнским поварам жилось великолепно: за хорошо приготовленное блюдо им дарили золотые цепи, драгоценные камни, а иногда — и целое поместье.

В веселом расположении духе Вильгельм был самым милым, любезным, остроумным собеседником; и на этот раз он просто очаровал Гарольда своим простым обращением. Его супруга, Матильда, отличавшаяся красотой, образованием и честолюбием, старалась, в свою очередь, оставить у графа хорошее впечатление о ней. Она обращалась с ним, как с братом, и попросила посвятить ей все его свободное время.

Пир еще украсился пением Тельефера: он очень искусно польстил и герцогу, и графу, выбрав сюжетом своей песни заключение союза между английским королем Этельстаном и Рольфом, основателем норманнского государства, намекая в ней очень тонко на то, что было бы недурно возобновить этот союз в лице Вильгельма и Эдуарда Исповедника.

Гарольду очень понравилось, что все, начиная с герцога, относились к певцу с величайшим почтением, между тем как большинство саксов с презрением смотрело на художников и музыкантов, а английскому духовенству запрещалось давать им приют.

Многому удивлялся Гарольд при дворе норманнского герцога. Скромности, которая так резко контрастировала с распущенностью саксов, образованности духовенства, непринужденности и остроумию придворных. Поражало его и пристрастие герцога и герцогини к музыке, пению и наукам, разделявшееся их приближенными. Ему делалось грустно от сравнения невежественного английского двора с этим двором; но он воодушевлялся при мысли о возможности поднять свою родину на ту ступень, на которой находилась Нормандия.

Дурное впечатление, вызванное советами Гакона, растаяло под влиянием дружеского обращения со стороны присутствовавших; последняя тень подозрительности, возникшая было в нем, исчезла, когда герцог начал шутливо извиняться, что так долго удерживал заложников Годвина.

— Я сделал это единственно с целью заставить тебя самого приехать за ними, граф Гарольд, — говорил он смеясь. — Клянусь святой Валерией, что не выпущу тебя отсюда, пока моя дружба не сотрет из твоей памяти воспоминание о возмутительном оскорблении графа Понтьеского. Не кусай губы, Гарольд, а предоставь мне, твоему другу, отомстить за тебя: рано или поздно я найду предлог вступить с ним в борьбу, и тогда ты, конечно, поможешь мне… Какой удачный случай, чтобы отблагодарить моего дорогого брата Эдуарда за радушный прием, оказанный мне! Если бы ты не приехал, то я навсегда остался бы у него в долгу, так как сам он никогда не удостоит меня своим посещением, а ты стоишь к нему… Ближе всех остальных. Завтра мы отправимся в Руан, где в твою честь будут устроены турниры… Клянусь святым Михаилом, что успокоюсь только тогда, когда увижу твое славное имя в списке моих избранных рыцарей! Однако уже поздно, а ты, вероятно, нуждаешься в отдыхе…

С этими словами герцог отвел Гарольда в спальню и даже снял с него мантию. При этом он как будто нечаянно провел своей рукой по руке графа.

— Ого! — воскликнул он. — Да ведь ты обладаешь большой силой! А сможешь ли ты натянуть тетиву моего лука?

— Кто же в силах натянуть тетиву — Улисс? — спросил в свою очередь Гарольд, пристально глядя в глаза Вильгельму, который изменился в лице при этом тонком намеке на то, что он далеко не Ахилл, как воображал, а играет скорее роль Улисса.

Глава III

После прибытия Вильгельма и Гарольда в Руан пиры следовали за пирами, турниры за турнирами — повсюду были заметны старания герцога очаровать Гарольда. Он действительно смотрел на все с удовольствием, но «очаровать» его было довольно трудно.

Норманнские придворные, относившиеся презрительно к саксам, не могли нахвалиться его ловкостью в рыцарских турнирах, его красноречием, прекрасными манерами и умом.

Пиры и турниры сменялись поездками по знаменитым городам и уголкам герцогства; разумеется, эти поездки совершались с величайшей пышностью и роскошью. Историки уверяют, что Гарольд и герцог ездили даже в Компьен, к французскому королю Филиппу.

В конце концов Гарольд вместе с шестью танами из его свиты был посвящен Вильгельмом в рыцари. После этой церемонии, которая совершилась по всем правилам рыцарского устава, Гарольд был приглашен к герцогине и ее дочерям. Одной из них, еще маленькой девочке, Гарольд сделал комплимент относительно ее миловидности. Матильда отложила свое вышивание и подозвала девочку к себе.

— Мы вовсе не хотели бы, чтобы ты так рано привыкала к комплиментам, на которые мужчины чрезвычайно щедры, но я скажу, что этому гостю ты смело можешь верить, если он назовет тебя прекрасной. Гордись его любезностью и помни о ней, когда ты со временем будешь выслушивать комплименты от людей менее достойных, чем граф Гарольд… Может быть, Бог изберет тебе в супруги такого же храброго и красивого мужчину, как этот благородный лорд, Адель, — сказала она, положив руку на черные локоны дочери.