Страница 51 из 53
Новое Жизненное Осознание №2:
Оно того стоит.
Это, своего рода, новое удовольствие - быть самой по себе и жить нормально. Я была способна на больше, чем нормально.
У меня была работа. Хорошо, много ее. Также у меня была квартира. И я отправила письмо своим родителям.
Я вложила в конверт каждую едкую боль и ранимую мысль, которые когда-то утаивала и плотно запирала в части своего сердца. У меня не хватало храбрости встретиться с ними, но слова были храбрыми, и на этот момент их было достаточно.
Как и ожидалось, ответа я не получила. Да я даже и не ожидала. Их ответ стал бы осознанием того, что есть проблема, а они больше предпочитали притворяться, что ее нет. Даже сейчас они, возможно, отвратительно врали о том, почему меня нет с ними.
Я удивилась тому, как мало это беспокоило меня. Мне стало интересно, все ли сталкивались с таким периодом - периодом, когда понимаешь, что перерос свои собственных родителей. Не потому, что я в них больше не нуждалась, а потому, что наконец осознала, что они в таком же тупике как и я. Я рассмотрела их с такой четкостью, с которой невозможно рассмотреть будучи ребенком, когда твои родители - все в твоей жизни.
В конце концов, пришел ответ, но не от родителей.
— Карлос? Что это?
Карлосу было девять лет, и он был лидером в классе. Вот почему я, возможно, обожала его.
— Моя домашняя работа, мисс Саммерс.
— Не это, а это. — Я подняла скрепленный печатью конверт, который он вложил в свою работу.
Он улыбнулся разбивающей сердца улыбкой.
— Это для вас, мисс.
— И что это?
Он пожал плечами, как это делают дети, когда не знают или их не беспокоит ответ.
— Где ты его взял?
— У мужчины.
— Какого мужчины?
— Я не знаю. У американца.
Сеньора Альвез, главная учительница, шикнула на него.
— Только на английском, Карлос.
Я не стала задавать ему больше вопросов, потому что не хотела, чтобы у него были проблемы. Но когда сеньора Альвез начала урок, я просунула палец под кромку конверта и открыла его настолько тихо, насколько смогла.
Я никогда не видела почерк Ханта, но все равно узнала его. Он просто... выглядел как он сам. Сильный. Придирчивый. Раздражающий.
Я не смогла прочитать ни слова. Не хотела. Но я насчитала три страницы и набросок. Игровая площадка. Та, из Праги.
У меня прихватило сердце, и ледяной мороз распространился по полости моей грудной клетки и пронзил мои легкие. Мои руки дрожали, когда я засунула бумаги в конверт и встала. Сеньора Альвез уставилась на меня, в моих ушах загрохотала кровь.
— Я должна... Мне нужно... — Господи. Мне хотелось только выкрикивать оскорбления, но я была в классе с детьми. — Я должна идти.
Я даже не объяснила, когда рванула к двери. Пусть думают, что мне плохо. Потому что так и было. Плохо до самых костей.
Я отметила уход в канцелярии, на этот раз солгав насчет плохого самочувствия. Затем отправилась домой. Мною управлял странный инстинкт бежать, когда я шла по кварталам до своей квартиры. Я не была для этого готова. Я сложила воедино другие части моей жизни, но эта часть... она все еще саднила. И инстинктом моего тела, когда ему причиняли боль, было отбрыкнуться, когда прикасаются; убежать, чтобы избежать еще большего вреда.
Хотя побег не помог бы, потому что у моей квартиры меня ожидало еще одно письмо. Я подняла его с того места, где оно лежало у двери, и не знала, что с ним сделать: смять, разорвать или крепко держать в руках.
Я решила проигнорировать его.
Но они продолжали приходить. Когда утром в понедельник я приехала в школу, под дверь было просунуто еще одно. Они приходили мне по почте. Другие приносил хозяин дома.
Я кидала их на стол, не открывая, но каждый раз, когда заходила в квартиру, они манили меня.
Через неделю после того, как появилось первое письмо, я пришла с работы домой и нашла десятое письмо на ступенях. Вместо того, чтобы добавить его в стопку, я достала из сумки маркер (Господи, я ношу в сумке маркеры. Я такая учительница).
«Все еще преследуешь меня? Это все еще ненормально», написала я на задней части конверта.
Затем я оставила письмо на крыльце, где он, скорее всего, найдет его на следующий день.
Следующее письмо поступило от Карлоса. Он бросил его на мой стол, в этот раз не используя домашнее задание в качестве оправдания.
— Американец сказал прочитать их, и тогда он перестанет преследовать вас.
— Карлос, я не хочу, чтобы ты снова разговаривал с этим мужчиной, хорошо? Если он подойдет к тебе, просто уйди. Не бери у него никаких писем.
Я подумала, что, может, это сработало, что он, наконец, понял намек, потому что в течение следующей недели писем не было.
Я расслабилась на день или два. А затем начала искать их. Я стала задаваться вопросом, почему их не было, почему он остановился. И больше всего... мне стало интересно, что в них было.
Но я не могла прочитать их. Мне хотелось оставаться в неведении. Было безопаснее оставаться в неведении. Но учитывая то, как я реагировала на отсутствие писем, я ни за что не могла прочитать их и остаться сильной.
Хотя на следующей неделе я поняла, что он не перестал писать письма - он просто ждал. В понедельник я шла по школьному двору и увидела группку детей с Карлосом посередине.
Он что-то достал, и, когда я подошла поближе, все они начали шептаться и не так скрытно глазеть на меня, когда я проходила мимо. Когда тем утром дети уселись за свои парты, на каждой из них было по конверту, все для меня.
Я была зла, а также успокоилась, и ощущала кучу всяких потребностей.
Домой в тот день я отправилась с полными руками конвертов и разочарованием.
Я раздумывала, что сделать, чтобы доказать свою точку зрения. Я могла выкинуть все письма туда, где бы он их нашел. Я могла сжечь их. Я могла разорвать их.
Или я могла открыть их.
Может, если я покажу, что открыла их, он остановится.
Поэтому я выбрала одно из кучи, моя кожа внезапно загудела. Я постаралась сглотнуть, но что-то завязалось узлом в моем горле.
Это просто письмо. Просто слова. Возможно, слова, которые ты уже слышала.
Дрожь распространилась с моих пальцев до всего тела, когда я открыла один конверт.
Сначала вывалился набросок.
Даже несмотря на то, что я не была там, я поняла, что это Венеция. Мимо дома, который, казалось, стоял прямо в воде, проплывала гондола. На доме располагались балконы с розами, и это выглядело так невозможно и красиво, что я почувствовала, как разрываюсь на части.
Это письмо было коротким.
Не могу поехать туда, где красиво, не думая о тебе. Черт, кого я обманываю, я никуда не могу поехать, не думая о тебе. Мне бы хотелось взять тебя сюда. Знаю, что нет оправдания тому, что я сделал. Я мог бы объяснить свои причины. Я мог бы объяснить, что мне нужны были деньги, работа. Я мог бы объяснить, что ждал, потому что беспокоился о тебе. Но настоящая правда в том, что я просто не хотел, чтобы это заканчивалось. Я знал, что ты уйдешь, как только узнаешь. И просто продолжал говорить себе, что... еще один день. Но если я что и узнал насчет тебя, так это то, что одного дня никогда недостаточно.
Я опустилась на пол у края кровати, из моей груди вырвался звук, который я даже не смогла бы описать. Это был не плач. Это было что-то глубже. Этот звук разворачивался в моих легких, низкий, рвущийся наружу и глухой. Если бы мне надо было отгадать... я бы сказала, что этот звук похож на тот, когда скучаешь по кому-то. Когда чувствуешь их отсутствие, как вторую кожу.
Я подняла еще одно письмо.
В этот раз на наброске был не какой-то красивый вид или большой город. Это были четверо мужчин в военной форме. Их лица были детальными, реалистичными и живыми. Либо он зарисовывал их с фотографии, либо они остались в его памяти.
Я вспомнила, что он рассказал мне о своем отряде, и как он потерял их, и перестала пытаться стереть слезы, которые катились по моим щекам.