Страница 49 из 53
Я почувствовала, как в моем горле собрались слезы, и попыталась сдержать их.
— Думаю, так и есть, — произнесла я тихо и холодно.
— Я присоединился к армии, чтобы больше всего позлить своего отца, по тем же причинам, как и ты отправилась в это путешествие.
Я ненавидела то, что он думал, будто знал меня. Я ненавидела даже больше то, что он знал.
— Сначала я был жалким. Я попадал в неприятности. Я злил людей. Я злил самого себя. Но, затем меня перевели в другое подразделение, и... они поняли меня. Не пойми меня неправильно, они вызывали меня на бой из-за моего дерьма и выбивали его из меня, но они понимали и помогали. Они были как семья. Моим первым настоящим пониманием того, на что это должно быть похоже. Я стал трезвым. Медленно, с множеством промахов и ошибок. Но я стал. Жизнь начала налаживаться. Я начал верить, что все может быть лучше. Что я могу быть лучше. Ты могла бы подумать, что я был скорее в раю, чем в Афганистане, из-за того, как я чувствовал себя. Я не мог быть еще счастливее.
А затем, в один день мы следили за разведкой и проверяли молитвенный дом, который должен был быть заброшен. Только он не был. Он взорвался с моим отрядом внутри. Я был возле окна и умудрился выскочить и избежать главного взрывного удара. Но я разорвал плечо, когда приземлился, и пол десятка костей сломались из-за развалин. За один короткий миг я потерял все, что приобрел. Меня уволили по состоянию здоровья, и следующие шесть месяцев я провел, посещая пять встреч анонимных алкоголиков в неделю, просто чтобы снова не погрузиться в бутылку, с целью забыть то, что значит быть счастливым.
— Ты забыл? — спросила я, стиснув зубы. Часть меня хотела втереть соль в его рану, а другая часть хотела знать, есть ли надежда.
— Ни на секунду.
— Хорошо, — выдавила я.
— Мой отец тот, кто дал мне эту работу. Твой отец хотел, чтобы кто-то присматривал за тобой и убеждался, что ты не делаешь что-то глупое. Кто лучше солдата может удержать тебя в безопасности? Я согласился, чтобы мой отец отвалил. Я думал, что работа будет простой. Хорошие деньги, бесплатное путешествие, и, возможно, шанс стереть свои проблемы. Но затем я наблюдал, как ты следуешь моему примеру. Я наблюдал, как ты идешь по той же дорожке, и просто хотел спасти тебя. Я хотел удержать тебя от того, через что прошел.
— Так ты пожалел меня? Класс! Пожалуйста, продолжай говорить. От этого я чувствую себя намного лучше.
— Я не пожалел тебя. Я ненавидел тебя.
— Так держать, Казанова.
— Я ненавидел тебя, потому что ты заставила меня столкнуться лицом к лицу с моим прошлым. Но как только это произошло... как только признал это, я начал замечать, как ты отличаешься от меня. Я имею в виду то, что сказал в Германии, Келси. Ты горишь так ярко и красиво. Ты освещаешь комнату, когда заходишь. Я наблюдал, как люди тянутся к тебе из города в город, из бара в бар. Ты просто... даже в своей самой ничтожности, у твоего мизинца было больше мира, чем у всего моего тела. А когда я перестал ненавидеть тебя, я начал хотеть тебя. А затем у меня не было шанса. Я старался отдалиться, но просто... не смог.
Он смотрел на меня с таким желанием, что, казалось, мое сердце перевернулось, его глаза, будто магниты, пытались вытянуть его из моей груди.
Я верила ему. В его голосе было столько боли, а в теле стыда, что было невозможно не поверить, будто он не думал, что это случиться. Но это не убрало мою боль или мой позор от того, что меня облапошили.
Я подождала, чтобы убедиться, что он закончил говорить, и сказала:
— Хорошо.
Я повернулась, чтобы уйти, и он крикнул мне в спину:
— Хорошо? И все?
— Да, хорошо. Я понимаю. Спасибо за объяснение. Прощай, Хант.
— Не уходи, Келси. Пожалуйста. Прости меня. Мне никогда не было так жаль. Я собирался рассказать тебе все, как только решил бы, что мы достаточно сильны, чтобы справиться с этим.
Я остановилась, но не повернулась, когда сказала:
— Конечно, я могу с этим справиться. Это ничто, правда. Просто еще одна вещь, которая ненастоящая. — Я могла почувствовать, как падаю опять в эту знакомую яму, то место, в котором провела впустую столько лет. — Это просто еще одна ситуация, которая не считается.
Глава 29
Прошел месяц, а я все еще не могла бежать достаточно быстро, чтобы скрыться.
Я попытала счастья в Греции.
Руины напомнили мне Рим.
Острова напомнили мне Капри.
Все напоминало мне Ханта.
Поэтому я двигалась дальше.
В Германии было слишком много замков.
В Австрии тоже.
Мне пришлось убегать от каждой реки, делящей город пополам.
Каждая игровая площадка дурачила мое сердце, и я терялась.
Нельзя осознать, сколько всего мостов, пока вид одного не разрушит что-то внутри тебя.
Я была близка к тому, чтобы перестать верить в надежду; к тому, что я никогда не найду место, в котором смогу чувствовать себя как дома. Я не могла вернуться в место, в котором выросла. Этот дом был кладбищем, мемориалом потерянных вещей и полученных проблем. И какая-то часть меня болела в каждом новом месте, будто старые раны, которые протестуют при каждой смене погоды.
Но потом я осознала, что нет такого места как дом, что у меня есть еще один выбор. В Мадриде я нашла тихое местечко в своем общежитии - административно-хозяйственное помещение, заполненное чистящими средствами и в котором, возможно, не убирались целое десятилетие.
Я положила ноутбук на колени, и через несколько секунд на мой вызов по скайпу ответила криком банши Блисс.
— Ох, Господи. Никогда больше не жди так долго, чтобы позвонить мне. Мое сумасшествие в твое отсутствие достигло новых высот.
Я подавилась от ее слов:
— Ты? Более сумасшедшая, чем была? Невозможно.
— Келси? Ты там? Звучит так, будто ты пропадаешь.
Здесь больше подошло бы распадаюсь.
Я сильно прижала кулак к свои губам. Кости впились в зубы так сильно, как я и хотела.
— Я здесь, — сказала я. — Сейчас ты меня слышишь?
— Сейчас слышу. Четко и ясно, любимая.
— Ох, дорогая. Прекрати разговаривать, как твой парень. Без акцента звучит противно.
— Ты стала субъективной после путешествия по миру.
— Должно быть, весь твой секс повредил твой мозг, потому что я всегда была субъективной.
Блисс засмеялась, а затем вздохнула, и я задалась вопросом, буду ли я создавать такое же впечатление, если приближусь когда-нибудь к тому, чтобы рассказать ей о Джексоне до всего этого.
— Ох, Господи, Келс. Я даже не знаю. Думаю, я определенно пристрастилась к нему.
Я издала звук, который был чем-то между смешком и стоном, потому что знала, какого это. А ломка такая сука.
— Просто наслаждайся, — сказала я. Пока это длится.
— Что случилось? — спросила Блисс.
— Что ты имеешь в виду?
Я думала, что хорошо скрыла. Господи, может я была такой развалиной, что это просто сочилось из меня и проникало сквозь международное телефонное соединение?
— Я знаю этот звук, — сказала она. — Твой притворный голос.
— У меня не притворный голос.
— Ох, милая. Так и есть. Знаешь... когда твой голос становится глубже, и у тебя внезапно появляется очень хорошая дикция. Ты также становишься громче, демонстрируя, что благодаря оглушительному звуку ты становишься более правдоподобной. Это актерский трюк. У всех нас он есть. А теперь признавайся, что не так.
Я откинула голову к стене и вздохнула.
— Все. Все не так.
— Ну... начни сначала. Расскажи мне, что сначала пошло не так.
Это было легко.
— Я.
Рассказать Блисс о своем детстве было и шокирующе легко, и невероятно сложно.
Я годами училась извращать правду о своем прошлом, поэтому могла принимать участие в разговорах о детстве, которые вели друзья, не выдавая секретов. Как и с каждой ролью, которую я играла, я позволяла себе лишнее. Я вырисовывала образ крутой, бунтарской девочки со страстью к путешествиям. Теперь мне пришлось разбить эту иллюзию, чтобы явить настоящую девушку, не крутую и не бунтарскую... а просто потерянную.