Я - машина

– А как же ты сам? – удивился я.

– А я… а я потерял свое «Я», я его прогнал. И мне стало легче, намного легче. Когда нет «Я», когда не чувствуешь себя, можно многое пережить, и тебе не будет больно.

– И как же ты без «Я», не тяжело? – спросил я.

Мальчик пожал худенькими плечами.

– Ну… иногда тяжело, когда за себя надо бороться в этом мире. Но для таких случаев у меня много масок. Например, когда в школе я дерусь, и надо дать сдачу, я вспоминаю какого-нибудь героя из фильма, например, Рэмбо или Робокопа или Супермена, и делаю как он. Сам становлюсь им.

– А если тебе надо будет подружиться, какую маску ты надеваешь?

– Ну… – мальчик нахмурился в задумчивости, – Я и не дружу ни с кем, потому что масок для дружбы не существует. У меня под кроватью много коробок со всякими интересными конструкторами и головоломками. Когда мне становится совсем уж одиноко, я достаю все это и изобретаю машины, корабли, самолеты. Мне нравится мечтать о том, что ждет нас в будущем, я придумываю машины будущего.

– Ты очень странный мальчик, – говорю я.

– Ты тоже, – отвечает он.

Я молча смотрю в его глаза. Они мне до боли кого-то напоминают. Но кого? Я не могу вспомнить. Светлый, чистый, синий взгляд, как у его отца или как у ангела, но это не то… Что-то другое...

– А что ты будешь делать, когда вырастешь? – спросил я его.

– Не знаю, – он застенчиво улыбнулся, – Может, стану изобретателем. Ведь должен же кто-то придумывать машины. Я их понимаю, машины – как живые люди для меня, только живее.

– А если твои родители не перестанут плакать?

– Перестанут, я им помогу, – сказал он, – Я найду средство, которое поможет им стать добрыми. Они ведь злые потому, что этот мир вложил в их головы ценности, которые на деле вовсе не ценны. Они думают, будто они взрослые и потому знают мир, и в этом мире у них одна цель – вечный поиск денег, работа, карьера. Вот они и ругаются, потому что не могут угнаться за собственными мечтами. Которые на самом деле вовсе не их мечты. Вот смотри, они работают и зарабатывают ровно столько, сколько хватает, чтобы жить и растить детей. Но они злятся потому, что хотят зарабатывать больше. А зачем больше-то? Для чего? Ведь на жизнь хватает, а большего им и не потратить – они просто не придумают, на что. И все же они хотят больше, они страдают, если кто-то зарабатывает больше, и радуются, когда узнают, что кто-то зарабатывает меньше. Они рвутся за повышением на работе, ругаются с сослуживцами, постоянно из-за этого нервничают, хотя запросто могут жить и не ругаться – надо всего лишь не рваться за повышением. Зачем оно нужно-то? Они все хотят, чтобы их дети были прямо вундеркиндами, чтобы учились на одни пятерки. А ведь дети могут быть счастливы, даже если будут учиться на одни двойки или вообще не будут учиться. Они хотят казаться умными и набивают шкафы книгами по психологии, но читать их правильно они не умеют. Они хотят казаться богатыми и покупают новую стиральную машину, когда и старая стирает отлично. А когда у них что-то не получается, они срываются на своих детях. В этом и заключается вся их боль. А мы своею покорностью лечим их.

– Это все просто тщеславие, для взрослых это нормально… – покачал я головой.

– А тщеславие оттого, что они перестали видеть настоящие ценности. Они преследуют ложную цель, они идут за миражами. И страдают от этого. А чем больше страдают, тем упорнее гонятся за миражами и опять страдают.

– Ну, таков мир, – почесал я затылок.

– Таков мир взрослых! – поправил мальчик и лукаво улыбнулся, как мудрый серафим, – А у нас есть свой мир, где совсем другие правила. То есть, у нас совсем нет правил и ограничений. Мы живем в настоящем, реальном мире, в котором все возможно. У нас все делается ради одной цели – ради познания. А у них жизнь – это их «Я», вокруг которого крутится Вселенная.

Я улыбнулся на это.

– Но ведь и ты станешь взрослым?

Мальчик рассмеялся высоким, звонким смехом.

– А вот и нет! – сказал он, – Какой же ты глупый! Те, кто живет настоящим, никогда не взрослеет и не стареет. И даже никогда не умирает. Мы, вечные мальчики и девочки, вечные дети, мы, взрослея, остаемся такими же неиспорченными, какими нас задумала природа. Ведь и в десять, и в сто лет можно продолжать познавать мир, а не гоняться за мнимыми наградами, которые разрушают время.

– Но это же странно, бессмысленно, – нахмурился я.

– Так говорят только те, кто успел испортиться и повзрослеть. Они думают, что быть «не хуже других», а то и «лучше всех» – это смысл жизни. А не гнаться за миражами – странно и бессмысленно. Чтобы не быть странными и бесполезными, они взрослеют и становятся «как все», «не хуже других», или «лучше всех». Но есть люди, которые не взрослеют. Например – ты!

– Я? – я опешил. Даже приоткрыл рот от удивления.

Мальчик улыбнулся.

– Ну да! Кому еще взбредет в голову забираться так высоко, чтобы подсматривать чужую жизнь? Ты познаешь и анализируешь.

Я нахмурился. Какой-то очень уж странный ребенок. Кого он мне напоминает? Я точно уже видел его когда-то. Очень давно, но видел. Я уже разговаривал с ним. Он мне до боли знаком – весь, от макушки до пяток, от взгляда до голоса.

Мальчик постучал в окошко рукой. Я очнулся от раздумий.

– Скоро снова придет мой папа, – сказал он, – Я не хочу, чтобы он увидел тебя здесь.

Я кивнул головой в знак, что я все понял.

Потом нажал рукой на кнопку, люлька с механическим скрежетом медленно поехала вниз. На улице уже было прохладно.

Мне казалось, я все еще слышу его голосок.

– Хотя, наверное, мои родители не увидели бы тебя. Они ведь не смотрят в настоящее будущее, только в мнимое.

Больше я его не видел.

Люлька еще долго гудела, спускаясь все ниже и ниже. Когда моя нога коснулась земли, я понял, что встретился с самим собой. Я узнал этот взгляд.

Это был я сам, машина, вечно познающая мир и себя самое.

Книга мудрости

Мой друг Артем зарабатывал на жизнь тем, что продавал всякие безделушки в магазинах. Раньше он был продавцом, сегодня стал менеджером. Разницу между первым и вторым он не понимал, и даже не пытался понять. Просто, как и большинство серых людей, он работал изо дня в день, зарабатывал себе ровно столько, чтобы оплатить квартиру и не протянуть ноги с голоду, тем и был доволен. Он даже выглядел как-то совсем обычно – чуть вытянутое лицо, не молодое, не старое, типовая короткая стрижка, узкие непримечательные губы, прозрачные светлые глаза неопределенного оттенка. Одет он всегда был тоже обыкновенно – в серое пальто осенью и в какую-нибудь мятую рубашку и брюки весной. Я не знаю, что он носил зимой или летом, так как не встречал его в это время года. Но точно знаю, что он был «человеком-невидимкой».