Страница 7 из 16
И нынешний день не стал исключением: пятиминутка началась с кино.
Чебуров хищно улыбнулся, снял с полки очередную кассету и со значением потряс ею перед подобравшейся и подтянувшейся аудиторией.
– Сейчас вам будет сюрприз, – пообещал он.
Собрание тревожно переглянулось. Все шло к тому, что обосрался кто-то из присутствующих – мало того, еще и угодил в кадр. Один лишь старенький начмед Кошкин, страдавший паркинсонизмом, мелко тряс головой и выглядел безразличным. Его и так могли уволить в любую секунду, держали из жалости – хотя какая там жалость; его держали козлом отпущения. На него можно было свалить что угодно, и все стекало с него, аки вода с гуся. Он был начмедом по общим вопросам и возвышался над всеми; должность его выдумали специально, чтобы не выгонять.
Но сюрприз и впрямь оказался сюрпризом: на экране возник Губернатор.
Он гнал здоровенную каменюгу, а пара подручных усердно, щетками, растирали перед ним дорожку.
Рядом орудовал глава городского законодательного собрания.
– Если кто не знает, это называется керлинг, – пояснил главврач.
2
Губернатор гонял каменюгу довольно долго. Доктора напряженно следили за его действиями. Они совершенно не понимали смысла этого спортивного состязания – вернее, его значения для себя лично. Гонимый Губернатором булыжник возбуждал в них легкое чувство медицинского сострадания.
С почтением насмотревшись на Губернатора, Георгий Жорыч выключил телевизор.
– Вам отлично известно, насколько популярен во власти разнообразный спорт, – заговорил он теперь уже вкрадчиво.
Кошкин тряс головой, заранее соглашаясь со всем, что будет сказано.
Главная сестра Елизавета Фоминична тоже кивнула, но единократно и отрывисто. Ежов, начмед по терапии, поправил галстук. Мохнатый Гуссейнов, начмед по хирургии, утвердительно кашлянул и повел плечами. Фельдман, заместитель по АХЧ, привычно пригорюнился. Он почуял недоброе.
– Теннис, дзюдо, горные лыжи, – продолжил главврач. – Это стиль. Это, если угодно, выражение лояльности, потому что если глава любит теннис, то все вокруг тоже начинают любить теннис.
Он выдержал паузу.
– А теперь главное, – изрек он мягко. – Нам светят гранты. Капиталы. Состоится тендер.
Фельдман встрепенулся, с него моментально слетела всякая скорбь.
– Вот Генрих Исхакович реагирует правильно, – похвалил его Георгий Жорыч. – Он держит нос по ветру, он оживился. Как по-вашему, кто будет решать вопрос о выделении гранта?
– Губернатор, – догадался Гуссейнов.
Кошкин тряс головой.
– Правильно, – главврач похвалил и Гуссейнова. – Губернатор. В нашем городе две больницы. Дадут либо им, либо нам.
– А пополам поделить? – предположила Елизавета Фоминична.
Все посмотрели на нее, как на дуру, каковой она, собственно говоря, и была.
– Нам нужно все, – сказал Ежов.
– Конечно, – кивнул Георгий Жорыч. – Вот Генрих Исхакович не даст соврать. Кровлю ремонтировать надо? Надо. Матрасов прикупить. Сделать ремонт у вас, Илья Васильевич, в четвертой палате, – он кивнул на Ежова.
– И в девятой, – признался Ежов. – Ее нужно располовинить и сделать два люкса.
– Видите? – Чебуров поднял палец. – Мы должны получить весь грант целиком.
– И нам придется проявить для этого лояльность, – Фельдман все схватывал на лету.
– Именно. Теперь вам понятен смысл зрелища, которое я вам только что устроил?
Смысл зрелища теперь оставался непонятным лишь главной сестре.
– Наше спасение в керлинге, – Георгий Жорыч подвел черту. – Мы должны в авральном режиме создать собственную команду, устроить показательное соревнование и победить. И довести это до сведения Губернатора.
– А с кем же мы будем соревноваться? – угрюмо спросил Гуссейнов. – Друг с другом? Это можно.
– Наши конкуренты не дураки, – с горечью молвил главврач. – Они уже точат булыжники.
3
О керлинге в больнице не знал никто и ничего.
Техническое обеспечение спорта вкупе с теорией были поручены Фельдману, и тот немедленно взялся за дело. Через два часа он уже докладывал Чебурову:
– Две команды. Гоняют круглые камни по двадцать кило, с ручками.
– Двадцать кило? – Главврач пришел в ужас. – С ручками? Да где же взять с ручками…
Фельдман тонко улыбнулся:
– Георгий Жорыч. У нас же есть целое отделение трудотерапии. Им все равно делать нечего – выточат вам ручки…
– А камни? Может быть… можно где-нибудь купить? – осторожно спросил Чебуров. – В спорттоварах.
Лицо Фельдмана утратило подобострастие и закаменело настолько, что и само пригодилось бы для игры в керлинг.
– Георгий Жорыч. Вам отлично известна наша финансовая ситуация. На какие шиши? Да этих булыжников вокруг… – Он сделал неопределенный жест рукой, и главврач невольно оглянулся. – Любого формата. Наследие ледникового периода. Иди и собирай…
– Кто же будет собирать? – глупо спросил начальник.
– Устроим субботник, – пожал плечами Генрих Исхакович. – Заодно территорию уберем.
– Ну, добро. Давай дальше. Что там с ними делают, с камнями этими?
– Их гонят по ледовой дорожке. Надо попасть в центр дома…
– Какого, к черту, дома?
– Это такие круги в конце дорожки. Вот туда и нужно попасть. В команде – четыре участника: скип, третий, второй и ведущий. Они меняются и бросают. Метают. Скип за главного, он все решает.
– Бляха-муха. Что тут решать? Каменюгу загнать в кружок…
– Вот это он и решает. Стоит в дому и показывает метелкой, куда загонять. Потому что очки начисляют только за камни, которые окажутся ближе к центру дома, чем камни конкурентов. Еще он указывает, как гнать, как подметать, как вышибить чужой булыжник – это тоже можно.
– Ладно. Это я могу взять на себя, – уверенно заявил Георгий Жорыч. – С этим я справлюсь. Только этим и занимаюсь по жизни… только и указываю, как гнать, как подметать… А вот зачем они подметают?
Фельдман удивился:
– Чтобы лед был чистый, зачем же еще?
– Ах, ну да, ну да… Надо бы привлечь инфекциониста. Это его хлеб – за чистотой следить.
– Тут есть загвоздочка, Георгий Жорыч…
– Что такое? – нахмурился Чебуров.
– Лед. Где мы возьмем ледовую дорожку? На дворе лето.
Главврач потер переносицу, соображая. Вопрос был принципиально неразрешимый, а потому относился сугубо к его компетенции.
Фельдман восхищенно следил за сокровенной работой его мысли.
– Настелим линолеум, – сказал Чебуров.
Генрих Исхакович мгновенно поскучнел.
– Георгий Жорыч, – затянул он плачущим голосом. – Вы же знаете ситуацию с линолеумом. У нас второй этаж…
– Слушайте, Фельдман, – голос главврача сделался ледяным, и слышно было, как по этой естественной, спонтанно образовавшейся ледовой дорожке гонят здоровенный не булыжник даже, а валун. – За кого вы меня держите? Мне что – ничего не известно про ваши манипуляции со стройматериалами? Мы настелим линолеум, и стелить будете лично вы…
4
Команда собиралась вяло.
Дело поручили старенькому Кошкину, и он в своем паркинсонизме семенил по этажам, держа в трясущихся руках бумажку.
Георгий Жорыч приказал ему четко: не упрашивать, а вменять в обязанность. Но Кошкин плохо умел вменять в обязанность. Когда-то умел хорошо, потому и вырос в начмеда, однако с годами разучился. И ему, конечно, называли такие поводы к самоотводам, против которых не попрешь.
Тяжелые хронические заболевания. Маленькие дети. Отпуск. Признавались даже во вредных привычках, о которых и так все знали, но закрывали глаза. Эти привычки, конечно, оказывались совершенно несовместимыми со спортом и обещали неминуемое поражение.
Кошкин тыкал скрюченным пальцем в бумажку и порывался что-то сказать, но ему не давали.
Он шел дальше.
Ему было трудно ходить. Вернее, не столько ходить, сколько останавливаться. Особенность паркинсонизма заключается в том, что человеку нелегко начать движение, но если уж он засеменил, его не остановишь. Сердобольные люди придерживали Кошкина за плечо, когда видели, что он достиг конечной точки маршрута.