Страница 9 из 14
— Давайте закончим ненужный разговор, — поморщился капитан. — Пойдем и выпьем за защитников Варшавы, героев Вестерплатте, за польский флаг над вашей столицей. За покоренный Берлин, куда вместе войдут наши ребята в пилотках и ваши в конфедератках. Или вам не нравится моя религиозная позиция?
«Ничего, ничего вы еще добровольно в истребительных батальонах НКВД будете», ухмыльнулся Панов, надеясь что-то в тот воскресный день, кто-то будет соблюдать нейтралитет. С пятыми, шестыми и седьмыми «колоннами» надо бороться еще до их возникновения.
Отставной полковник не шутил и историей не играл. В 44-м году в доме Облонских все смешалось хуже мух и котлет.
После того, как ликвидировали польское подполье, и прошла мобилизация в Красную Армию, защищать население от бандеровцев стало некому. Не готовились и наши органы к размаху резни, учиненной «западенцами».
Фотографии проделок, возведенных в пантеон «борцов за самостийность» не возьмет в сценарий ни один из режиссеров голливудских «ужастиков». Больше похоже на апокалипсис[406].
Вот так для Ненашева весело летело время, но больше по религиозным темам и о политике его не беспокоили. Уж что там и решил ксендз, но благожелательно кивал ему до самого вечера.
А Панов с исключительно добрым лицом, старался забыть особый вид «благодарности» ряда лиц освобожденной в сорок четвертом Польши. Как крысы они стреляли Красной Армии в спину.
Начался вечерний перезвон колоколов. Пожалуй, и ему придется заглянуть в храм рядом с двумя крайними дотами батальона.
Купол церкви Пресвятой Богородицы хорошо виден за домами. Он заглушил аппарат напротив. Красота, вокруг идиллия. Цветут деревья. Пахнет зеленью и медом.
Максим обошел здание и постучал с черного хода. Минуты через три ему открыли.
— Ребеночка крестить или сами надумали? — раздался тихий и спокойный голос.
Человек в рясе вопросительно и, вместе с тем, доброжелательно смотрел на советского командира.
— Я, вообще-то, крещеный.
— А! Хотите помолиться?
— Я по другому делу, — несколько суховато сказал Максим.
— Неужели свадьба? — поп посмотрел на него c такой затаенной надеждой, что Ненашев изумленно уставился на него, а потом, справившись с собой, покачал головой.
— Сын мой, так для чего вы пришли в святой храм? — смиренно прозвучал очередной вопрос.
Ох, как сложно с этими «восточниками». С утра до вечера они «атеисты» и «безбожники», но ночью или под утро постучатся с черного хода, «ребеночка окрестить», да так, чтобы не писать в церковную книгу. Или во время службы встанут где-то в углу, думая, что никто их не замечает. А панихиду заказать или записку подать во здравие или за упокой обычное дело[407].
Панов внимательно посмотрел на отца-настоятеля, припоминая, чуть не случившуюся в Западной Белоруссии альтернативу на земле. Как вам проповедь: «Да здравствует Советская власть, да взовьется Красное знамя на всей земле» или «Граждане параферяне, призываю вас отдать голос за блок коммунистов и беспартийных, тот, кто будет голосовать против выставленных кандидатов, будет голосовать против советской власти, против бога».
Настоящим шоком для граждан, прибывших с востока помогать строить новую жизнь стало избрание в крестьянские комитеты попов и дьяконов. И молитвы за здоровье товарища Сталина, как избавителя православной церкви от гонений. Советская конституция, наконец, дает нам основание отбывать все наши религиозные обряды.
Потом новая жизнь взяла свое, но религию особо не гоняли[408], а подошли чисто по науке.[409]
Фининспектор, сверившись с планом, исчислял подоходный налог и культсбор, пожарный инспектор штрафовал за ветхое состояние храма, милиция за несанкционированные собрания и посиделки.
Миф о небесах убедительно разоблачал присланный из центра человек. На одну лекцию «Нравственность и религия» в избах-читальнях собиралось по сто пятьдесят человек. Так посчитано по отчетам. Религия есть злейший враг советского патриотизма[410].
Но пришел сюда Саша не за отцом-настоятелем, желая немедленно нацепить на «ценный кадр» каску и забрать в батальон. Мол, пусть, как в доставшем всех фильме о штрафниках за пулеметом учит бойцов к духовности. Не в его силах что-то менять, можно лишь ерничать. Для того чтобы человек стал атеистом, его мало водить сорок лет по пустыне.
Бормотать молитвы, знакомые с детства, подсказанные мамой, бабушкой, придуманные самим начнут в июне сорок первого. Даже ярые атеисты начнут просить какую-то высшую силу оберечь и отвести от себя случай-смерть.
Не верите? Полчаса под минометным обстрелом и вспомните не только бога, но и черта, с буддийским спокойствием гадая, куда аллах положит следующую мину. Сам Панов такой. Носил на груди крестик-талисман, а в нагрудном кармане молитву-записку. Шептал что-то невнятно иногда. Как-то успокаивало, и главное помогало убивать в себе страх. Но ходить в храм или там молиться, после не стал.
И так в июле номера «Безбожника» не будет. Не будет и в августе, не будет до конца войны.
Плюйтесь в Панова, но храм здесь хранил привычный образ жизни, и не был модным атрибутом. Тот, кто покушался на него, лишался поддержки населения. Мелочь, к мелочи и…
Советские партизаны в конце сорок первого разошлись по домам. В лесах голодали единицы, некуда идти, а выйдешь, те, с белыми повязками в деревнях, прибьют точно. И первые спецгруппы НКВД чувствовали себя здесь, как в холодильнике[411].
Но когда наследят немцы, западенцы-укранизаторы те же «правильно» настроенные про «дикарской» край поляки, полыхнет Полесье знатно.
Ненашев поморщился, он каждой дырке не затычка. Потом сердито буркнул под нос и, медленно вспоминая недавно выученные слова, произнес:
— Блажен человек, который знает, в какую пору приходят разбойники, так что он препояшет свои чресла, прежде чем они придут[412]
Пограничник часов до девяти сверял информацию, полученную от Ненашева с последними донесениями.
Картина неприглядная, мерзкая. В довесок – показания и вещи семерых обиженных парней, хорошо помятых бойцами. А вот не надо было стрелять на окрик. Кроме водки и сала, в вещмешках задержанные нести советскую форму, взрывчатку, набор топографических карт и разобранный пистолет-пулемет. Рацию, у них не нашли. Ненашев прав: группы теперь забрасывают на короткий срок.
Но как объяснить это своему же руководству? Михаил решился.
Душевно постучавшись в дверь, Елизаров, остановился – ответа не было.
Да! Сегодня у Ковалева плохой день. Разведчику доложили: пришел час назад злой, красный, готовый немедленно взорваться, дай повод.
Ох, вновь лечить депрессию у руководства. Михаил вернулся в свой кабинет, быстро настрогал полный поднос закуски, достал бутылку белой безымянной из сейфа и два стакана.
Но не к добру помянув капитана, заменил водку коньяком. Барские замашки! Но Максим прав, начальников надо беречь. Люди хрупкие, ранимые, обидчивые до конца службы.
— Александр Петрович, у меня свежая информация, не зайдете? — проворковал он в телефон.
В душе скривился от собственного лицемерия. Нет, он умел и так притворяться. Пришла пора покинуть старую «команду» и сразу вспомнилось все хорошее, вызывая грусть.
Ковалев обрадовался. Не придется пить в одиночку. Его начальник разведки сидел тоже, какой-то смурной.
Когда-то молодой пограничник, не очень видный собой, с курносым носом и стриженный украл из чужого дома красивую девушку. Оказалось, что не зря. Стала хорошей женой. А в Бресте его красавица расцвела.
406
Для начала "Война всех против всех: Армия Крайова, НКВД, УПА" — "Rzeczpospolita" (Польша).
407
См. воспоминания епископа Митрофана (Зноско) 1938–1944 гг настоятель Свято-Николаевского Братского храма в Бресте
408
См. статью "Об антирелигиозной работе в Западных областях Украины" Журнал "Безбожник" 02.11.1940 г.,
409
Аккуратно смотрим Харченко О. "Организация церковной жизни в Западной Беларуси (сентябрь 1939 – июнь 1941 гг.)"
410
См. статью "Патриотизм и религия" Журнал "Безбожник". Июнь 1941 г.
411
К июню 1942 г. сохранилось меньше 13 % отрядов, подготовленных и переброшенных в первые месяцы войны. См. Попов А. Ю. "НКВД и партизанское движение" Москва. "Олма-Пресс", 2003
412
Почти Евангелие от Фомы