Страница 94 из 156
«Права частной собственности как фундамента культуры и цивилизации восстанавливаются в полной мере, и все распоряжения бывшего Украинского правительства, а также временного российского правительства отменяются… Восстанавливается полная свобода по разработке купчих по купле-продаже земли. Рядом с этим будут проведены мероприятия по выведению земель по соответствующей действительной их стоимости от крупных собственников для наделения земельными участками малоземельных земледельцев. Одновременно будут твердо обеспечены права рабочих классов. … На экономическом финансовом поле восстанавливается полная свобода торговли и открывается широкое пространство частного предприятия и инициативы».
Как известно, планы Скоропадского (как и планы Центральной Рады) остались нереализованными, а его фигура до сих пор вызывает жаркие дискуссии. Однако, несмотря на всю неоднозначность оценок как тогдашних, так и нынешних исследователей, деятельность Скоропадского заслуживает внимательного отношения именно с точки зрения его вклада в развитие украинской государственности и становления цивилизованной правовой культуры.
Какими видел гетман свои властные полномочия? Следует обратить внимание на заявление Совета Министров Украинской Державы от 10 мая 1918 г.: «Гетман не думает стать самодержцем. Название «Гетман» — это воплощение в исторической национально-украинской форме идеи независимой и свободной Украины. Стоя во главе украинского правительства, гетман тем самим восстанавливает и закрепляет в народном сознании мысль о неотъемлемых народных и казацких вольностях». Как отмечал сам Скоропадский в своих «Воспоминаниях», сначала он «не думал о восстановлении на Украине гетманства, а только про очень короткую диктатуру на время, пока удастся сформировать другую более умеренную власть», но очень скоро эти невыразительные мысли приобрели четкие и, добавим, вполне современные очертания: «…Создать способное к государственной работе сильное правительство; создать армию и административный аппарат, которых в то время фактически не существовало, и при их помощи создать порядок, опирающийся на правых; провести необходимые политические и социальные реформы». Политическую реформу, писал Скоропадский, ««я представлял себе так: не диктатура высшего класса, не диктатура пролетариата, а равномерное участие всех классов общества в политической жизни края».
Теперь мы должны несколько углубиться в реалии Украинской Державы, поскольку Гетманат Скоропадского — это пока что единственный прецедент в новейшей украинской истории, когда власть была консервативной, а приоритеты — рыночные, когда частная собственность считалась основой цивилизации, глава государства по характеру был либерал, говорил на русском, но популяризировал и внедрял украинский язык, да еще и пытался выстроить правовое и, к тому же, традиционное для украинской истории устройство с опорой на казачье сословие земельных собственников. Из каждого пункта в применении к реалиям 1918 г. возникало море проблем, поэтому жизненный век последнего Гетманата был короток, но сам феномен более чем заслуживает внимания.
Установление власти Павла Петровича Скоропадского, которая длилась всего лишь 26 недель, породило неожиданно большое количество конфликтов, которые, принимая разные формы, длятся до сегодня. История освободительной борьбы 1917–1921 гг. свидетельствует (с определенной мерой упрощения) о наличии в тогдашнее время лишь двух форм национальной государственности на Большой Украине — УНР (в своих двух «ипостасях» — Центральной Рады и Директории УНР) и Украинской Державы гетмана. Оценки этих двух форм национальной государственности постоянно смещаются по мере роста нашего опыта современного созидания государства. Если 20 лет тому назад непоколебимыми были симпатии к Центральной Раде и ее лидеру Михаилу Грушевскому, то в последнее время весы интеллектуальной «моды», кажется, сдвинулись в сторону гетмана. Это — у историков. А в широких электоральных массах все последние годы царит исторический и мировоззренческий хаос.
«УНР против Гетмана» — это не только абстрактно научный спор. Это конфликт двух мировоззрений, которым тяжко объясниться и договориться между собой. Например, часто вместо несколько расплывчатого термина «Освободительная борьба»[50] у нас употребляется термин «национальная революция» или «украинская революция 1917–1921 гг.». В определенной мере это справедливо, так как революция и революционная политика имели место. Но что же тогда делать с Гетманатом, который, безусловно, был контрреволюцией и реакцией по отношению к демократическим и социалистическим стремлениям УНР (правда, преимущественно в социально-политическом, а не патриотическом смысле) и, соответственно, склонен из этой схемы выпадать? Но, с другой стороны, следует ли отождествлять процесс создания нации и государства лишь с революционными преобразованиями? Вспомним, что действительная «революция» Хмельницкого по своему обоснованию и изначальному смыслу слова была контрреволюцией (т. е. восстановлением бывшей когда-то справедливости). Это по своим последствиям оказалась революционной, сломив административную систему и социальную структуру Речи Посполитой на Надднепрянщине.
«Ясновельможный пан Гетман»
Павел Скоропадский, 1918. Русскоязычный аристократ и либерал, потомок гетмана XVIII в., он вызывал неприязнь у украинских левых, а за полгода при власти не успел создать себе массовой социальной поддержки. При этом его заслугой являются значительные достижения в деле развития украинского государства, культуры и науки. В эмиграции он восстановил свой авторитет уже в качестве лидера гетманского движения, охватившего изгнанников из Украины в Европе и диаспору в Америке. Погиб в 1945 г. под бомбежкой. Его сын, гетманыч Данило, внезапно умер в один прекрасный вечер 1957 г. в Англии. Его смерть хорошо вписывается в процесс устранения советским спецслужбами лидеров украинской политической эмиграции — но пока факт не доказан. Пределы Украинской Державы 1918 г. — максимальные размеры украинского государства. Понятно, что сии пределы явились результатом спешки германо-австрийского блока в решении проблемы Восточного фронта и нескромным военным прагматизмом генерала Скоропадского. Однако эти подходы мало отличаются от тех принципов проведения границ, которые использовала Антанта во время послевоенного урегулирования: компромисс между этническими границами и статус-кво, достигаемым чьим-то превосходством. Из соседей Украины с Крымом и Кубанью гетманом велись переговоры о «вхождении», которые не достигли результата де-факто в хаосе событий гражданской войны.
Мы сейчас имеем лишь на 20 лет больший опыт построения своего государства, чем украинцы 90 лет тому назад, правда, без последствий мировой и российской гражданской войны, но любой и сегодня понимает значение стабильности государства для создания жизнеспособного национального организма. В этом смысле т. н. Оранжевая революция 2004 г. тоже в определенном смысле являлась «контрреволюцией», выступая за восстановление свободы, ущемленной «старой властью». Экономические и внешнеполитические приоритеты «идеологии» Оранжевой революции тоже были вполне либерально-консервативными.
Гетман Скоропадский стремился к определенной консервации, стабилизации европейских ценностей собственности, права и порядка, но достиг (если достиг) их ненадолго; уэнеровцы же жаждали настоящей Революции — и получили ее во всех смыслах, став лишь очередными из «съеденных» ею своих детей.
Споры и конфликты подобного рода, перенесенные в современность, имеют и другую сторону: дискуссии по вопросу, какая из «команд» 1917–1920 гг. была права в принципе, предполагают, что может быть какая- то панацея, один-единственный действенный рецепт образования независимого, самостоятельного, соборного государства. И эффективность этого рецепта не зависит от того, в каком году, месяце, в какой политической местной и мировой конъюнктуре это происходит и какими действующими лицами осуществляется. Но так, к сожалению, не бывает, поскольку политика — искусство возможного. А в каждое конкретное время объемы этого возможного разные. Говоря проще, и УНР, и Украинская Держава — порождение украинского «национального» (в широчайшем смысле) духа, политической культуры, социума, ментальности. И как бы ни отличались их «концепции», они прикладывались к одному и тому же народу, а происходило это в почти одинаково враждебном окружении. Критики Грушевского, Петлюры, Скоропадского часто забывают, насколько быстро в те годы все происходило, как чрезвычайно сильно тогда сжалось время. На изучение этих бурных 3–4 лет в украинских школах и вузах сегодня уходит столько же времени, сколько на какое-нибудь «обычное» столетие эпохи Средневековья. И мало кто из тогдашних политиков мог бы уверенно утверждать, что именно он «двигает» события, а не они ведут его в неизвестном для него направлении. И едва ли кому-то когда-то удастся, насытив компьютер бесконечным объемом исторической информации, построить логическую и внутренне прогнозируемую модель того, что происходило в Восточной Европе в 1917–1921 гг.
50
В украинской исторической литературе используется устоявшийся термин, буквально переводящийся как «Освободительные стремления» («Визвольні змагання»), применяющийся только к периоду 1917–1921 гг., но по-русски это явно «не звучит», поэтому, видимо, придется остановиться на «борьбе».