Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 106 из 156



Движущей силой государствосозидающего процесса и фундаментом будущего украинского государства Донцов считал крестьянство во главе с классом земельной аристократии. По его мнению, именно этот слой с присущим ему способом мышления может остановить поток нигилизма, который охватил мир после Первой мировой войны. Крестьянство может полагаться лишь на собственные силы, поскольку, утверждал Донцов, украинский народ был и есть «народом без головы»: «Он ее [головы] не имел, так как, вопреки своему названию, интеллигенция этой головой не была».

В основе Донцовского видения проблемы формы государственного устройства лежит деление истории Украины на два периода: период безгосударственности (так называемая эмоциональная эпоха) и период будущей украинской государственности (так называемая интеллектуальная эпоха). Важно то, что, по мнению Донцова, революция не может длиться вечно, что после эпох эмоциональных всегда приходят эпохи интеллектуальные. Желательной формой государственного правления для периода революции он называл диктатуру, а наилучшим устройством для будущего украинского государства — демократию наподобие американской:

«Никто не наивен настолько, чтобы считать диктатуру постоянной формой правления; это — переходное явление… Если я говорю о государственном устройстве по образцу американского — я говорю о более сложившейся форме в уже конституированном государстве».

Донцов утверждал, что демократическая и монархическая формы правления непригодны для кризисных периодов истории по своей сути, ведь в такие бурные эпохи власть может удержаться, апеллируя лишь к энтузиазму массы, а не к легальному авторитету.

Внимание Донцова к большевизму и фашизму объясняется тем, что, по его мнению, они предлагали наиболее эффективные методы захвата и удержания власти:

«Не делаю здесь рекламы ни фашизму, ни большевизму: чем кончит один — не знаю, что второй кончил полным банкротством — очевидно. Но я здесь веду речь не об их внутренней политике, лишь о методах удержания государственного аппарата и его укрепления…, а в этом отношении и фашизм, и большевизм до сих пор остаются классическими примерами того, как это нужно делать».

То есть, в его концепции форм государственного устройства пригодность большевизма и фашизма как возможных образцов для подражания ограничивалась четкими рамками — периодом безгосударственности и, возможно, первыми годами государственного существования. Данный тезис, однако, не распространяется на увлечение Донцова образом «человека- большевика» или «фашиста».

В теснейшей связи с проблемой формы государственного устройства Донцов разрабатывал проблему элиты, которая, по его мнению, состояла в отсутствии лидерства украинской нации как такового: «Кризис нашего национализма… лишь в недостатке людей». В 1923–1924 гг. он выдвинул тезис о важности «инициативного меньшинства» и «творческого насилия». Националистический публицист М. Сосновский считал, что появлению этой идеи в теории Донцова способствовали учения Маркса, Ленина, Петра Ткачева и Макса Вебера, а также наглядный пример Италии, Германии и СССР.

Следует помнить, что одним из аспектов полемики между украинскими монархистами и националистами был вопрос: сможет ли украинская нация в период кризиса создать новую элиту? По мнению монархистов, новая аристократия в период революции (безгосударственности) появиться не может. А Донцов считал, что новая элита обязательно появится, и единственным основанием для продвижения по лестнице власти будут личные достоинства лидеров.

По мнению Донцова, «не важно, на каком языке говорит этот ведущий слой, и какой он культуры, но важно, чтобы он думал и ощущал [вместе] с краем, не оставляя обязанности службы территориальным интересам нации… И тогда нация будет с ним». То есть, теоретически он признавал возможность существования «не совсем этнически украинского» руководства. Как и раньше, ставка делалась на молодое поколение: «Надо опираться на молодых — поскольку: “Трупы не воскресить! Калек не поднять”».

Лишь элита — новая с помощью старой — способна завершить формирование державы, импульс которому дают «низы». Именно поэтому проблема элиты является центральной для украинского возрождения.

Донцова справедливо обвиняют в пренебрежении социальной проблематикой. Однако, по мнению Ирины Шлихты, имеет смысл заметить, что это было результатом понятного нежелания Донцова поднимать те вопросы, разработкой которых занималось большинство украинских политических партий (если не все). Ни в коем случае такое невнимание не связано с преуменьшением Донцовым роли социально-экономического фактора в жизни нации или его нежеланием видеть всю привлекательность социальных лозунгов для потенциальных сторонников движения: «…должно… высоко держать флаг органического единства национальной и социальной программы, помня, что не может быть ни первой без второй, ни второй без первой…».

Наиболее полно суть теории «действующего национализма» Донцов изложил в работе «Национализм» (1926). Эта небольшая книга сразу же получила широкий отклик, и тираж в 2 тыс. экземпляров быстро разошелся во Львове, на Волыни, Буковине, Закарпатье, в Чехословакии и Америке. Парадокс успеха «Национализма» состоит, по мнению Ирины Шлихты, в том, что за неимением единства стиля, ясности мысли это произведение не воспринимается как завершенная и внутренне логичная политическая доктрина. (Та же исследовательница указывает, что Донцов мог и не стремиться к этому, потому что видел очевидное преимущество эмоционального заряда и пламенного призыва перед скучным академизмом.)



В «Национализме» путем описания совокупного образа врага украинской нации Донцов выстроил «идеальный тип» национализма. Таким образом, этот труд построен не на утверждении, а на возражении. И потому не удивительно, что его третья часть, в которой Донцов постарался подать элементы положительной программы национализма, считается самой слабой.

Критика украинского «провансальства» и определение отрицательного отношения к России — вот две ведущих идеи «Национализма».

Признаками «провансальства» (провинциального общественного течения, которое держится за отдельные обычаи и традиции народа, стараясь сохранить эту «фольклорно-этнографическую массу» без превращения ее в модерную европейскую нацию) Донцов называл примитивный интеллектуализм, научный квиетизм (веру в незыблемые общественные законы), хуторянский универсализм, материализм, антитрадиционализм и поддержку идеи политического симбиоза Украины и России. Представителей этого течения он упрекал в том, что они воспринимают национальную идею не как аксиому, а как теорему, которая требует доказательства, что для них права нации являются лишь нормой морали, что они признают только «свободу от», а не «свободу для»:

«Чтобы тот, кто родился украинцем, хотел стать украинцем — это было для провансальцев неслыханным насилием над “свободной личностью”…».

Еще в 1913 г. в своем знаковом реферате Донцов писал: «Ничего другого я и не хочу сказать, как лишь то, что тогдашние обстоятельства заставляли нашу жизнь бежать дорогой узкого провинциализма». После чего указал, что в условиях, когда начинается новая эпоха — эпоха

пробуждения неисторических наций, существование «провансальства» становится признаком ненормального состояния нации. В 1926 г. его тон был уже абсолютно категоричным.

Стержень своего учения он сформулировал тремя тезисами:

1. Что должны делать украинцы? — Добиваться независимости Украины.

2. А каким путем? — Через национальную революцию.

3. Кто может это сделать? — Люди нового духа.

Своей главной задачей Донцов считал описание, какими должны быть украинцы, чтобы достичь независимости. Что им делать и как — это были те вопросы, которые обязаны решить сами украинцы.

Относительно вопроса, откуда именно (из какого общественного слоя) должны рекрутироваться люди нового типа, то в «Национализме» (как и в «Основаниях нашей политики») Донцов считал, что это должно быть крестьянство, которое на тот момент представляло большинство нации. (В 3-м издании «Национализма» (1966) тезис о крестьянстве был снят, но никакой другой альтернативы не предлагалось).