Страница 75 из 190
Можно ли такое признание рассматривать как свидетельство чрезмерной подозрительности? Но даже если это допустить, то следует признать, что Сталин был человеком исключительной храбрости, ибо, предполагая такой вариант, ходил по кремлевским коридорам без страха. Несомненно, его мысль - естественная реакция нормального человека на обилие оружия в руках неизвестных людей. «Я, - продолжает Исаков, - как и все, слушал его в молчании. Тогда этот случай меня потряс».
При всем огромном самообладании Сталин имел основания для подобных предположений, но он не суетился и не афишировал угрозу собственной жизни, а она была реальной. Идея насильственного устранения Сталина уже не сводилась лишь к злобным призывам Троцкого.
Сталин понимал, что измена в НКВД могла стоить многого, и ему нужны были гарантии, что ситуация остается под его контролем. Поэтому 1 февраля 1935 года Н.И. Ежов не только был введен в секретариат ЦК, но и назначен председателем Комиссии партийного контроля вместо A.M. Кагановича. Ежову поручили курировать НКВД.
И он с должным старанием и исполнительностью взялся за доверенное дело. Со стороны Сталина это не являлось проявлением подозрительности. То была мудрая осторожность. Он принял меры, для того чтобы взять НКВД под партийный контроль ЦК. Но это иное действие, чем одержимость страхом. И как показали дальнейшие события, он не ошибся в осуществлении такого решения.
Убийство Кирова не могло не отозваться долгим, блуждающим эхом как в политической, так и в частной атмосфере страны. И как это характерно для советских интеллигентов, все обличительные антисоветские беседы ей приходилось вести на кухнях. Конечно, это плохо. Ведь «кухонный макиавеллизм» - это состояние души! Это то, что отличает человека от обезьяны! Ибо обезьяна не способна говорить. А в голову часто приходит разное, особенно если ты «служишь» в Кремле.
Историк Ю. Жуков привел потрясающую информацию о том, что до определенного периода некоторые люди в Кремле без всякого страха вели «критические» разговоры о главе государства. Так, накануне 7 ноября 1934 года (еще до убийства Кирова) темой бесед кремлевских «служащих» являлось активное обсуждение «привилегий» Сталина.
Некая «интеллигентка» Константинова говорила: «Товарищ Сталин хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, поэтому он такой и толстый. Имеет всякую прислугу и всякие удовольствия». Умудренная своим опытом жизни, Авдеева доверительно сообщала: «Сталин убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом. А за ним-то все ухаживают. Один двери открывает, другой воды подает».
Третья участница «диспута» Катынская затрагивала уже экономические и моральные аспекты образа жизни вождя. Она обвиняла его в лицемерии: «Вот товарищ Сталин получает много денег, а нас обманывает, говорит, что получает двести рублей. Он сам себе хозяин, что хочет, то и делает. Может, он получает несколько тысяч, да разве узнаешь об этом?» - неудовлетворенно возмущалась она.
Поражающая глубина анализа! И эти кремлевские сплетни не заслуживали бы внимания, если бы не существенное обстоятельство. Даже не подобные, а глубоко родственные по духу и уровню сплетни «нового мышления» с началом «перестройки и гласности» стала обсуждать на страницах газет и с экрана телевидения «творческая» интеллигенция. Ее волновало все то же: «убил ли Сталин свою жену», «количество пальцев на его ногах», «кремлевские привилегии», «тигриный взгляд» вождя и не является ли он сыном путешественника Пржевальского. Но все сошлись в одном: Сталин был «сам себе хозяин», то есть - «диктатор».
Правда, в уровне обсуждения этих вопросов существовала не очень большая разница. Если в перестройку эти темы стали предметом внимания людей с дипломами и даже с учеными «званиями», то процитированные выше гневные филиппики принадлежали людям иного круга.
Их авторами являлись «служившие» в Кремле три малограмотные уборщицы, попавшие в столицу из подмосковных деревень. Причем первой было 23, а ее собеседницам по 22 года! Получается весьма комично. Вот откуда растут ноги профессорских интеллектов! Из тех тем, обсуждаемых за чашкой чая кремлевскими уборщицами тридцатых годов.
И все- таки, с современной точки зрения, с трудом укладывается даже в сознании невероятность ситуации. Возможно ли вообще такое вообразить, что попавшие только вчера из деревни в Кремль (впрочем, сам факт уже потрясающий!) уборщицы, 22-летние молодухи, девчонки, могут себе позволить не то что думать, а обсуждать вслух: много или мало работает руководитель государства и какую зарплату он получает? Разве можно назвать положение Сталина диктаторским? Разве это не демократия?
Но если такую свободу мнений в то время проявляли юные и полуграмотные жительницы деревни, то что могли позволить себе люди, принадлежавшие к более культурным слоям общества?
Между тем ситуация в Кремле была далеко не проста. Ссылаясь на закрытые источники, Ю. Жуков пишет, что уже вскоре после убийства Кирова в начале 1935 года Сталин получил информацию «от одного из очень близких ему людей». Ему сообщили, что «из-за полного расхождения по вопросам внутренней и внешней политики» с ним составлен заговор с целью отстранения от власти: Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе. Инициаторами этого заговора являются комендант Кремля Петерсон и член президиума, секретарь ЦИК СССР А.С. Енукидзе, которых поддерживает командующий войсками Московского округа А.И. Корк.
Организаторы заговора, сообщалось в информации, «намеревались создать своеобразную военную хунту, выдвинув на роль диктатора замнаркома обороны М.И. Тухачевского или В.К. Путну - тогда военного атташе в Великобритании. Арест высшего руководства страны предполагалось осуществить по приказу Петерсона силами кремлевского гарнизона на квартирах «пятерки» или в кабинете Сталина во время какого-нибудь заседания или, что считалось наилучшим вариантом, в кинозале на втором этаже Кавалерийского корпуса Кремля». Участники заговора рассчитывали, что для осуществления такого переворота достаточно 12-15 человек, «абсолютно надежных и готовых на все».
Операцию по проведению расследования этого сообщения, получившую кодовое название «Клубок», Сталин поручил лично наркому внутренних дел СССР Ягоде. Следственные мероприятия развернулись с 10 января. Их составной частью стало «дело контрреволюционной группы в Кремле», называемое еще «Кремлевским делом».
Но началось это расследование с того, что оно сразу пошло по упрощенному пути. 20 января начальники СПО Г.А. Молчанов и Оперативного отдела еврей К.В. Паукер провели первые допросы обслуживающего персонала, названных выше трех уборщиц. Затем к следствию подключились заместитель начальника СПО еврей Г.С. Люшков, начальник второго отделения еврей М.А. Каган и его заместитель С.М. Сидоров. 27 января «чекисты» арестовали племянника Каменева Б.Н. Розенфельда, работавшего инженером московской ТЭЦ, а через четыре дня - порученца коменданта Кремля А.И. Синелюбова.
Допросы Розенфельда дали основания обратить внимание на его мать, работавшую в правительственной библиотеке Кремля, Н. Розенфельд (урожденную княжну Бебутову) и ее коллег - Е. Муханову и Е. Раевскую (урожденная княжна Урусова). Показания Синелюбова привели к аресту помощника коменданта Кремля В. Дорошина, начальника спецохраны и помощника Петерсона И. Павлова, коменданта Большого Кремлевского дворца И. Лукьянова и начальника административно-хозяйственного управления П. Полякова.
Оказалось, что в отличие от «интеллигентных» уборщиц в среде работавших в Кремле бывших аристократов и комсостава муссировались более свежие и острые темы. Так, урожденная княжна Бебутова-Розенфельд считала: «Киров убит на романтической почве», а Урусова-Раевская утверждала, что «убийство Кирова совершено на личной почве». Помощник коменданта Кремля Дорошин делал отсюда заключение, что «Ленин ценил Зиновьева и Каменева как ближайших соратников», а Сталин «несправедливо» обвинил их в убийстве Кирова из политического соперничества.