Страница 43 из 190
Сын управляющего сахарным заводом в Киевской губернии Георгий (Юрий) Пятаков, исключенный в 1910 году из университета, всегда отличался радикальностью. Он начинал участие в политике анархистом, затем примкнул к большевикам, а после революции стал одним из лидеров «левых коммунистов». Противник Ленина при заключении Брестского мира, после его смерти он выступил в поддержку Троцкого против Сталина.
Характеризуя Пятакова в «Письме съезду», Ленин указал, что это человек «слишком увлекающийся администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе». Однако им не пренебрегли. Когда, заявив об отходе от Троцкого, он покаялся, то в 1928 году Пятакова назначили председателем правления Государственного банка.
К этому единомышленнику Лейбы Бронштейна и обратился Смирнов. Убежденным противникам Сталина не было необходимости ходить окольными путями. Смирнов сразу сообщил Пятакову, что Седов «дал ему по поручению Троцкого новые установки, выражавшиеся в том, что от массовых методов борьбы надо отказаться, что основной метод борьбы, который надо применять, это метод террора и… метод противодействия мероприятиям Советской власти ».
На судебном процессе по делу троцкистского антисоветского центра, состоявшемся 23-30 января 1937 года, Пятаков рассказывал: «Смирнов сказал, что одной из причин поражения троцкистской оппозиции 1926-1927 гг. было то, что мы замкнулись в одной стране, что мы не искали поддержки извне. Тут же он передал мне, что со мной очень хочет увидеться Седов, и сам от своего имени рекомендовал мне встретиться с Седовым…»
Встреча состоялась в кафе «Am Zoo», расположенном на площади «недалеко от зоологического сада». Лев Седов ожидал Пятакова за столиком один. Они хорошо знали друг друга, поэтому Седов без обиняков сообщил, «что говорит не от своего имени, а от имени своего отца - Л.Д. Троцкого».
Высылка из страны не успокоила тщеславного, полного ненависти и злобы к России и Сталину Лейбу Бронштейна. Обустроив за кордоном свой быт, он развернул бурную деятельность. Он не мог молчать, не мог признать себя побежденным. Он втянул в свою игру множество людей и должен был потерпеть крах. Но перед этим Троцкий сделал все, чтобы вытолкнуть «в мир иной» много своих тайных и явных сторонников, и дверь за его ушедшими приверженцами захлопнулась достаточно шумно.
Троцкий ни на минуту не оставлял мысли о возобновлении борьбы против Сталина, и «временное затишье» Седов объяснял его «географическими передвижениями». По признанию Пятакова на суде, в состоявшемся продолжительном и откровенном разговоре Седов подчеркнул, что Троцкий ставит Пятакова в известность о возобновлении борьбы. «Причем, - показывал подсудимый, - образуется… троцкистский центр; речь идет об объединении всех сил, которые могут вести борьбу против сталинского руководства; нащупывается возможность восстановления объединенной организации с зиновьевцами.
…Седов сказал также, что ему известно, что и правые в лице Томского, Бухарина, Рыкова оружия не сложили, только временно притихли, что с ними надо установить необходимую связь».
На процессе Пятаков признал, что он без колебаний ответил на прямой вопрос Седова: «Троцкий спрашивает, намерены ли вы, Пятаков, включиться в эту борьбу?» Я дал согласие. Седов не скрыл своей большой радости по этому поводу».
К этому времени Троцкий пересмотрел свои стратегию и тактику. В разговоре с Пятаковым Седов подчеркивал, что речь идет не о «развертывании в какой бы то ни было форме массовой борьбы, об организации массового движения не может быть и речи… это значит немедленно провалиться; Троцкий твердо стал на позицию насильственного свержения сталинского руководства методами террора и вредительства ».
Таким образом, заветные слова были произнесены… Об этом далеко устремленном разговоре Пятаков там же в Берлине сообщил Шестакову, члену комиссии, прибывшей для размещения советских «заказов в угольной промышленности». О состоявшейся встрече он рассказал также управляющему трестом «Кокс» Владимиру Логинову и работавшим в Германии троцкистам Биткеру и Москалеву. Последний являлся не только секретарем, но и «доверенным человеком» Пятакова.
Вскоре в том же уютном кафе «Am Zoo» состоялось новое свидание заговорщиков; как и первое, оно было организовано тем же И.Н. Смирновым. Правда, «этот второй разговор был очень коротким, он длился не больше 10-15 минут… Седов без всяких околичностей сказал Пятакову: «Вы понимаете, Юрий Леонидович, что, поскольку возобновляется борьба, нужны деньги. Вы можете предоставить необходимые средства для ведения борьбы».
Пожалуй, в этой фразе и заключался ключевой смысл в стремлении Троцкого войти в контакт с Пятаковым. «Красивое ничтожество» не в такой степени интересовала борьба, как деньги! Однако Троцкому было необходимо не только обустроить свой эмигрантский комфорт, он не забывал и интересы своих еврейских друзей и устраивал им выгодный заказ.
«Он [Седов], - признавался на суде Пятаков, - намекал на то, что по своему служебному положению я могу выкроить кое-какие казенные деньги, попросту говоря, украсть. Седов сказал, что от меня требуется только одно: чтобы я как можно больше заказов выдал немецким фирмам - «Борзинг» и «Демаг», а он, Седов, сговорится, как от них получить необходимые суммы, принимая во внимание, что я не буду особенно нажимать на цены…»
Речь шла о том, что на советские заказы, размещаемые в Германии, будут делаться «накидки» цен, и полученная разница перейдет в руки Троцкого. Идея не являлась новой, но она была остроумно-злой: содержание барствующего Троцкого и свержение через предателей его противника намеревались финансировать деньгами Советского государства. То есть практически чуть ли не при кредитовании этой акции самим Сталиным.
Пятаков пояснял на суде Вышинскому: «Это делалось очень просто, тем более что я располагал очень большими возможностями, и достаточно большое количество заказов перешло к этим фирмам». Таким образом, даже без политической подоплеки уже одни эти действия можно квалифицировать как хищение в особо крупных размерах со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть по любым меркам дальнейшая деятельность Пятакова являлась государственным преступлением. По опасной тропе в чекистские подвалы уже шли и другие кандидаты.
В конце ноября 1931 года Пятаков уже был в Москве, когда из Берлина возвратился Шестов. Он зашел к Пятакову в служебный кабинет ВСНХ, чтобы передать письмо от Троцкого. Связник сообщил, что письмо было получено им через Седова в Берлине на явке, указанной Шварцманом в ресторане «Балтимор». Собственно, для передачи Шестову вручили не письмо, а «пару ботинок».
На процессе антисоветского центра в январе 1937 года между государственным обвинителем Андреем Вышинским и обвиняемыми состоялся диалог, развеселивший зрителей и корреспондентов.
Вышинский : Значит, вы получили не письма, а ботинки?
Шестов : Да. Но я знал, что там были письма. В каждом ботинке было заделано по письму. И он [Седов] сказал, что на конвертах есть пометки. На одном стояла буква «П» - это значило для Пятакова, а на другом стояла буква «М» - это значило для Муралова.
Вышинский : Вы передали Пятакову письмо?
Шестов : Я передал письмо с пометкой «П».
Вышинский : А другое письмо?
Шестов : Другое письмо с пометкой «М» я передал Муралову.
Вышинский : Подсудимый Муралов, вы получили письмо?
Муралов : Получил.
Вышинский : С ботинком или без ботинка? (В зале смех.)
Муралов: Нет, он привез мне только письмо.
Вышинский : Что было на конверте?
Муралов : Буква «М».
Сподвижник Троцкого, бывший командующий Московским и Северо-Кавказским военными округами и бывший начальник военно-морской инспекции РКИ Муралов еще в 1927 году был исключен из партии и в 30-е годы занимал незначительные должности в Сибири. Теперь он снова шел в дело.