Страница 30 из 190
В ней он указывал: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании . ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна . ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание .
ЦК требует, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов, опирающееся на действительное массовое движение бедноты и середняков. ЦК напоминает, что такая установка обеспечивает правильное проведение политики партии».
Это звучало почти как окрик. Как удар кулаком по столу. Очевидно, что Генеральный секретарь решительно возражал против превращения раскулачивания в самоцель. Когда 31 января в Москве стало известно о жестком характере развивающихся событий и планах Хатаевича в отношении эскалации арестов, то реакция была незамедлительной.
В тот же день (!) Сталин, Молотов, Каганович направили в Самару новую срочную шифрограмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет . У вас получается раскулачивание в худшем виде…» Шифрограмма предписывала остановить беззаконие.
Хатаевич отреагировал на требование центра тоже без промедления. На следующий день, 1 февраля, он сообщил Сталину: «Телеграмма принята к строгому руководству». Но одновременно, практически саботируя предписания ЦК, заявил: «Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен. Мы уверены, что допущенная нами ошибка… не принесет вреда делу коллективизации».
Сталин считал иначе. Именно действия Хатаевича заставили его предпринять меры по обузданию начавшейся местнической стихии раскулачивания. Он не ограничился направлением на места директивы ЦК, в которой резко предупреждал перегибщиков о недопустимости сосредоточивания создания колхозов на репрессивных действиях.
Но он не ограничился этим. 1 февраля ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». Теперь репрессивные меры ограничивались строгими рамками.
Впрочем, произвола в коллективизации не должно было быть и до этого постановления. Аресты кулаков проходили под непосредственным контролем Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). То есть раскулачивание сразу было регламентировано правилами системы осуществления государственной и правовой законности. Но теперь с целью приостановки произвола властей на местах 4 февраля была дополнительно утверждена инструкция ЦИК и СНК о возложении проведения раскулачивания и выселения только на ОГПУ.
Однако умерить пыл радикально настроенных руководителей коллективизации оказалось не просто. Сводки сообщали, что к 20 февраля около 50% крестьянских хозяйств страны было коллективизировано, но Сталин уже не доверял победным рапортам с мест и был встревожен разворачивающейся «антикулацкой стихией».
Чтобы получить информацию из первых рук, он разослал соратников в регионы страны для ознакомления с положением дел. Уже с начала месяца члены Политбюро, включая Орджоникидзе и Калинина, отправились в поездки по деревням. 24 февраля состоялось экстренное специальное совещание ЦК с обсуждением ситуации. Она было критической, вакханалия перегибов не прекращалась. Сталин выслушал доклады с бесстрастным лицом.
Как профессиональный политик, умевший быстро оценивать обстановку, он понимал, что из соображений политической режиссуры приостановка коллективизации отдаляла осуществление задуманного, но и продолжение ее в сложившихся формах грозило общим поражением. Неверной была не сама идея коллективизации, а те примитивные насильственные методы, к которым прибегали люди, подобные Хатаевичу. Требовалось экстренное и неординарное решение, чтобы остановить левацкие перегибы.
В этих сложнейших условиях Сталин, без преувеличения, сделал единственно верный ход - он не позволил подгонять события, он «придержал лошадей», натянув вожжи. 2 марта «Правда» опубликовала его знаменитую статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения».
Нельзя не обратить внимание на то, что эта отрезвляющая статья появилась всего через месяц после начала беспощадных насильственных акций «коллективизаторов». Но если ее появление прозвучало как гром для непосвященных, то для руководителей всех уровней оно не могло стать неожиданностью. Еще месяц назад в закрытых директивах и постановлении Сталин предупреждал о недопустимости превращения коллективизации в «голое раскулачивание».
Поэтому можно ли вообще говорить о какой-либо попытке Сталина «снять вину с себя за допущенные перегибы», как это делают антисталинисты? Такое суждение просто несерьезно. В здравом уме оно могло прийти в голову только либо достаточно ограниченным, либо очень обозленным людям. Но авторами этого политического передергивания стали партийные клевреты хитроумного Хрущева, сочинявшие в шестидесятые годы учебник «новой» «Истории партии». А они не церемонились с истиной.
Нет. Сталин не допустил ошибки и не поощрял радикализм. Наоборот, его реакция на местный экстремизм партийных функционеров практически последовала незамедлительно, ибо месяц в сравнении с теми тремя годами, на который растянется процесс советизации деревни после его статьи, вообще небольшой срок.
Но, высказав гласно свою позицию, он не отменял задуманное. И то, что, пресекая радикализм, он сделал это публично, объяснялось отнюдь не желанием переложить ответственность на агрессивных… Вопрос был принципиальным. Сталин не назвал фамилий этих людей, но это было предупреждение партократам. Настолько принципиальным, что спустя время большинство коллективизаторов сами оказались в числе репрессированных.
То был особый слой людей, рожденных революцией и Гражданской войной. Этот вывод подтверждается их судьбами. Они не умели действовать иначе, как с позиции силы, и стремились говорить лишь «языком свинца». Уже само то, что Сталин остановил этих «перегибщиков» гласно, публично, было чрезвычайной мерой. Он прекрасно понимал, что это вызовет недовольство определенных партийных слоев, но он решительно пошел на этот шаг, поскольку в этом была политическая необходимость.
Это были люди особой психологии, руководствовавшиеся своими целями. Поэтому совершенно закономерно, что из 71 членов ЦК - избранных в его состав в 1934 году на «съезде победителей», - в 1939 году было репрессировано 46. Симптоматично и то, что из 46 партийцев, непосредственно руководивших «второй революцией» в 1937-м, было осуждено и расстреляно более 20 человек. В их числе руководители коллективизации: Быкин, Вегер, Грядинский, Демченко, Дерибас, Каминский, Кубяк, Лепа, Позерн, Прамнек, Птуха, Щубриков.
Конечно, нельзя примитивно напрямую связывать расстрел этих людей с коллективизацией. Все было значительно сложнее. Обратим внимание и на то, что названных руководителей расстреляли не в 37-м, а в 1939 году. «Речь должна идти, - пишет В. Кожинов, - об определенном «типе» людей…» Добавим: людей с не только особым сознанием, но и особыми личными целями.
Сталин всегда был противником крайностей. Об этом свидетельствует хотя бы то, что своих противников он делил на левых и правых уклонистов. Уже через месяц после принятия программы коллективизации появилась директива ЦК, а затем и статья «Головокружение от успехов». Да, Сталин резко остановил и антикулацкую истерию.
Но нелепо усматривать в этом расчет и «коварство», как это делают антисталинисты. Такая точка зрения по меньшей мере наивна, а по своей исторической сути является грубым искажением действительных событий. Такое «обвинение» шито белыми нитками. Оно могло бы иметь право на существование - как попытка снять с себя ответственность за допущенные перегибы, - если бы Сталин написал подобную статью в момент окончания коллективизации, но до реального завершения этого процесса оставалось еще три года.