Страница 20 из 190
Но козырной картой «правых» являлось руководство московской парторганизации. Ее возглавлял Николай Угланов. Сын крестьянина, работавший до революции приказчиком, а после нее - секретарем союза торгово-промышленных служащих. После революции Угланов участвовал в организации продотрядов и карательных операций на селе и позже сделал быструю партийную карьеру. Член Оргбюро с 1924 года и секретарь ЦК, в 1928 году он стал 1-м секретарем Московского комитета ВКП(б).
«Угланов и его помощники, - писал Стивен Коэн, - (секретарь МК Котов, члены бюро Мороз, Мандельштам, секретари райкомов Рютин и Пеньков. - К. Р.) в бюро Московского комитета ревностно и безоговорочно поддерживали Бухарина, Рыкова и Томского, используя свое положение в столице, обеспечивали организационную базу кампании против сталинской политики. Они договаривались со своими союзниками в правительственных органах, обрабатывали нерешительных и боролись со сталинскими аппаратчиками… Кроме того, в (наркоматах), профсоюзах, центральных партийных органах и учебных заведениях Бухарин, Рыков и Томский взялись за укрепление своего контроля, объединение сторонников и обуздание кампании самокритики…»
Сталин знал об открытых действиях оппозиции, но в это время он еще не был осведомлен о других планах, которые они обсуждали на тайных встречах. Впрочем, он был не из тех людей, которые уступают как открытым, так и скрытым угрозам. Он понимал побудительные мотивы своих противников, и именно на эту крепнущую прослойку новых бюрократов был нацелен направляемый им призыв к партийной самокритике.
Пожалуй, единственным, кто достаточно связно сформулировал альтернативу официальному курсу, стал заместитель наркома финансов Фрумкин. Сторонник «правых», 15 июня он послал в Политбюро письмо.
Сталин ответил на него, не откладывая. Копии ответа он направил членам Политбюро. В нем он опроверг утверждение замнаркома, что вследствие чрезвычайных мер по хлебозаготовкам положение СССР существенно ухудшилось. Он подчеркнул большое значение этих мер. Правда, он согласился с мнением Фрумкина о необходимости поднять цены на хлеб и предложением открыть хлебный рынок.
При этом Сталин указал, что автор письма не предложил ничего нового - все эти установки давно согласованы и претворяются в жизнь. Разница заключалась лишь в предложении воздержаться от раскулачивания, но Сталин расценил это как игнорирование решений XV съезда о «более решительном наступлении на кулака».
Конечно, вопрос о кулаке являлся принципиальным во всей исторической детерминированности проблемы. И, как не без иронии заметили Колпакиди и Прудникова: у Фрумкина были «хорошие идеи», но «у них был один недостаток - они гробили на корню всю политику индустриализации в стране». Впрочем, Сталин не стремился «затягивать гайки» в крестьянском вопросе. Наоборот, уже в августе центральные газеты известили население об объявлении амнистии осужденным в связи с введением «чрезвычайщины».
В это время Сталин даже перестал встречаться с надоевшим ему Бухариным, и тот писал ему длинные письма. И все-таки некое подобие экономической программы у «правой» оппозиции появилось. 30 сентября «Правда» опубликовала бухаринские «Заметки экономиста», содержащие критику сталинского курса. Не называя конкретных имен, автор критиковал решение Высшего экономического совета об увеличении вложений в тяжелую промышленность и предрекал, что такая политика приведет к экономическому хаосу.
На этот программный «теоретический» демарш Политбюро ответило на своем заседании 8 октября. Бухарину объявили выговор за «несогласованную публикацию, расходившуюся с мнением большинства». Однако на этой стадии развития событий «было принято соглашение воздержаться от совместных обвинений».
Было ли это тактическим приемом со стороны Сталина? Конечно. Он знал, что в партийных кругах есть немало недовольных его политикой, но, проводя свою линию, летом 1928 года он пытался притушить споры. Он, стремясь ограничить их распространение узким кругом, не считал возражения серьезными и принципиальными, он не желал тратить время на пустые разборки. «Толочь воду в ступе» было бессмысленно.
Не желая отвлекаться на глупые дискуссии, выступая 19 октября на пленуме МК и МКК, Генсек заявил: «В Политбюро нет у нас ни «правых», ни «левых», ни примиренцев с ними». Однако он не был намерен терпеть политическую демагогию. Если в 1925 году он говорил, что правый уклон не оказывает серьезного влияния на партию, то в изменившихся условиях Сталин отмечал: «Партия за годы борьбы с «левым», троцкистским уклоном научилась многому, и ее уже нелегко провести «левыми» фразами. Что касается правой опасности, которая существовала и раньше и которая теперь выступает более выпукло ввиду усиления мелкобуржуазной стихии в связи с заготовительным кризисом прошлого года, то она, я думаю, не так ясна для известных слоев нашей партии».
Однако на этот раз он не стал оставлять противникам возможности вести свою политику в партийных и государственных кабинетах, пополняя и множа силы. Заручившись санкцией большинства Политбюро, Сталин предпринял шаги по прореживанию политической базы правых. В отставку был отправлен редактор «Ленинградской правды» бухаринец Петр Петровский и смещены со своих должностей члены пресловутой «бухаринской школы», редакторы «Правды» и «Большевика»: Слепков, Астров, Марецкий, Зайцев и Цейтлин. Удар был рассчитанным и результативным.
Коэн пишет, что во время разгрома своих сторонников Бухарин «апатично наблюдал за всеми этими событиями со стороны… Он отправился из Москвы в Кисловодск в начале октября. Он вел себя примерно так же, как Троцкий в 1924 году: сидел на Кавказе, пока громили его союзников и друзей, и не только не оказывал открытого сопротивления, но… даже не сделал ни одного символического жеста, чтобы придать им воодушевления».
Осенью огонь критики против бюрократов обжег и секретаря МК Угланова, выступавшего в роли одного из лидеров «правого» уклона. Угланов не пользовался авторитетом в партийной среде. Но в начале октября он «столкнулся с повальным неповиновением в партийных низах». Он был вынужден заменить своих наиболее активных сторонников - секретарей райкомов Рютина, Пенькова, Яковлева и Кулакова.
На заседании Московского комитета, состоявшемся 18-19 октября, доклад Угланова вместо аплодисментов был встречен отстраненным молчанием, а самого секретаря резко раскритиковали за «терпимое отношение к правому уклону».
И хотя Сталин, выступивший на заседании 19-го числа, категорически отказался «заострять вопрос на лицах, представляющих правый уклон», он впервые поставил его резко в принципиальном смысле: « Правый уклон в коммунизме в условиях советского развития, где капитализм уже свергнут, но еще не вырваны его корни, означает тенденцию, склонность одной части коммунистов, правда, не оформленную и, пожалуй, еще не осознанную, но все же склонность к отходу от генеральной линии нашей партии в сторону буржуазной идеологии ».
То, чем грозил партии и стране «правый» уклон, значительно позже продемонстрировала так называемая перестройка, с ее возрождением бухаринского наследия. Превратившись в фарс, она завершилась реставрацией в СССР капитализма и распадом государства, созданного Сталиным. Но в конце 20-х годов Сталин не допустил подобного оборота событий. Он и его сторонники не собирались менять свою линию на индустриализацию страны и не намеревались отступать от социалистического строительства. Время ренегатов еще не пришло.
Сталин определенно и ясно обозначил расхождения с противниками своего курса: «Когда некоторые круги наших коммунистов пытаются тащить партию назад от решений XV съезда, отрицая необходимость наступления на капиталистические элементы деревни; или требуют свертывания нашей индустрии, считая нынешний темп быстрого ее развития гибельным для страны; или отрицают целесообразность ассигновок на колхозы и совхозы, считая их (ассигновки) выброшенными на ветер деньгами; или отрицают целесообразность борьбы с бюрократизмом на базе самокритики, полагая, что самокритика расшатывает наш аппарат; или требуют смягчения внешней торговли и т. д. и т. п., - то это значит, что в рядах нашей партии имеются люди, которые пытаются приспособить, может быть, сами того не замечая, дело нашего социалистического строительства ко вкусам и потребностям «советской» буржуазии ».