Страница 19 из 190
Может быть, в такой оценке и есть рациональные зерна. Но, скорее всего, зарождению интриги способствовали сами обстоятельства. Дело в том, что еще в июне были восстановлены в партии «покаявшиеся» Зиновьев и Каменев. 9 июля Сокольников послал письмо Каменеву в Калугу, срочно приглашая его в Москву. Раскаявшийся прибыл в столицу, и за день до закрытия пленума, при посредничестве Сокольникова, «любимец партии» 11 июля 1928 года вступил в тайные переговоры с Каменевым. Позже произошли еще две тайные встречи.
Извещенный об этих встречах Троцкий пришел в восторг. Азартный игрок, он решил сделать на Бухарина ставку. В письме «Откровенный разговор с доброжелательным партийцем», написанным 12 сентября для своих сторонников, Троцкий заявил о своей готовности сотрудничать с Рыковым и Бухариным. Разногласия между оппозицией и Бухариным в отношении крестьянства и строительства социализма отошли на второй план.
Двурушническая политика Бухарина подтолкнула его к поспешным и необдуманным шагам. Считается, что, преувеличив возможную «опасность» своей персоне, Бухарин был в отчаянии. Каменев отмечал, что Бухарин «производил впечатление человека, который знает, что «обречен». Ища поддержки Каменева, он заявил, что «Сталин - это Чингисхан и беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Сталин знает одно средство - месть и в то же время всаживает нож в спину. Поверьте, что скоро Сталин нас будет резать».
Эти слова свидетельствует о не очень высоком интеллектуальном потенциале Бухарина. И не потому, что употребленное сравнение Сталина с Чингисханом, не имеющее внутренней логики, а сделанное лишь в качестве напоминания его «восточного» происхождения, - не более чем злобный выпад.
Но если, по мнению Бухарина, публично критикующий его позицию Сталин, - «беспринципный интриган», то как назвать тайный сговор людей, собравшихся «точить ножи» за спиной Генерального секретаря? Нет, Бухарин не чувствовал себя обреченным. Наоборот он азартно плел интригу.
Спустя более девяти лет, уже в конце следствия по его делу, 10 декабря 1937 года он признается в письме Сталину: «И если хочешь уж знать, то больше всего меня угнетает один факт, который ты, может быть, и позабыл: однажды, вероятно летом 1928 года, я был у тебя, и ты мне говоришь: знаешь, отчего я с тобой дружу: ты ведь неспособен на интригу? Я говорю: да. А в это время я бегал к Каменеву («первое свидание»). Хочешь верь, хочешь не верь, но этот факт стоит у меня в голове, как какой-то первородный грех для иудея».
Ленин несомненно был прав, указывая в «Письме съезду», что в Бухарине есть «…нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал диалектики)». Но он не понимал и логики, и многих других вещей, которые знал и глубоко понимал Сталин. Сам Бухарин позже объяснял обращение к Каменеву тем, что «политическая линия Сталина» «ведет к гражданской войне». Но очевидно, что не заботы о стране или народе волновали панически трепещущее сердце Бухарина, а собственная судьбишка действительно мелкого интригана и ничтожного политика.
Его волновали личные житейские интересы, далекие от политики. В разговоре с Каменевым он почти неврастенически пророчествовал: «Если страна гибнет, мы гибнем. Если страна выкручивается, Сталин вовремя поворачивает, мы тоже гибнем». В этом рассуждении выражена вся «идейная» философия Бухарина.
Он умышленно патологически драматизировал ситуацию, перетягивая «штрейкбрехеров» на свою сторону. Как банальный сплетник, он нашептывал Каменеву: мол, «Сталин распускает слухи, что имеет вас с Зиновьевым в кармане. Он пробует вас «подкупить» высшим назначением или назначить вас на такие места, чтобы ангажировать… Я просил бы, чтобы вы с Зиновьевым одобрениями Сталина не помогали ему душить нас».
Бухарин врал, и Каменев понимал это. Но ему было приятно слышать угодническую лесть. На этой встрече, рассказывал Каменев, Бухарин говорил: «Было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в Политбюро вместо Сталина Зиновьева и Каменева… Разногласия между нами и Сталиным во многом серьезнее всех бывших у нас разногласий».
Рождавшаяся мелкая интрига со временем превратилась в большую лужу, в которой завершатся крушением судьбы ее участников. Позиция Бухарина отражала интересы определенных общественных слоев, но в планируемом перевороте ставка делалась не на класс или социальную прослойку, а на отдельных лиц.
Это был верхушечный заговор. Впрочем, являлись ли шаги «любимца партии» такими уж паническими? Наоборот, похоже, что он был уверен в своей потенции. В разговоре с Каменевым он даже самонадеянно перехлестывал. Он утверждал: « Наши потенциальные силы огромны . Рыков, Томский, Угланов абсолютно наши сторонники. Я пытаюсь оторвать от Сталина других членов Политбюро, но пока получается плохо».
У Бухарина «плохо» получалось не только с заговором. Еще хуже дело обстояло с вербовкой сторонников на роли изменников. «Орджоникидзе не рыцарь, - выносит оценку Бухарин. - Ходил ко мне и ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал. Ворошилов с Калининым изменили в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Оргбюро ЦК ВКП(б) наше. Руководители ОГПУ Ягода и Трилиссер - тоже. Андреев тоже за нас».
Вряд ли все названные лица жаждали вступать в конфронтацию со Сталиным, но то, что правые в этот период готовились к решительным действиям, подтверждают другие документы. Поэтому происки Бухарина нельзя сбрасывать со счетов как мелкий эпизод. Хотя сам Бухарин и не обладал крепкими бойцовскими качествами, общий симбиоз «правых» являл собой довольно представительный набор фигур. И именно в это время против Сталина уже стал формироваться заговор.
Член Политбюро с 1922 года и председатель ВЦСПС Михаил Томский имел влияние в профсоюзах и ряде центральных наркоматов, и летом 1928 года на его квартире прошло несколько совещаний лидеров правых. На одно из них был приглашен Ягода. В числе присутствовавших находились секретари комитетов партии Угланов и Котов. Заместитель Председателя ОГПУ поддержал позиции «правых».
Позже, на допросе в апреле 1937 года, Ягода показал: «Помню еще совещание на квартире Рыкова, на котором присутствовали, кроме меня и Рыкова, еще Вася Михайлов, кажется, Нестеров. Я сидел с Рыковым на диване и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства».
Но пока эти тайные встречи и разговоры носили лишь прикидочный характер. Они еще не сложились в целостный заговор. Ягода рассказывал следователю: «Как зампред ОГПУ, я часто встречался с Рыковым сначала на заседаниях, а затем дома у него…Личные отношения у меня были также с Бухариным, Томским и Углановым. (Я был тогда членом бюро МК, а Угланов секретарем МК.) Когда правые готовились к выступлению против партии, я имел несколько бесед с Рыковым».
Член Политбюро с апреля 1922 года Алексей Рыков после смерти Ленина был назначен Председателем Совета народных комиссаров. В его руках сосредоточилась вся деятельность правительства. Он активно поддержал Сталина в борьбе против Троцкого, Зиновьева и Каменева, но в 1928 году выступил против свертывания нэпа, форсирования индустриализации и коллективизации.
Переворот «правые» готовили обстоятельно. Собирая силы, Рыков втянул в заговор заместителя начальника ОГПУ. Ягода признавался: «Рыков говорил мне… о том, что, кроме него, Бухарина, Томского, Угланова, на стороне правых вся московская организация, ленинградская организация, профсоюзы, и из этого у меня создалось впечатление, что правые могут победить в борьбе с ЦК. А так как тогда уже ставился вопрос о смене руководства партии и Советской власти, об отстранении Сталина, то ясно было, что правые идут к власти. Именно потому, что правые рисовались мне как реальная сила, я заявил Рыкову, что я с ними».
В рядах заговорщиков были люди и рангом пониже. Прежде всего, среди членов так называемой школы Бухарина, возглавлявших журнал «Большевик», «Ленинградскую правду», Московскую академию, Коммунистическую академию, Институт красной профессуры. Потенциальный взрывчатый материал представляли фигуры, занимавшие посты в ЦКК, Госпланах СССР и РСФСР.