Страница 110 из 190
«Я, - показывал Тухачевский, - предложил ему организовать на платформе правых взглядов военную группу, которая могла бы обсуждать эти вопросы и принимать необходимые меры (курсив мой. - К. Р.). Фельдман согласился, и таким образом было положено начало антисоветскому военно-троцкистскому заговору. Я сообщил Фельдману, что мною установлена связь с Енукидзе, который представляет верхушку правых».
Четким, каллиграфическим почерком он вписывал в камере в свои признания фамилии вовлеченных им в заговор людей. Кандидат в «наполеончики» охотно признается, что в этом же году, во время поездки в отпуск на Кавказ ему не составляло труда завербовать в свою группу Смолина. При встрече на станции Белан командарм «стал жаловаться Тухачевскому на отношение к нему Ворошилова», а из дальнейших разговоров выяснилось, что он не согласен и с «генеральной линией партии». Уже как «свой» человек, с декабря 1934 года бывший поручик И.И. Смолин станет начальником военно-инженерной академии.
В том же 1932 году согласие на вступление в группу заговорщиков изъявили начальник Смолина - сын офицера, капитан царской армии, - ставший «красным» комкором М.И. Алафузо и бывший заместитель начальника ВВС А.К. Наумов. Тайные замыслы, далекие планы и непомерные амбиции волновали воображение, как глоток вина, и уже вскоре собиравший единомышленников фрондер получил благословение Троцкого.
Известие от «патриарха бюрократов» ему передал корреспондент ТАСС в Женеве и Париже еврей Ромм. Тухачевский пишет в показаниях: «После отпуска на Кавказе я был командирован на большие германские маневры. Среди командированных был Фельдман. В пути вместе со мной оказался и Ромм, которому Троцкий поручил связаться со мной. Ромм передал мне, что Троцкий активизировал свою работу как за границей в борьбе с Коминтерном, так и в СССР, где троцкистские кадры подбираются и организуются.
…Ромм передал, что Троцкий просит меня взять на себя задачу по собиранию троцкистских кадров в армии. Между прочим, Ромм сообщил мне, что Троцкий надеется на приход к власти Гитлера , а также на то, что Гитлер поддержит его, Троцкого, в борьбе с Советской властью».
От загранкомандировки Тухачевский получил не только удовольствие. В Германии на банкете, данном в честь гостей главнокомандующим рейхсвера Гаммерштейном, доверительную беседу с советским заместителем наркома обороны имел начальник германского генерального штаба генерал Адам. Однако связи с германскими военными сложились еще до этой поездки.
Примечательно, что свои письменные показания Тухачевский начал с фразы: «Начало моих отношений с немцами относится к периоду учений и маневров в Германии, на которые я был командирован в 1925 году. Сопровождавший меня капитан фон Цюлов говорил по-русски, много раз останавливался на вопросе общих интересов СССР и Германии в возможной войне с Польшей, знакомил меня с методикой боевой подготовки рейхсвера и, в свою очередь, очень интересовался основами только что вышедшего Полевого устава РККА 1925 года.
В 1926 году фон Цюлов присутствовал на маневрах в Белоруссии, где я встретился с ним, и мы продолжали разговор. Я ознакомил фон Цюлова с организацией нашей дивизии и соотношением между пехотой и артиллерией. После маневров связь с фон Цюловым была утеряна».
Так ли обстояло дело в действительности, следствию проверить было невозможно. Ограничившись такой скудной порцией информации, Тухачевский как бы закрыл тему контактов с немцами. Но иначе считали другие люди.
Еще в июне 1929 года в ОГПУ поступило сообщение от одного из штатных агентов. В нем осведомленный информатор сообщал: «В 1929 году германский корреспондент Гербинг говорил нам, что Каменев С.С. и Тухачевский отдельно друг от друга работают в пользу Германии по заданиям германского генштаба. Гербинг говорил, что Каменев работает давно и активно, а Тухачевский очень вяло».
Как бы то ни было, но приведенный Тухачевским фрагмент общения с Цюловом свидетельствует, что он охотно и подробно делился с немецкими собеседниками информацией. Стал ли он осторожнее впоследствии? О чем его спрашивали работники германского генштаба, пригласив на маневры в 1932 году? Являлась ли передаваемая им информация лишь результатом эпизодических поездок в Германию? Это не праздные вопросы.
Тем более что, вернувшись из командировки, Тухачевский продолжил вербовку участников заговора. Он пишет в показаниях, что командующего Московским военным округом эстонца Корка он завербовал лишь летом 1933 года во время «опытных учений» под Москвой. Правда, он указал: «Я тогда не знал, что Корк уже был завербован Енукидзе. Я сообщил Корку, что имею связь с Троцким и правыми, и поставил ему задачу вербовать новых членов в МВО».
Тухачевский лгал. И на очной ставке, состоявшейся 30 мая 1937 года, «настырный эстонец» разоблачил его. Корк показал: «Я с Тухачевским еще в 1931 году вел разговор в отношении переворота в Кремле. Тухачевский мне заявил, что то, о чем я первоначально узнал от Енукидзе в июне 1931 года, т. е. о том, что правыми намечен контрреволюционный переворот в Кремле, опираясь на школу ВЦИК, что в это дело втянуты Петерсон, Горбачев и Егоров. Тухачевский мне подтвердил, что мы должны предусмотреть как первый шаг в конечном плане наших действий - это переворот в Кремле. Разговор об этом у меня с Тухачевским произошел в 1931 году».
Знакомство Корка с Тухачевским, как и еще одного кандидата в число «расстрелянных полководцев» - Уборевича, нельзя отнести к шапочному. И тот и другой уже в 1923-1924 годах занимали должности помощников командующего Западным фронтом, но еще до этого Уборевич «повоевал» вместе с будущим главой заговора при подавлении восстания тамбовских крестьян.
Корк рассказывал следователям, что в дальнейшем, в 1932-1933 годах, он неоднократно встречался у Тухачевского с Уборевичем, когда тот приезжал из Смоленска на заседания Реввоенсовета. Сборы у Тухачевского продолжались в 1934-1935 годах. Кроме Тухачевского, на этих «встречах присутствовали он, Корк, Уборевич, Эйдеман и не всегда Якир».
Подследственный отмечал, что на этих встречах обсуждались проблемы пораженческого характера, так как к тому времени вопрос об осуществлении переворота в Кремле принял затяжной характер, а сигнала о начале выступления, который должны были дать Рыков и Бухарин, почему-то не было.
Эта нерешительность заговорщиков бесила сидевшего во Франции Лейбу Бронштейна. Еще в середине 1931 года, встретившись с заместителем председателя ВСНХ Пятаковым, находившимся в командировке в Берлине, сын Троцкого без обиняков заявил ему: «Вы знаете характер Льва Давидовича, он рвет и мечет, он горит нетерпением, чтобы его директивы были превращены в действительность, а из вашего сообщения ничего конкретного не видно».
Поэтому в 1931 году директива Троцкого «всеми средствами устранить Сталина и его ближайших помощников» дополнилась призывом к объединению всех сил. Это нашло поддержку, и осенью служебный кабинет Пятакова посетил Каменев. Он проинформировал соучастника заговора «по основным направлениям работы троцкистско-зиновьевского центра» и сообщил, что у них установлен контакт с правыми: Бухариным, Томским, Рыковым. Подчеркнув, что в основу работы центра «положен вопрос о свержении власти при помощи террористических методов», он тоже передал Пятакову «директиву о вредительстве».
Это порождало новые планы и идеи. На процессе в январе 1937 года Пятаков показал, что через некоторое время после состоявшегося разговора «у нас [с Радеком] появилась мысль, чтобы наряду с основным центром в составе Каменева, Зиновьева, Мрачковского, Бакаева, Смирнова, Евдокимова и др. иметь наш троцкистский параллельный центр, который будет играть роль запасного центра на случай провала основного, и в то же время будет самостоятельно вести работу согласно директивам и установкам Троцкого».
Об этом замысле Радек сообщил приехавшему из-за границы корреспонденту ТАСС военному разведчику и троцкисту по совместительству Владимиру Ромму. Он сказал ему, что хочет по этому поводу запросить директиву Троцкого и послать с ним письмо. Уезжая осенью в Женеву, Ромм увез это письмо с собой. Напечатанное на тонкой бумаге, оно было вмонтировано в корешок немецкой книги.