Страница 94 из 176
Удары советских фронтов протрясли Гитлера. То было не только военное, но и политическое поражение. Перестав адекватно оценивать ситуацию, он решился на отчаянный шаг. Чтобы поддержать свое пошатнувшееся реноме победителя, 11 декабря он объявил войну Соединенным Штатам Америки. Жуков пишет, что, «узнав об этом, И.В. Сталин рассмеялся: «Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил».
Сталин не мог не смеяться. Опрометчивый шаг главы Рейха отозвался для агрессора неприятными последствиями: теперь из страны, соблюдавшей нейтралитет, Америка автоматически превращалась в союзника СССР.
И все-таки «польский вопрос» был мучительной мозолью не только самих поляков. Министр иностранных дел Великобритании Иден приехал в Москву через Мурманск поздним вечером 15 декабря. Переговоры начались на следующий день. Англию на них представляли Иден и Кадоган, в составе делегации были Криппс и генерал Ней. С советской стороны в переговорах участвовали Сталин, Молотов и приехавший с англичанами советский посол в Великобритании Иван Майский.
В ходе начавшихся переговоров обсуждались вопросы положения СССР и о заключении двух договоров: о союзе и взаимопомощи во время войны и политического – о послевоенном сотрудничестве. Уже на втором заседании Сталин достал из кармана лист бумаги и спросил, обращаясь к Идену:
«Полагаю, вы не будете возражать, если к нашему соглашению о послевоенном переустройстве мы приложим небольшой протокол» [75] .
Особенностью этого документа являлось то, что он предусматривал признание границ 1941 года – с включением в состав СССР Эстонии, Латвии, Литвы, Западных Украины и Белоруссии.
«Я не могу этого сделать, – уклонился от прямого ответа Иден, – не посоветовавшись с премьер-министром и американцами. Мы сможем дать ответ, когда я вернусь в Лондон. – Одновременно он сослался на Черчилля, заявившего ранее, что никакие территориальные изменения, происшедшие в ходе этой войны, не будут признаны британским правительством. – Возможно, – сказал министр, – что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с моим правительством…
Не скрывая иронии, Сталин спросил:
– Действительно ли необходимо, чтобы вопрос о Прибалтийских государствах был обусловлен решением британского правительства? – И уже утверждающе добавил: – Мы ведем сейчас самую тяжелую войну и теряем сотни тысяч людей, защищая общее дело с Великобританией, которая является нашим союзником, и я полагаю, что такой вопрос следует рассматривать как аксиому и тут не требуется никакого решения.
– Вы имеете в виду, – откровенно удивился Иден, – будущее Прибалтийских государств после окончания войны?
– Да, – подтвердил Сталин.
Британский министр не удержался от колкости и напомнил:
– Ведь сейчас Гитлер стоит под Москвой и до Берлина далеко…
– Ничего, – парировал Сталин, – русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз…»
На третьем заседании, состоявшемся 18 декабря, дискуссия продолжилась, но англичане не продемонстрировали сдвига по рассматриваемым вопросам. Сталин в свою очередь заявил, что без дополнительного протокола договоры не могут быть подписаны. Переговоры зашли в тупик, и было решено опубликовать о визите Идена такое коммюнике, которое не обнажало бы наличие возникших разногласий перед Гитлером и Муссолини.
20 декабря Сталин устроил в Кремлевском дворце в честь Идена большой обед. Кроме членов делегаций на нем присутствовали члены Политбюро, наркомы, генералы. Иден остался доволен обстановкой вечера и высказал мнение, что проявившиеся во время переговоров разногласия не испортят дружескую атмосферу между двумя странами.
Сталин не ограничился утверждением, что русские будут в Берлине. Идену предложили совершить поездку по Подмосковью. Прогулка произвела на британцев ошеломляющее впечатление. По сторонам дороги, вдоль которой двигался дипломатический кортеж, взору гостей предстали останки разбитой немецкой техники: танки, орудия, автомобили всех европейских марок и типов и тысячи еще не убранных трупов, вмерзших в снега подмосковных полей. На обратном пути потрясенный Иден сказал Майскому:
«Теперь я собственными глазами видел, как немецкая армия может терпеть поражения, отступать и бежать…»
Остановив натиск немецких войск, Сталин не был намерен ограничиться достигнутым. Уже в декабре эвакуированные заводы стали наращивать выпуск военной продукции. Примерно в начале января, вспоминал конструктор Грабин, в Кремль были доставлены для сравнения пушки ЗИС-3 и Ф-22. На просмотр на улицу вышли работники наркомата, генералы, члены ГКО. Все, кроме Сталина, были одеты тепло. «Он, – пишет Грабин, – вышел в фуражке, шинели и ботинках. А день был на редкость морозный. Меня беспокоило: в трескучий мороз невозможно в такой легкой одежде ознакомиться с новой пушкой».
Однако осмотр длился несколько часов. И за это время все ознакомились не только с механизмами, но и с конструктивными деталями. В заключение осмотра Сталин сказал:
«Эта пушка – шедевр в проектировании артиллерийских систем. Почему вы раньше не дали такую прекрасную пушку?
– Мы еще не были подготовлены, чтобы так решать конструктивные вопросы, – ответил Грабин».
5 января 1942 года состоялось совещание Ставки, на котором Шапошников доложил о положении на фронтах. Подводя итог, Сталин подчеркнул: «Немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Враг рассчитывает задержать наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти к активным действиям. Он хочет выиграть время и получить передышку».
Продолжая прохаживаться вдоль кабинета, Верховный главнокомандующий обобщил свою мысль:
«Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны… – На словах «до весны» он сделал акцент, несколько задержался и разъяснил: – Когда у нас будут новые резервы, а у немцев не будет больше резервов…»
Замысел Верховного главнокомандующего состоял в том, чтобы, осуществив двухсторонний охват, советские войска уничтожили главные силы противника в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска. Операция предусматривала разгром группы армий «Центр» силами Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов.
Одновременно Ленинградский и Волховский фронты при поддержке правого крыла Северо-Западного фронта должны были разгромить группу «Север», а войска Юго-Западного и Южного фронтов – разбить группу «Юг» и освободить Донбасс. На Кавказский фронт и Черноморский флот возлагалась задача освобождения Крыма.
Уже после войны, во время допроса в июле 1945 года в Бад-Монлорфе, фельдмаршал Кейтель дал следующую оценку этим действиям Сталина: «Русское наступление оказалось полностью неожиданным. Мы грубо просчитались при оценке резервов Красной Армии…»
Говоря иными словами, руководство Вермахта не осознало возможностей и организаторских способностей советского Верховного главнокомандующего. Урок, который Сталин преподнес противнику, не прошел бесследно. Генерал-полковник Йодль говорил своим сотрудникам в конце войны, что «даже Гитлер с весны 1942 года знал: войны нам не выиграть… после зимней катастрофы 1941—1942 годов достичь победы было невозможно».
Впрочем, протрезвление наступило значительно раньше. Собираясь на очередной доклад к Гитлеру, Франц Гальдер 21 апреля 1942 года записал в дневнике:
«Потери в зимних боях: а) в личном составе (1 ноября 1941 – 1 апреля 1942 года): 900 000 – потери, включая больных, 450 000 – пополнение… Сильное истощение экономики;
б) в материальной части (1 октября 1941 – 15 марта 1942): 74 183 автомобиля, 2340 танков и бронемашин – потери; 7441 автомобиль (10%), 1847 танков и бронемашин (80%) – поступление».