Страница 29 из 176
В третьем варианте, поступившем 28 февраля от немецкой коммунистки Ильзе Штебе, указывалось: «Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Бока, наносит удары в направлении Ленинграда; 2-я группа, под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта, – в направлении Москвы и 3-я группа, под командованием генерал-федльдмаршала Лееба, – в направлении Киева.
Начало наступления на СССР ориентировочно 20 мая» [23] .
Еще накануне этого совещания руководство ГРУ поручило Уманскому запросить дополнительный материал по этому вопросу от американцев. Его вызвали в госдепартамент в тот же день, когда состоялось совещание у Сталина, 20 марта. Сэмнер Уэллс ознакомил советского полпреда с дополнительными сведениями, которые к этому времени передал Вудс.
Итак, получив информацию о существовании в германском штабе плана нападения на СССР – «Директивы № 21», Сталин провел в стране скрытую мобилизацию. В результате Больших учебных сборов к 15 мая 1941 года состав Красной Армии будет увеличен почти на 1 000 000 человек.
Однако он сделал больше. Прежде всего Сталин оставался политиком. Великим политиком, умевшим выигрывать сражения без войны. И он направил свои дипломатические усилия на то, что в это время стратегически и политически было самым важным. Он должен был предотвратить опасность войны на два фронта.
Реализуя идею о нейтрализации дальневосточного соседа, высказанную им еще 14 ноября 1940 года на заседании Политбюро, он настойчиво продолжал искать решение по устранению угрозы на востоке страны; он тонко вел переговоры с Японией. И его дипломатия принесла успех.
Министр иностранных дел, эмиссар японского императора Хирохито, появился в Москве по пути в Европу, куда он отправился по поручению премьер-министра принца Фумимаро Коноэ. Шестидесятилетний Йосукэ Мацуока принадлежал к самому узкому кругу людей, близких Коноэ.
Сталин принял Й. Мацуоку 24 марта. Встреча проходила в присутствии Молотова и посла Японии генерал-лейтенанта Иосицугу Татаекава. Мацуока рассказывал Сталину об императоре, о премьер-министре Коноэ, его друзьях и соратниках. Советский вождь произвел на японского дипломата очень сильное впечатление, и, прощаясь, он попросил у Сталина разрешения на новое посещение советской столицы после возвращения из Германии.
Через два дня Мацуока был в Берлине. 27-го числа он встретился с Гитлером. Самоуверенный фюрер в течение двух часов говорил о военной мощи Германии, однако он ни слова не сказал о готовящейся «Операции Барбаросса». Умный японец сделал выводы о неискренности немецкого лидера. Из Берлина дипломат выехал в Рим, а после встреч с Муссолини и папой Пием XII 8 апреля он снова оказался в Москве.
Он почти ежедневно встречался с Молотовым, посетил несколько музеев, побывал на спектаклях во МХАТе и даже съездил в Ленинград. В последний день своего пребывания в Москве он попросил возможности засвидетельствовать свое почтение Сталину. Вечером следующего дня Мацуока должен был сесть в Транссибирский экспресс.
Встреча состоялась, и Мацуока без обиняков заявил советскому вождю, что его правительство имело намерение заключить с СССР пакт о нейтралитете. Сохранилась протокольная запись содержания этой беседы. «Сов. секретно, 12 апреля 1941.
Мацуока считает подписание «Пакта о нейтралитете» полезным и целесообразным не только для Японии, но и для СССР и полагает, что было бы эффективным подписать такой пакт в данный момент. Однако его желание не увенчалось успехом. Завтра он покидает столицу СССР. Хотя ему и досадно, что пакт не подписан, тем не менее его пребывание в СССР дало ему многое…
Двукратная встреча с т. Сталиным породила в нем такое чувство, что он стал считать себя близким знакомым для т. Сталина…»
Через разведку Сталин знал о содержании переговоров японского представителя в Берлине и Риме. Конечно, он сам был остро заинтересован в подписании такого пакта, но выдающийся дипломат, великий политик и тонкий психолог, он не выдал своей заинтересованности.
Он знал, что ничто не ценится так дорого человеком, как победа, приобретенная благодаря собственным талантам и достоинствам. Поэтому Сталин представил возможность подписания документа как результат настойчивости и откровенности своего собеседника. Как свидетельство признания его дипломатических качеств.
«Тов. Сталин, – записано в продолжении протокола, – говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Сталиным, и сегодняшняя вторая беседа с Мацуокой убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры и что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР…
Далее т. Сталин говорит, что он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет.
С удовольствием слушал, потому что в наше время, и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы то, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными.
Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии, и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь «дипломатического блицкрига».
С помощью Молотова через московский Центральный телеграф министр иностранных дел Японии провел срочный телефонный разговор с Токио. Он получил одобрение принца Коноэ и самого Великого Тэннэ.
Советско-японский диалог завершился подписанием 13 апреля 1941 года Пакта о нейтралитете и декларации о взаимном уважении территориальной целостности и неприкосновенности Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-го.
Подписание пакта было блестящей политической и дипломатической победой Сталина. Если пакт о ненападении с Германией дал ему «двухлетнюю передышку», то пакт с Японией отводил риск борьбы на два фронта, отводил войну на Дальнем Востоке от советской территории до конца войны на Западе.
Он использовал ту же тактику, как во время «Польского кризиса». Собственно говоря, подписание пакта с японцами стало завершением его многоплановой дипломатической операции, начатой еще на переговорах с Риббентропом.
Со стороны Японии подписание такого документа стало своеобразной местью немцам за пакт Молотова – Риббентропа. «Сталин был крупнейший тактик, – говорил позже Молотов. – Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию… Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой.
В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание, – он сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
Конечно, Молотов преувеличивает. «Проводы» – это лишь мелкий штрих, свидетельствующий, что в крупных вопросах Сталин не пренебрегал мелочами. Заключением советско-японского соглашения Сталин постарался создать впечатление об укреплении мирных отношений со всеми странами «оси».
Посол Германии Шуленбург, присутствовавший на проводах Мацуоки, 13 апреля сообщил в Берлин: «Сталин громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и вы теперь должны это сделать!» Подобный жест, привлекший всеобщее внимание дипломатического корпуса, присутствовавшего на вокзале, Сталин предпринял и по отношению к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу.
Однако, демонстрируя расположенность немецким дипломатическим представителям, Сталин не имел иллюзий в отношении намерений Гитлера. 18 апреля заместитель начальника внешней разведки НКВД генерал-лейтенант Павел Судоплатов направил во все страны Европы «специальную директиву». Она обязывала резидентов: «Всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, переведя их в соответствие с условиями военного времени ».