Страница 167 из 176
В ходе обсуждения начальник Генштаба Антонов обратил внимание Верховного на разграничительную линию между фронтами. Эта линия шла несколько южнее Берлина. Ее положение исключало непосредственное участие в боях за город войск 1-го Украинского фронта, что могло отрицательно сказаться на сроках выполнения задачи.
Верховный молча зачеркнул на карте ту часть линии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина. Он довел ее до города Люббена, находившегося примерно в шестидесяти километрах к юго-востоку от столицы Германии, и оборвал ее. Она была оборвана там, куда войска должны были выйти к третьему дню операции. Командующим предлагалась возможность проявления инициативы.
В этот же день он подписал директиву командующему 1-м Белорусским фронтом об операции по взятию Берлина и выходу, до конца месяца, на Эльбу, а на следующий день – директиву Коневу о наступлении на Берлин после овладения городом Люббен.
Верховный главнокомандующий осознавал позитивное желание маршала Конева к самовыражению и дал ему такую возможность. Позже он сказал: «Кто первый ворвется – тот пусть и берет Берлин». По существу, это стало своеобразным приглашением к участию в соревновании за германскую столицу, и Жуков эту гонку проиграл.
К решающему сражению обе противоборствующие стороны готовились со всей тщательностью. На Берлинское направление гитлеровское командование стянуло все наличные силы, объединив их в две группы армий – «Висла» и «Центр». В обороне Берлина учавствовали 48 пехотных, 4 танковых, 10 моторизованных дивизий, 37 отдельных пехотных полков, 98 отдельных пехотных батальонов и другие формирования. Этот заслон включал более миллиона человек, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов.
Комендантом обороны Берлина Гитлер назначил генерал-лейтенанта Реймана, верховным комиссаром, ответственным за оборону города, стал Геббельс. Геббельс считал, что ситуация 1945 года подобна положению Москвы в 1941 году. Ему принесли астрологические гороскопы, и они были обнадеживающими.
Поддерживая моральный дух Гитлера и проводя исторические аналогии, он напомнил фюреру критический момент из жизни Фридриха Великого, когда неожиданная смерть русской императрицы Елизаветы уберегла его от полного разгрома в Семилетней войне. Правда, сам Гитлер надеялся на другое: он рассчитывал, что союзники перессорятся и это спасет Германию.
И это мистически желаемое «нечто» произошло! Сияющий и возбужденный Геббельс вбежал в кабинет Гитлера и радостно прокричал: «Мой фюрер! Я поздравляю вас! Чудо свершилось! Умер президент Рузвельт!» В немецкой ставке пили шампанское. Казалось, что это само провидение готовит новый поворот в продолжении войны.
Президент США Франклин Делано Рузвельт умер неожиданно – 12 апреля. Гитлер звонил командующим армиями и высокопоставленным лицам, сообщая эту радостную весть; она должна была стать началом перемен к лучшему. Однако ему самому было уже не суждено воспользоваться плодами того поворотного пункта, который последовал за уходом из жизни мудрого автора нового американского курса – победителя «великой депрессии».
Уже недалекое будущее показало, что смерть соратника по «Большой тройке» угрожала реальными неприятностями Сталину. Но кончина выдающегося реформатора Америки, к которому Сталин испытывал искренние и откровенные симпатии, лишила его не только доброжелательного союзника. Она напоминала о бренности этого мира, в котором все бури человеческих страстей, выливающиеся в войны, политические и дипломатические баталии, в один миг превращались для их участников в ничто.
Приход к власти твердолобого и ограниченного русофоба Трумэна позже заставит Сталина пересмотреть свои планы на позицию страны во всеобщей сумятице послевоенного мироустройства. Впрочем, он не имел иллюзий в отношении нового жильца Белого дома. Конечно, он был информирован о заявлении Трумэна, сделанном еще в июле 1941 года: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше…»
Уже на следующий день после похорон Рузвельта Трумэн – этот новоявленный ястреб псевдодемократии – нагло заявил: «Русские скоро будут поставлены на место, и тогда США возьмут на себя руководство движением мира по пути, по которому следует вести».
Этот путь станет дорогой «холодной войны», а пока в бункере Гитлера тоже думали о возможности трансформации реальностей. Но и момент осознания истины уже наступил. Еще накануне смерти американского президента, 20 марта, Геббельс записывает в дневник: «Англо-американцы оказались исключительно бесплодными и негибкими в достижении своих военных целей. Они ничего не смыслят ни в военной психологи, ни в военном управлении».
25-го числа он отмечает: «Черчилль – это старый преступник», но чаще он поглядывает на Сталина. «Сталин, – пишет Геббельс 8 марта, – кажется мне большим реалистом, чем англо-американские безумцы». 22 марта он отметил: «Сталин реалист до мозга костей», а 4 апреля появилась запись: «Сталин обращается с Рузвельтом и Черчиллем как с глупыми мальчишками».
У руководителей Рейха уже не оставалось былой самоуверенности. Они были не в силах отогнать тревожащие их мысли. Наступило прозрение. Впавшие в распространенное перед войной заблуждение, что «большая чистка» авгиевых конюшен советского государства стала «ошибкой» Сталина, – Геббельс и Гитлер вдруг с предельной ясностью осознали, что это была подготовка к войне. Подготовка, сопряженная с множеством других элементов, политических, дипломатических и организационных. Что теперь уже для них, немцев, самой важной необходимостью стало «очищение высшего руководства от дураков, тупиц, мерзавцев и проходимцев… И вот Геббельс на пороге смерти вдруг понимает, что Сталин в 1937 году был прав».
Отрезвление пришло, но оно запоздало. 16 марта Геббельс записал: «Генштаб предоставляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они являются… чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочитать, что они имеют хорошую народную закваску…
Короче говоря, я вынужден сделать неприятный вывод о том, что руководители Советского Союза являются выходцами из более хороших народных слоев, чем наши собственные… Мы вообще не в состоянии конкурировать с такими руководителями. Фюрер полностью разделяет мое мнение. Наш генералитет слишком стар, изжил себя…».
Однако, делая 5 марта вывод, что «Сталин имеет целый ряд выдающихся военачальников, но не имеет ни одного гениального стратега», Геббельс «забывает» главное. То, что стратегом разгрома германских планов стал «еще один Маршал Советского Союза – Верховный главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин». Впрочем, возвращаясь к предвоенной чистке, он удрученно констатирует: «Фюрер прав, говоря, что… Сталин своевременно провел эту реформу и поэтому пользуется сейчас ее выгодами».
Образ Сталина не мог не первенствовать в умах руководителей немецкого государства. Они оказались в том положении, в котором советский вождь был в 1941 году, и, по существу, вдохновляемые его примером, надеялись на реванш. В ожидании штурма германской столицы 14 апреля Гитлер обратился к немецкому народу: «Мы предвидели этот удар и противопоставили ему сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила артиллерии. Наши потери в пехоте пополняются бесчисленным количеством новых соединений, сводных формирований и частями фольксштурма, которые укрепляют фронт. Берлин останется немецким…»
Его призывы источали фальшивый оптимизм, но поражение Германии уже было предрешено. Войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов начали наступление 16 апреля; 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, прикрывающий правый фланг советских сил, развернул боевые действия 18-го числа. Фронт Жукова, находившийся в середине этого гигантского трезубья, располагал самыми крупными силами и вооружением. Сталин предоставил в его распоряжение 4 тысячи танков, 22 тысячи орудий и минометов, около 4 тыс. самолетов.