Страница 151 из 176
Дуэль не состоялась. Жуков убрал маузер и пообещал расправиться со строптивым генералом. Правда, угроза осталась только угрозой, и Благонравов благополучно закончил войну в своей должности у Рокоссовского, с которым имел прекрасные отношения.
Конечно, такие поступки не красили командующего, и, по свидетельству маршала Голованова, Сталин однажды сказал: «Если бы можно было распоряжаться личными качествами людей, я бы сложил качества Василевского и Жукова вместе и поделил бы их между ними пополам».
В конце марта, когда Гитлер отстранил от командования Манштейна и Клейста, принесших ему успехи в начале войны, в Москве стояли погожие весенние дни. Генштаб развернул работу над планами операций на северном фланге советско-германского фронта, и Антонов со Штеменко с удовольствием совершали каждый день недолгие поездки в Кремль и более продолжительные на ближнюю дачу к Сталину в Кунцево.
С.М. Штеменко вспоминал, что в один из таких дней, прибыв по вызову на дачу и пройдя через прихожую в столовую, он Сталина не застал. Стояла глубокая тишина. Он пишет: «Не было случая, чтобы И.В. Сталин не принимал человека, если вызвал к себе.
Неожиданно открылась дверь направо, ведшая в коридор, и появилась фигура в овчинном тулупе до пят с высоко поднятым воротником. Из-под полы тулупа виднелись поднятые вверх носы больших черных валенок, подшитых толстым войлоком.
Фигура, от которой исходил крепкий запах леса, похлопала рукавами тулуп и сказала голосом И. В. Сталина: «Сейчас, товарищ Штеменко, пройдите в кабинет. Я буду через минуту».
Теперь все стало ясно: Сталин имел обыкновение отдыхать в зимние дни на веранде… Вскоре Верховный главнокомандующий в привычном костюме военного покроя, в мягких сапогах и с неизменной трубкой уже слушал мой доклад.
Просмотрев карты, он задал несколько вопросов относительно маневра войсками и материальными средствами на северном фланге… Верховный главнокомандующий не перебивал, а потом, прохаживаясь по кабинету, стал рассуждать о последовательности операций советских войск.
Я записывал в рабочую тетрадь смысл его рассуждений. Он сводился к тому, что если Ленинградскому фронту предстояло провести несколько одновременных операций на Кольском перешейке, то Карельскому фронту на огромных просторах Севера придется проводить две такие операции, причем последовательно: сперва – против финнов, а потом – против немецко-фашистских войск.
И. В. Сталин подошел к камину, подбросил несколько поленьев в уже угасшее пламя. Затем он сказал, что нам, однако, нельзя ни в коем случае ослаблять северный участок Карельского фронта против 20-й Лапландской армии немцев. Нужно держать там наши войска в полной боевой готовности к немедленному удару, не давая врагу возможности сманеврировать на юг» [103] .
Итак, перейдя в 1944 году в наступление по всему фронту, Красная Армия продолжала развивать успех, освобождая все новые и новые территории. В апреле советско-германский фронт на юге соприкасался с границей Румынии, откуда стрелы на генеральных картах уже нацеливались на Бухарест.
Отбросив справа от этого участка противника от Днепра, армии Сталина подступили к предгорьям Карпат, разрезав германский фронт на две половины, а на севере, полностью освободив от блокады Ленинград, вышли к Чудскому озеру, Пскову и Новгороду.
Между этими гигантскими «крыльями» оставался «хвост», обращенный в сторону Москвы, получивший название «Белорусский балкон». Здесь, на почти рудиментарном наросте, выступавшем из тела группы армий «Центр», сосредоточилось более шестидесяти дивизий, и поэтому ни по ту, ни по другую сторону линии фронта не сомневались, что ближайшее сражение произойдет на этом остро бросающемся в глаза плацдарме.
В течение марта-апреля замысел летней кампании неоднократно обсуждался у Верховного. Он утвердился в решении разделить Западный фронт и заранее определился в вопросе с командующими. Он вызывал их к себе, много раз разговаривал с ними по телефону, особенно с Рокоссовским. И напоминал Василевскому о необходимости закончить операции по освобождению Левобережной Украины и Крыма в апреле, чтобы полностью переключиться на подготовку Белорусской операции.
В конце апреля Сталин обсудил перспективу боевых действий с первым заместителем начальника Генерального штаба Антоновым. «В полном объеме, – пишет Штеменко, – эти планы знали лишь пять человек: заместитель Верховного главнокомандующего, начальник Генштаба и его первый заместитель, начальник Оперативного управления и один из его заместителей.
Всякая переписка на этот счет, а равно и переговоры по телефону или телеграфу категорически запрещались, и за этим осуществлялся строжайший контроль. Оперативные соображения фронтов разрабатывались тоже двумя-тремя лицами, писались обычно от руки и докладывались, как правило, лично командующими…
Во второй половине апреля в Генеральном штабе свели воедино все соображения по поводу летней кампании. Она представлялась в виде системы крупнейших в истории войн операций на огромном пространстве от Прибалтики до Карпат. К активным действиям надлежало привлечь почти одновременно не менее 5—6 фронтов».
В первомайском приказе Сталин поставил перед Красной Армией задачу: «очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии от Черного моря до Баренцева моря».
К середине мая план летней кампании был готов. Рассмотрев 20-го числа его окончательно, Сталин приказал вызвать командующих фронтами К.К. Рокоссовского, И.Х. Баграмяна и И.Д. Черняховского. В летних задачах по освобождению Белоруссии и Западной Украины особая роль отводилась операции «Багратион». Название, как всегда, определил сам Сталин, и вызванным им военачальникам предстояло осуществить ее выполнение.
В соответствии с планом, пишет Штеменко, «намечалось глубокими ударами четырех фронтов разгромить основные силы группы армий «Центр», освободить Белоруссию и создать предпосылки для последующего наступления в западных областях Украины, в Прибалтике, в Восточной Пруссии и в Польше. Замысел предстояло осуществить таким образом: одновременными прорывами обороны противника на шести участках расчленить его войска и уничтожить их по частям. При этом мощные группировки 3-го и 1-го Белорусского фронтов, стремительно наступая на флангах, должны были сойтись в районе Минска, окружить и ликвидировать войска противника, отброшенные сюда нашими фронтальными ударами».
Во время обсуждения 22—23 мая деталей плана произошел эпизод ставший почти хрестоматийным при описании подготовки «Багратиона». При обсуждении действий своего фронта Рокоссовский предложил нанести противнику на правом фланге – на Люблинском направлении – не один, а два удара.
Сталин отреагировал необычно. «Товарищ Рокоссовский, – сказал он командующему, – выйдите в соседнюю комнату и хорошенько подумайте над своим предложением». Вернувшийся вскоре в кабинет Рокоссовский доложил: «Мы все тщательно просчитали еще в штабе фронта, и я считаю необходимым нанести два главных удара».
Верховный спокойно посмотрел на генерала и неожиданно предложил: «Идите и еще раз хорошенько подумайте…» Присутствующие были смущены и, хотя, не подавая вида, продолжали обсуждение, возникло невольное напряжение. Но когда появившийся в его кабинете маршал упорно заявил о неизменности своей позиции, Сталин заключил: «Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надежная гарантия успеха».
Конечно, Сталин преподнес своим военачальникам своеобразный урок, поскольку ревниво относившийся к славе своих коллег Жуков позже утверждал, что «оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены Сталиным еще 20 мая… то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку».
Поэтому «воспитательный» жест Верховного главнокомандующего следует воспринимать, с одной стороны, как указание для участников совещания на полезность отстаивания своего мнения, с другой – Сталин с его тонким чутьем неписаных законов политической сцены как бы подчеркнул творческий элемент в мышлении Рокоссовского, оставляя за ним право ощутить себя автором оригинального тактического решения.