Страница 131 из 176
До Гжатска поезд шел всю ночь. Отсюда Сталин поехал в штаб Западного фронта на «Виллисе». В этот же день на командном пункте, в районе Юхнова, он выслушал В.Д. Соколовского, доложившего обстановку о ходе подготовки операции фронта. Особенно тщательно обсуждались задачи танковых сил и артиллерии во взаимодействии с армиями.
Он прилег отдохнуть уже на рассвете, попросив Румянцева разбудить его ровно в пять. От Соколовского Сталин поехал в Юхнов, к главному маршалу артиллерии Воронову. По дороге сделали остановку. Минут сорок он прохаживался по лесу и, шумно дыша свежим воздухом, с горечью говорил:
– Какая тишина… Даже не верится, что кругом полыхает война и гибнут люди.
В Юхнове Сталин провел совещание с артиллеристами, а уже вскоре, в селе Хорошево под Ржевом, он принял доклад командующего Калининским фронтом А.М. Еременко. Сталин обстоятельно расспрашивал о снабжении войск боеприпасами и продовольствием, интересовался сведениями о противнике. Когда речь перешла к вопросу о предстоящем наступлении, он многозначительно подчеркнул: «Вот, товарищ Еременко, вы сдали врагу Смоленск – вам его надо и освобождать…»
Встреча завершилась 4 августа на станции Михалево. Сталин приехал сюда в сопровождении командующего фронтом. Спецпоезд уже стоял здесь, словно затерявшись среди путей. В вагонах было темно и пахло карболкой. Верховный удивился отсутствию света, и позвали проводника. Глубокий старец с казачьими усами и пышной бородой вытянулся во фрунт.
Сталин спросил: «Можно свет?» – «Так точно, товарищ Сталин, можно!» Старик по-прежнему стоял оцепенело, навытяжку, с поднятой рукой у козырька. Видя, что он так и не двинется с места, Сталин подошел и, отпустив его руку, с легким укором сказал: «Зачем так много почестей для нас».
За обедом он много шутил. Еременко вспоминал, что впервые видел его таким, и, когда при прощании генерал спросил, можно ли сообщать войскам о приезде Верховного главнокомандующего, услышал лаконичный ответ: «Да, конечно».
Пребывание в местах, где готовились новые бои, побудило его к оптимистическому осмыслению будущего. Теперь, после очевидных доказательств для всего мира, что Красная Армия не только может бить противника, но и наверняка завершит войну окончательной победой, Первый Маршал решил подчеркнуть триумфальность успехов своих полководцев и армий.
Вернувшись 5 августа из поездки на фронт, Сталин вызвал Антонова и Штеменко. «Если вы читали внимательно историю, – обратился Верховный к ним, – то знаете, что еще в древние времена, когда войска одерживали победы, в честь полководцев и их войск звонили все колокола. Не плохо бы и нам отмечать победы как-то более ощутимо, а не только поздравительными приказами. Мы думаем, – он кивнул на членов Ставки, сидевших за столом, – давать в честь отличившихся войск и командиров, их возглавляющих, салюты. И учинить какую-то иллюминацию…»
Понимая всю тяжесть и глубину трагичности войны, он не терял из поля зрения моральную составляющую борьбы, проходившей через сознание людей, для которых военное дело стало образом жизни. Он всячески стремился подчеркнуть общественное признание их талантов. 5 августа, в первом победном салюте в честь освобождения Орла и Белгорода, 124 орудия дали в столице 12 залпов трассирующими снарядами.
Позже, уже традиционно отмечая успех советских войск, залпы орудий делались холостыми выстрелами и сопровождались ракетным фейерверком. В стране установился привычный ритуал. Едва ли не каждый второй вечер внезапно прерывалась радиопередача, и «после томительной тишины звучали позывные мелодии «Широка страна моя родная». Затем раздавался голос диктора Левитана: «Внимание! Говорит Москва! Передаем важное сообщение! Приказ Верховного главнокомандующего…»
В приказе перечислялись наименования фронтов, фамилии командующих и начальников штабов. «После ожесточенных боев…» – продолжал диктор и называл очередные освобожденные города или события, такие, как выход на государственную границу СССР. До конца Великой Отечественной войны в эфире прозвучало 358 таких приказов – число, почти равное количеству дней в одном году.
Внимательно следивший за развитием боевых действий на Курской дуге, Сталин остро реагировал на опасные нюансы быстро меняющейся обстановки. 7 августа он выразил беспокойство тем, что часть войск Катукова и Жадова оказалась отвлечена от главного удара на другие направления.
Сталин вмешался немедленно. Генштаб направил командованию Воронежского фронта его указание: «Из положения войск 5-й гв. армии Жадова видно, что ударная группировка армии распылилась и дивизии армии действуют на расходящихся направлениях. Товарищ Иванов (псевдоним Сталина с 15 мая 1943 года. – К. Р. ) приказал вести ударную группировку армии Жадова компактно, не распыляя усилий в нескольких направлениях. В равной степени это относится и к 1-й армии Катукова».
Было бы неверно утверждать, что победа в Курской битве была предрешена изначально. Опыт войны показал, что германская армия была стойкой и не единожды вырывала эстафету успеха из рук советских генералов. Пытаясь остановить быстрое продвижение войск Воронежского фронта Ватутина, 11 августа немцы нанесли два мощных контрудара на флангах армий и 18—21 августа поставили под угрозу освобождение Харькова. Войска Воронежского фронта понесли чувствительные потери. Местами обе танковые армии были потеснены к северу, и возможность их выхода в тыл харьковской группировки противника ухудшилась.
Может выглядеть почти анекдотичным тот факт, что членом Военного совета этого фронта, чуть не сорвавшего операцию, был, конечно, же «генератор» неудач и поражений – самонадеянный Хрущев.
Но в Курском сражении Сталин сразу, немедленно пресек верхоглядство и головотяпство. Когда Антонов доложил ночью 22-го об опасной обстановке, вспоминает Штеменко, Сталин приказал:
«Садитесь и пишите директиву Ватутину. Копию пошлете Жукову».
Сам он вооружился красным карандашом и, прохаживаясь вдоль стола, продиктовал первую фразу:
– События последних дней показали, что вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций (здесь и далее курсив мой. – К. Р. ).
За этим последовала пауза – Сталин собирался c мыслями. Потом… на одном дыхании, был продиктован целый абзац:
– Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает возможность противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам.
Верховный на минуту остановился, из-за моего плеча прочитал написанное. В конце фразы добавил собственноручно: «и бить их по частям». Затем диктовка продолжалась:
– При таких обстоятельствах противнику удалось выйти на тылы 1-й танковой армии, находившейся в районе Алексеевка—Ковяги; затем он ударил по открытому флангу соединений 6-й гв. армии, вышедших на рубеж Отрада—Вязовая—Панасовка, и, наконец, используя вашу беспечность , противник 20 августа нанес удар из района Ахтырки на юго-восток по тылам 27-й армии, 4-го и 5-го гв. танковых корпусов.
В результате этих действий противника наши войска понесли значительные и ничем не оправданные потери, а также утрачено выгодное положение для разгрома харьковской группировки противника.
Верховный опять остановился, прочитал написанное, зачеркнул слова «используя вашу беспечность» и продолжил:
– Я вынужден указать вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые вами при проведении операций , и требую, чтобы ваша задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни.
Это вы можете сделать, так как у вас есть достаточно средств. Прошу не увлекаться задачей охвата Харьковского плацдарма со стороны Полтавы, а сосредоточить все внимание на реальной и конкретной задаче – ликвидации ахтырской группировки противника, ибо без ликвидации этой группировки противника серьезные успехи Воронежского фронта стали неосуществимыми».