Страница 29 из 51
По делу было арестовано 9 человек. В том числе сам бывший командир Горно-Алтайской партизанской дивизии Третьяк, его бывший начальник штаба Зырянов, два бывших командира полка этой дивизии. У бывших партизан было изъято: «3-линейных винтовок — 199, обрезы — 70, 4-линейные боевые винтовки — 531. Револьверы — 444, из них: наганы — 66, браунинги — 66, смит-вессоны — 178, бульдоги — 126, другие системы — 9. Гранаты — 26. Всего: 1270 единиц боевого огнестрельного оружия и 2300 патронов».[52]
Накануне войны Дальний Восток, Сибирь и Урал были постоянно в поле зрения руководства страны. В марте 1937 года Ежов представил новые материалы, свидетельствующие «об использовании иностранными (преимущественно немецкой) разведками для шпионажа и диверсии представителей германских фирм», а также «специалистов иноподданных, работающих на предприятиях и в учреждениях Западно-Сибирского края». И 13 марта Политбюро приняло весьма острое постановление: «1. Отказать проживающим в Западно-Сибирском крае иностранцам (при продлении вида на жительство) в праве дальнейшего проживания в Западно-Сибирском крае. В первую очередь провести это мероприятие по отношению к германским, японским и польским подданным. 2. Иностранноподданных, изобличенных в шпионской и диверсионной деятельности, арестовать и предать суду».
По состоянию на 1 июля 1936 года на территории СССР проживало примерно 6 тысяч только германских поданных. Из них 811 человек имели статус политэмигрантов, а на 414 чел. «НКВД уже располагал компрометирующими материалами».[53] Еще в ноябре 1936 года в связи с делом «Коричневая паутина» Ежов доложил Сталину «об аресте 19 германских подданных и более 80 советских граждан». 14 февраля 1937 года нарком разослал всем органам ГУГБ директивное письмо № 12 «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности немецких троцкистов, проводимой по заданиям гестапо на территории Союза ССР».
Специалисты иностранных фирм, работавшие на стройках первых пятилеток по контрактам, появились СССР уже в 20-е годы. Особенно много их было в Сибири и на Урале, где возводилась крупные объекты индустрии. Бывший германский посол в Москве Брокдорф-Ранцлау писал в своих мемуарах: «По меньшей мере пять тысяч немецких специалистов работали на промышленных предприятиях, рассеянных по всей огромной Стране Советов… Эти инженеры были ценным источником информации. Благодаря им мы были хорошо информированы не только об экономическом развитии страны, но и по другим вопросам… Я недумаю, что когда-нибудь любая другая страна располагала столь обширным информационным материалом, как Германия в те годы».[54]
Конечно, посол не мог рассказывать о диверсионной деятельности германских спецслужб, однако эта деятельность не осталась вне внимания советского руководства. В соответствии с постановлением Политбюро от 2 апреля 1937 года Ежов направил региональным управлениям НКВД письмо, озаглавленное: «О возрастающей активности германских разведывательных органов и специальных учреждений фашистской партии (иностранный и внешнеполитический отделы «Антикоминтерн», разведывательная служба охранных отрядов и так далее) на территории Союза ССР». В приложенной к письму многостраничной «ориентировке» обстановка характеризовалась как «типичная для предвоенного периода». И перед всеми местными управлениями НКВД была поставлена задача: «Осуществить в течение полугода оперативные и профилактические мероприятия, направленные к удалению из пределов СССР всех германских подданных и всех иностранных подданных, в той или иной мере подозрительных по шпионажу и контрреволюционной работе».[55]
Во времена «оттепели» по поводу борьбы в 30-е годы с диверсиями и террором «интеллигенты» ядовито «скалили зубы», отрицая существование самой проблемы. Однако сегодня, когда в «новой» России, да и во всем мире, удобно устроившись у экрана телевизора, обыватель может наслаждаться сообщениями о террористических актах, взрывах на железных дорогах, в метро и аэропортах, уже нет оснований для легкомысленных «насмешек» при просвечивании карманов пассажиров в аэропортах и вокзалах.
Впрочем, пресечение не только террористических акций и диверсий, но и преступной халатности всегда является прямой обязанностью власти. Еще 13 ноября 1936 года НКВД и Прокуратура СССР издали совместный приказ «Об усилении борьбы с крушениями на железнодорожном транспорте». А 29 ноября появилось распоряжение Вышинского проверить законченные дела прошлых лет: о пожарах, авариях, выпуске недоброкачественной продукции и т. п. «с целью выявления контрреволюционной вредительской подоплеки этих дел и привлечения виновных к более строгой ответственности».
8 января 1937 года Наркомюст и Прокуратура СССР издали циркуляр, в котором военным трибуналам предписывалось: рассматривать дела, «по которым может быть разглашена военная, дипломатическая или государственная тайна». А 7 февраля Политбюро приняло постановление «Об охране электростанций»: «Включить ГРЭС: Челябинскую, Горьковскую, Крымскую, Белорусскую, Брянскую, им. Красина (Баку), Куйбышевскую, Сталинградскую, Казанскую, Севастопольскую ГЭС имени Красина и ГЭС «Красная Звезда» в число предприятий, на которые распространить особый режим охраны, пропускной системы, найма и увольнения рабочей силы».[56]
Конечно, под контроль высшего руководства страны попадало и каждое из серьезных происшествий. 25 марта 1937 года Политбюро ЦК предписало: «Для расследования причин крушения воинского поезда на станции Бугач Красноярской железной дороги послать из Москвы по представителю Прокуратуры и НКВД».[57] И уже по результатам расследования 13 апреля Политбюро приняло решение: «Участников антисоветских диверсионно-шпионских организаций на Амурской и Дальневосточной ж.д. предать суду (с рассмотрением дела в закрытом заседании Военной коллегии Верхсуда СССР) и расстрелять всех. Исполнение приговораопубликовать в хронике местной печати».[58] Это решение не противоречило правовым нормам. Статья 58-9 Уголовного кодекса РСФСР предписывала: «Организация в контрреволюционных целях разрушения или повреждения взрывом, поджогом или другим способом железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопроводов, общественных складов и иных сооружений или строений, а равно участие в выполнении указанных преступлений» пресекаются мерами «социальной защиты» — вплоть «до расстрела с конфискацией имущества».
О результатах Генеральный прокурор СССР Вышинский и председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих сообщили Сталину и Молотову в докладной записке от 23 июля. В ней говорилось, что в соответствии с постановлением на Дальнем Востоке было проведено заседание выездной сессии ВКВС, рассмотревшей дела «шпионов и диверсантов, действовавших на Амурской и Дальневосточной железных дорогах». Приговоры о расстреле 212 осужденных «были опубликованы в местной печати». Именно жесткие меры по пресечению преступлений, наносивших вред государству, на долгие десятилетия избавили страну от подобного криминала.
Конечно, зарубежные разведки использовали в своих целях не только иностранцев. И, как уже отмечалось, наибольшую активность в антисоветской деятельности проявляла интеллигенция, среди которой было немало озлобленных врагов, не жалевших усилий для подрыва существовавшего строя. Особенно охотно на сотрудничество с зарубежными спецслужбами шли националисты. В архивах сохранилось спецсообщение Сталину № 58100 от 27 июня 1937 года о ликвидации ГУГБ НКВД крупной фашистской террористической организации, имевшей «свои филиалы в Ленинграде, Западно-Сибирском крае и на Украине и фашистские группы в ряде городов СССР. Всего по делу арестовано 170 человек. Организация была связана с Гестапо и германскими консульствами в Ленинграде и Киеве и получала из Германии крупные денежные суммы, предназначенные на нужды контрреволюционной работы на территории СССР».
52
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250.. Оп. 24. Д. 295. Л. 167-170
53
Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936–1938 гг. М., 2009
54
Колесников В. Служба безопасности. 1993. № 3–4.
55
ЦА ФСБ. Ф. 66. On. 1. Т. Д. 26. Л. 300.
56
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Л. 66
57
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 983. Д. 985. Л. 22.
58
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 250. Л. 117.