Страница 70 из 81
Из конверта высыпались засушенные цветы. Ему показалось, что лепестки васильков еще хранят запах родного поля. Представил тихий солнечный день. Прогретый воздух волнами накатывается, густой, настоянный на травах. Несет сладковатый запах меда — так пахнет клевер. Слышится гудение пчел; в солнечных лучах вспыхивают их слюдяные крылышки. Прикрыл глаза и увидел мать. Она медленно идет в огород. В руке тяпка. Загоняла разбежавшихся цыплят, чтобы не перетаскивала рыжая лисица себе в нору. Остановилась. Что ей почудилось? Приладила козырьком руку к глазам и смотрела на дорогу. Промчалась машина, и клубы пыли, закручиваясь тугими кольцами, медленно осели на землю. А потом, вдруг вспомнив о каких-то своих делах или прихватив запах дыма, она заспешила к летней печке. Шла, разбрасывая зерно, маня за собой цыплят: «Цып, цып, цып!»
На глаза навернулись слезы. Растревожила мать письмом. Как ей доходчиво ответить, что он нашел на краю земли свое счастье. Главное дело для себя. Попробует он уговорить, чтобы она отважилась и прилетела к нему. Посмотрела бы своими глазами на дела сына. Не последний человек ее Иван здесь, на холодной земле за Полярным кругом. И, размечтавшись, представил, как мать стала собираться в дальнюю дорогу. Смотрела его глазами с борта самолета. Не скрывала удивления при виде огромных озер. Они возникали перед ней одно за другим, то темные, задернутые облаками, то ослепительно сверкающие, белые от набежавших облаков, похожие на спящих лебедей. Она смотрит, прильнув к круглому иллюминатору, и ее старое лицо, иссеченное морщинами, теплеет.
В этот поздний час никто бы не узнал Викторенко. Собранным и волевым привыкли видеть его на огромной стройке.
Робкий стук в дверь заставил Викторенко вздрогнуть. Он минуту помедлил, потом спокойно сказал:
— Войдите!
На пороге стояла Золя. Потупившись, смотрела перед собой. Едва сдерживаясь, чтобы не броситься к любимому. Старалась понять, рад ли он ее внезапному появлению.
— Я принесла сводку выработки за день по строительству комплекса! — Она временно работала в плановом отделе, чтобы после пуска завода снова занять свое место за пультом управления.
— Посмотрим, посмотрим, что вы с Пядышевым тут насочиняли?
— Почему мы с Пядышевым? Сергей Тимофеевич всегда сам составляет сводки. — Золя замолчала, а когда Викторенко оторвался от бумаги, тихо спросила: — Иван Спиридонович, правда, что прилетела ваша однокурсница и будет работать у вас секретаршей? — Золя пытливо посмотрела в глаза любимому.
— Валя меня вполне устраивает…
— А я подумала…
— Подумала… Лучше скажи, чего это ты в конторе засиделась?
— Вы-то работаете? Совестно…
— Ах ты, моя совесть, — сказал Викторенко. — В самом деле я сегодня засиделся.
— А когда ты рано уходишь?
— Ну, пойдем. Провожу тебя до общежития.
Золя избегала показываться вместе с Викторенко вне работы, чтобы не попасть на злые языки. И сейчас робко и вопросительно посмотрела на него.
— Ты что, глупышка? До каких пор мы будем прятаться?
Золя сжала губы, чтобы не расплакаться. А Иван, кляня себя за нерешительность, порывисто прижал ее к себе, и такая нежность охватила его, что перехватило дыхание.
Они вышли к низкому берегу Ево-Яхи. Налетели комары, угрожающе гудели, сбиваясь в черное облако.
— Товарищ начальник, а вам сейчас достанется! — смеясь, сказала девушка. — Как всегда, забыл сетку, да?
— В самом деле забыл! — Викторенко похлопал растерянно рукой по карманам.
— Возьми мою.
— Идешь на жертву? А я ее не принимаю! Надевай сама.
Сетка преобразила лицо Золи. Викторенко никогда бы не догадался так завязать сетку, как это сделала она. И получилось даже очень красиво — идет этакая барышня в шляпке с вуалью. Викторенко взмахнул головой, чтобы отогнать преследовавшую мысль.
«Хлопцы, все твои дружки поженились, и детки у них растут, как квитки на огороде», — вспомнил он слова матери из письма. — А может быть, старая и права? Что я ищу? Время летит, как снежный ураган. «Один ты остался в парубках, и нет у меня ни внуков, ни внучек. А хочется мне их нянчить и кохать. Вырастила тебя и их выпестаю!»
— Золя, а почему ты не спрашиваешь, когда мы будем есть вареники с вишнями у моей мамы?
Глава четвертая
Вернувшись из отпуска (Пядышев летал к Черному морю на два месяца по профсоюзной путевке), он не узнал Уренгоя с его песчаными буграми, широкими полянами, с топкими болотами и подступающими острыми языками лесов. Всюду были следы развернувшегося строительства: желтые, ошкуренные стволы деревьев, вбитые сваи под фундамент и выкопанные канавы. То и дело попадались колышки. Они подтверждали догадку, что здесь успели поработать геодезисты.
Двухэтажный дом из бруса возвышался над всеми постройками. Контору для Уренгойского объединения поставила бригада плотников зимнего десанта. Пядышев как только глянул на дом с высокой крышей, сразу об этом догадался.
От конторы в разные стороны разбегались протоптанные тропинки. Пядышев вышагивал, не переставая удивляться на стрелки-указатели: «Магазин», «Столовая», «ОРС», «Почта», «Баня», «Парикмахерская».
Хотелось встретить кого-нибудь из старожилов. Попадавшиеся навстречу парни не обращали на него внимания. Да они и не знали, что он высадился здесь с первым десантом; одним из первых следил своими подшитыми валенками по этой земле. Хотелось с радостью объявить, что он, Пядышев, прилетел с курорта и с новыми силами возьмется за работу. Отогрелся наконец после зимнего купания в Ево-Яхе и перестал надсадно кашлять. Охваченный тревогой, заторопился к балкам на берегу Ево-Яхи.
Балки оказались на своих местах. Домики санного поезда по сравнению с новыми, раскрашенными красавцами выглядели инвалидами — с отбитыми углами, глубокими, как шрамы, царапинами.
Пядышев медленно обходил один балок за другим, заглядывал в маленькие комнаты и понял: за время его отсутствия сменились хозяева. Родившееся беспокойство, что о нем забыли, больше не покидало его. Пришла мысль, что ему не следовало никуда уезжать. Зря он поддался уговорам Викторенко и Тонкачева.
Неожиданно вспомнил своего соседа по самолету. Сидели рядом, плечо к плечу. На лацкане пиджака у соседа поблескивал значок.
«Московское высшее техническое училище», — расшифровал Пядышев название по заглавным буквам. А владелец значка, когда разговорились, сказал, что бауманцы расшифровывают МВТУ по-другому. «Мужество. Воля. Труд. Упрямство».
— «Мужество. Воля. Труд. Упрямство»! — повторил Пядышев. — Это подходит нам, газовикам.
К кому ни обращался Пядышев, все отвечали, что видели начальника объединения, но куда ушел — неизвестно.
— Высокий? — спросил парень, видно, недавно прибывший сюда с Земли. — Высокого я приметил.
— Высокий.
— Протопал с геодезистами на комплекс. Шагал, как лось. А те двое вприпрыжку за ним!
Пядышев направился к строительной площадке. Надо было сразу туда идти. Как пижон, вздумал прогуливаться. Нажарился за два месяца на солнце и голову потерял. По дороге он надеялся встретить своих земляков и каждому задавал один и тот же вопрос:
— Откуда, хлопец?
— Ты скажи кого ищешь? Здесь отрядов дополна. Есть из Киева. Подобрались толковые ребята из Ленинграда. Прикатили ребята из Перми и Свердловска. Грузин и азербайджанцев сам узнаешь! Ты откуда ждешь?
— Из Уфы.
И снова Пядышев мерил песчаные бугры у Ево-Яхи. Гудели комары, яростно выводили тысячами голосов:
— Ззз-за-абыл о нас, ззз-за-абыл о нас!
Неяркое солнце висело над головой. Скоро оно будет скатываться за горизонт. Придут в движение тени, начнут вытягиваться от каждой ели, кедрача и высокого Iбугра.
Здесь все было не такое броское, как на черноморском берегу, но свое. Он вернулся к своей земле, чтобы снова работать.
— Серега! Пядышев! — Инженера остановил басовитый голос, прогремевший совершенно неожиданно.