Точка росы

— Досталось! — сказал один из трактористов и поскреб пальцами щетину бороды. Трудно было определить, стоял ли молодой парень или пожилой мужчина. До сих пор качает. Не дай бог еще раз такую прогулку! — Он рывком сорвал с головы замызганную шапку-ушанку со сбившимся мехом.

Словно по команде и другие сдернули шапки, опустили головы.

Николай Монетов нацелил на Викторенко черные глаза и тихо сказал:

— Замерзли в пургу Витька Кругликов и Афанасий Долбыш. В одной кабине их нашли. Сидели, прижавшись друг к другу.

— В пургу тракторы занесло по самые кабины. Говорят, вертолет высылали? — вступил в разговор тракторист в бушлате.

— Пять раз гоняли Ми-8 на зимник, — подтвердил Викторенко.

— Разве отыщешь?! — воскликнул Монетов. — Абсорберы белой краской какие-то умники размалевали, как будто для маскировки. Для тундры один цвет нужен — красный!

Помолчали. Присели к столу.

— Три года абсорберы были в пути, — сказал задумчиво Монетов. — Каждый бок исписан фамилиями железнодорожников, водников, как колонны на рейхстаге. Сто человек я насчитал, кто по очереди нянчил эти игрушки. Везли по Оби, перегружали на баржи, а потом затаскивали на сани тракторов.

— Видел я эти абсорберы на баржах в Тазе! — заметил Викторенко. — Выходит, прибыли старые знакомые.

— Надо написать на них имена Витьки Кругликова и Афанасия Долбыша. Попросим монтажников, чтобы не закрашивали, когда станут марафет наводить.

Викторенко расспросил, куда отвезти погибших трактористов. Узнав, что в Медвежье, соединился по рации с Тонкачевым. Юрий Иванович сказал, что уже ждут родственников. С ними будут решать, где хоронить. Трактористов Иван проводил до балка. Прощаясь, задержал руку Николая. Хотел сказать какие-то особые слова. Но они не находились. В горле точно застыл горячий ком. Два парня посмотрели в упор в глаза друг другу. И все. Как будто и ничего не произошло. Просто это была их жизнь.

У конторы уже ждал Пядышев.

— Иван Спиридонович, пора ехать встречать проектировщиков.

Женщина улыбалась, и каждая черточка ее лица выражала радость: поблескивали ослепительно зубы, сияла ямка на подбородке, лучисто светились глаза. Она сделала еще шаг, и на Викторенко накатился запах дорогих духов. Женщина прошла вперед и быстро поцеловала в щеку сидящего за столом Викторенко. Стерла пальцем со щеки след губной помады, прищурила игриво глаза и сказала:

— А то еще жена приревнует!

Викторенко наконец узнал в пополневшей женщине свою однокурсницу.

— Зинка!

— Каждый раз не узнаешь!

— А ты каждый раз разная.

— Помнишь, просила разрешения воспользоваться твоей разработкой?

— И что?

— К сожалению, поздно поняла, что на подсказках далеко не уедешь. Надо иметь свой умишко, пусть даже маленький, без всяких извилин, но обязательно свой! — Разговаривая, она обходила кабинет, как будто задалась целью вымерить его шагами. Провела пальцем по чернильному прибору. Так же неторопливо подошла к подоконнику и вывела ногтем: «Зина».

— Грязно и неуютно в вашем кабинете, товарищ начальник объединения. Придется брать меня, в секретарши. Наведу порядок!

— В секретарши не возьму, совесть замучает.

— Иван, ты упомянул о совести. Скажи откровенно, а есть ли совесть? Где она живет?

— В каждом из нас должна быть совесть.

— Ты все один?

Зина Широкова оказалась рядом. Викторенко нечаянно дотронулся до ее руки. Она потупила глаза, стараясь скрыть мелькнувшую радость.

— Не вышло у меня, — тихо сказал Иван. — Я собирался жениться. Случилось несчастье!

Женщина затаила дыхание. Приготовилась услышать признание, чтобы в нужный момент пролить слезы.

Но Викторенко вдруг умолк. Он не имел права тревожить память Ларисы. Да и зачем снова о Ларисе? Она осталась навсегда с ним, хотя в его жизнь уже вошла Золя.

Широкова женским чутьем поняла, что ни о чем расспрашивать не надо. Но стоит завладеть инициативой.

— Иван, у меня есть знакомый корреспондент московской газеты. Парень-жох. Я дам ему телеграмму. Он прилетит и напишет о тебе очерк. Сразу прославишься на весь Союз. Ди-рек-тор объе-ди-не-ния Вик-то-рен-ко! Честное слово, здорово звучит!

— Зачем?

— Да ты с луны свалился? — сказала шепотом Зинаида. — Ты сдурел? Прочитают очерк в министерстве, обрадуются. Смотрите, о нашем Викторенко пишут. Значит, не ошиблись в назначении. У каждого начальника отдела заведены два списка: перспективные и неперспективные людишки. Тебя запишут в первый список — перспективных. Будут готовить на должность начальника управления, а потом, глядишь, сядешь в кресло заместителя министра!

— До кресла не дотяну. Простая табуретка меня устраивает!

— Мой отец назвал тебя могильщиком, закопавшим собственный талант. И он прав.

— Сказал так сказал.

— Не прибедняйся. Я тебя лучше всех знаю. — Широкова завертела головой, отыскивая пепельницу. — В этой келье разве не курят?

— Я не разрешаю!

— Да у тебя что стряслось, Иван? Сидишь сумной. — Она почувствовала его скованность.

— Веселым не будешь. Два тракториста замерзли на зимнике. Увезли ребят хоронить на Землю. Ты к Жорке прилетела?

— Да нет, он сам по себе. Я сама по себе.

— Почему так?

— Как тебе объяснить? Мужчина должен быть мужчиной. Гореть факелом, звать за собой. А Жорка согласен жить на подсказках. А мне надоело быть его воспитательницей. Я женщина, а не старшина. Хочу, чтобы мной занимались, обо мне думали и за мной ухаживали. Баба остается бабой. Кандидат ли она наук или академик! Чтобы узнать человека, говорят, надо съесть пуд соли. А мы сжевали с Жоркой больше двух пудов, а ближе не стали. Папу слушаться не захотел. В Харькове от хорошего места отказался. Твердит, как попугай: «У меня своя дорога». А куда привела его дорога из Харькова? В Медвежье. Чтобы стать оператором, не надо было так далеко ехать.

— Поработает оператором — назначат сменным инженером.

— Если повезет, сделают и главным инженером. Так, да? Потом назначат начальником комплекса? Это произойдет через десять лет. Прости меня, но я устану ждать!

— Ты стала злой, Зина… Зинаида Яковлевна.

— Ты разве добрый? Почему в Медвежьем не назначил Жорку сразу сменным инженером? Ты мог это сделать?

— Не имел права. У него не было опыта работы.

— Ну да ладно. Я уже сказала, что мы с Жоркой каждый сам по себе. Я прилетела на Север устраивать свою жизнь. Принимай на работу. Так как опыта у меня тоже нет, как и у Жорки, — кокетливо сказала Зинаида, — не откажи все-таки принять меня к себе секретаршей.

Викторенко барабанил пальцами по крышке стола. С каждой минутой удары становились все сильнее и сильнее. Злость подмывала встать и показать Широковой на дверь. Чем дипломированная инженерша оказалась лучше продавщицы? Надежда без стеснения объявила свою жизненную программу: ей надо много денег. А эта? Назначат Жорку Цимбала начальником комплекса — она прилетит к нему, зацелует. Будет всем рассказывать, что он у нее пылающий факел! А сейчас «сама по себе».

Викторенко смотрел на женщину и не мог поверить, что в университете она ему нравилась. Что же он ей скажет?

— В секретари, я уже сказал, не возьму вас, Зинаида Яковлевна. Нужны инженеры. Если не возражаете, пишите заявление, и завтра отдам в приказ: будете работать оператором.

Зинаида усмехнулась.

— На другое и не рассчитывала, хотя очень была бы полезна в роли секретарши. — И уже совсем серьезно закончила: — Так-то вот, Иван Спиридонович. Не ожидали, что соглашусь? Не такая уж я дура, как кажусь.

Широкова ушла. А Викторенко пытался разобраться, когда же она шутила и когда говорила всерьез. «А может, так и надо разговаривать с неженатым человеком?» — усмехнулся с горечью Иван. Вынул из конверта материнское письмо и не спеша стал перечитывать.

«Сынку, я тебя кличу до дому, кличу, а ты нияк не сберешься. Пойду в лес и все выглядываю, не появился ли ты часом на шляху. Все глаза проглядела и проплакала. А я ведь тебя носила под сердцем и кохала, чтобы мой Ванюшенька рос гарным и здоровеньким. Хлопцы, все твои дружки, поженились, и детки у них растут, как квитки в огороде. Один ты остался в парубках, и нет у меня ни внуков, ни внучек. А мне хочется и понянчить, и покохать. Как кажут люди, нет никому счастья в той клятой и холодной земле. И солнце там светит не по-людски, и морозы дюже сильные, что горобцы замерзают на лету. Хиба на Украине тебя не чекают, не я ни выплакиваю глаза и молю бога, чтобы ты скорее вернулся домой? Может быть, не там ты шукаешь счастье, а оно дома, в родной земле, заховано!»