Точка росы

— С Севера.

— Не волнуйтесь — принесу три одеяла. Вашего соседа тоже не обидела. А напарнику его все пять дала. Он первый пришел. Первому всегда достается больше. Чай будете пить? Самовар давно поспел. Ишь, разошелся, усы топорщит. А я привыкла к его норову. К старости все брюзжат. А самовару, наверное, уже сто лет. Весь в орденах и медалях, как солдат.

— Чай попью с удовольствием.

— Пойду позову гостей из двадцатого номера. Они тоже собирались со мной чаи гонять.

— Василий Тихонович! — еще издали закричал Дубровин и широкими шагами обошел дежурную. — Вы как попали в эту гостиницу?

— Шел по дороге и заглянул.

— Так вы и в другую могли заглянуть. Это я по направлению. Никуда не мог свернуть. — Дубровин показал на шагавшего в черном полушубке мужчину. — Мой знакомый по номеру. Металлург из Днепропетровска.

— Шибякин, — сказал начальник Уренгойской экспедиции, представляясь металлургу.

— О! Слышал от Дубровина. А я Костенко Макарий Данилович!

Дежурная разлила чай по большим чашкам с цветами. Поставила вазочку с печеньем и конфетами.

— Василий Тихонович, — сказал Дубровин. — Могу сообщить новость. В нашем министерстве приказали начать изыскательные работы для прокладки газопровода.

— Куда собираются тянуть? — спросил металлург.

— Как куда? В Центр, — сказал, воодушевляясь, Дубровин. — Оказалось, не у меня одного болит голова. Пора решать энергетическую проблему всерьез. — Он потянулся к Шибякину. — Макарий Данилович приехал в научно-исследовательский институт. Должны налаживать выпуск труб большого диаметра. Для нас, трассовиков, стараются. На чужом добре долго не проживешь. Трубы у нас должны быть свои. Пора иметь и хорошие газовые турбины для компрессорных станций.

— Правильно, — сказал металлург, допивая чай с блюдца. — В Западную Германию мы ездили. Смотрели, как на заводах трубы катают. Нет ничего мудреного. Даст институт нам станки — и пойдут катушки. Спросите, почему раньше не выпускали? Отвечу. По нашей лени!

— Макарий Данилович, а ты представляешь, сколько ним надо труб на одну нитку? От месторождения Шибякина до Москвы, посчитай, больше трех тысяч километров.

— А разве у нас один завод? Макеевка поможет, Урал подсобит. Трубы будут!

— Зря расхвалились, — сдержанно сказал Шибякин.

— Обижаешь нас, металлургов, Василий Тихонович. Но время войны как было? Фашисты доперли до Москвы, а эвакуированные заводы начали выпускать самолеты и танки. Я сам катал сталь для танков. Сормовский судоремонтный завод начал выпускать Т-34. За свой завод я ручаюсь, накатаем труб!

— Слышал слово рабочего класса, Василий Тихонович? — спросил Дубровин. — Я за своих парней тоже могу поручиться. Дойдем до Центра. А прикажут, зашагаем дальше. Забыл спросить, а ты, Василий Тихонович, где успел побывать?

— Министр принял меня. Передал ему расчеты по Уренгою. Будут готовить записку с предложениями дли Совета Министров.

Глава вторая

Десять тракторов вышли из Медвежьего торить дорогу к верховью Ево-Яхи. Там определили место для поселка газовиков и площади для строительства газовых комплексов. Острые лучи фар вспарывали снежное поле, выхватывая квадрат за квадратом из серой мглы. Сверху землю придавило звездное небо с ослепительно горящими звездами. Те же звезды горели на острых застругах снега по всей бескрайней тундре, такие же яркие и жгучие.

Трактористы с напарниками в теплых кабинах слышали сильные удары ветра. Сухой снег скреб но металлу тысячами зубастых железных щеток.

Под защитой тайги ветер стих. Слышалось только урчание машин и перехлестывающийся лязг растянувшихся гусениц. Каждый трактор тащил за собой на сваренных санях из толстых труб балки с рабочими. В домиках жарко топили печки. Из торчащих труб, как из пушек, бил огонь, и к звездному небу летели горящие искры.

Несмотря на все старания, Тонкачеву не удалось отыскать проводника для десанта. Все опрошенные пастухи-ненцы наотрез отказывались вести к Ево-Яхе. Причину не объясняли, упорно отмалчивались. Главный инженер не знал, что к верховьям реки испокон веков не гоняли оленеводы свои стада, боялись провальных болот с бесчисленными мертвыми озерами, где не водилась рыба и не гнездились утки и гуси. Тонкачев надеялся, что лед-строитель наведет мосты для переходов через многочисленные реки и ручьи. Компас и карта пока лежали у него на коленях без дела. Пока тракторы шли дорогой аргишей, где снег перетолчен упряжками важенок и неплюев.

Тайга кончилась, гусеницы с лязгом вгрызались и крепкий наст, кололи крепкую наледь, где никогда не рос ягель.

На карте синим шнурком вился Пур. Память напомнила Тонкачеву о недавнем посещении Уренгойской экспедиции. Но тогда летали с Шибякиным на вертолете.

Сейчас предстояло пройти сто пятьдесят — двести километров к самому центру месторождения санным поездом. Задача десанта обустроить жилье к бурению рабочей скважины.

Тонкачев мысленно не один раз возвращался к разговору с пастухами. Старался предугадать, какие неприятности сулил им неизведанный край.

Скоро дорога аргишей кончилась, и впереди открылась безмолвная снежная пустыня. Тишина пугала. Звуки, рожденные колонной тракторов, мгновенно глохли, будто тонули в сугробах.

Тракторист Коваленко, лет тридцати пяти, со свисающими кисточками усов, как у запорожских казаков, чтобы не заснуть, мурлыкал песню. Иногда вопросительно поглядывал на сидящего рядом главного инженера. Подтягивал к себе карту. Старался отыскать далекую Ево-Яху. В глазах тревожный немой вопрос: «Инженер, с пути не собьемся? Я дорогу не знаю! Неизвестна она и нам!»

Тонкачев понимал беспокойство тракториста. Глушил собственный страх перед неизвестностью. Кто-то должен идти первым, так было всегда.

Чтобы отвлечься, принялся думать о доме, вспоминал жену, дочерей. Он каждый раз с особой надеждой ждал сына. Провожая в родильный дом, наказывал жене: «Помни, мать, наша фамилия не должна пропадать!» А, встречая жену, принимал от нее дочку. «Теперь у нас на одного зятя будет больше. Один зять — хорошо, два — чудесно, а три — превосходно!»

Из Медвежьего санный поезд провожали торжественно, играл духовой оркестр. Перед отъезжающими выступили начальник объединения, секретарь парткома. Говорили взволнованно, а потом обошли весь строй и каждому пожали руку. «Не забывайте, что вы пионеры. А это высокая честь быть первооткрывателями!»

Немного погодя Тонкачев перестал вспоминать о Медвежьем, все его мысли целиком сосредоточились на дороге, солярке, продуктах, зимней одежде и инструменте. И хотя для десанта отбирали самых лучших рабочих, он не мог представить, как они поведут себя.

По рекомендации Викторенко в состав группы включили ребят из отряда: сварщика Николая Монетова, плотника Гордея Завалия, тракториста Виктора Синицына и монтера Вячеслава Щербицкого. Этих парней главный инженер знал еще по Игриму и верил им. Из предложенных двух кандидатур инженеров Тонкачев выбрал своим помощником Пядышева.

Начальник десанта постучал пальцем по стеклу часов и сказал трактористу:

— Пора меняться!

— Еще посижу!

Трактор снова проглатывал километр за километром снежной равнины. Ровное гудение мотора усыпляло. Тонкачев, борясь со сном, то и дело ронял голову на грудь. Он мечтал о другой дороге, чтобы трактор шел с грохотом, проваливался в ямы или взбирался на крутые косогоры. При тряске он чувствовал себя лучше.

— Волк! — вдруг закричал ошалевшим голосом Коваленко.

С Тонкачева тут же слетели остатки сна.

— Где?

— Промахнул под фарами.

— Пора меняться, — твердо сказал главный инженер. — Сейчас волка увидел, второй раз заявишь, что сшиб чум. Пора меняться. Буди сменщика, и я немного разомнусь. Ноги отсидел! — Выпрыгнул из кабины в глубокий снег и обежал вокруг трактора.

Место тракториста занял Пядышев. Весело сказал, поблескивая белыми зубами:

— Доброе утро, Юрий Иванович!

— Разве уже утро?