Страница 37 из 81
— Нас только пятеро? — удивленно спросил Гордей и демонстративно посмотрел на часы.
— Так вы ж ближние, — сказал Викторенко. — А остальным добираться и добираться.
— Это уж точно. Такси не закажешь, — сразу согласился Касьян.
Юля выразительно посмотрела на своего любимого. Нравился ей Касьян за покладистый характер.
— Вот и я! — сказал Николай Монетов, открывая дверь. — Чертушки, здравствуйте. Скорей наливайте чаю, пить страсть как хочу!
Викторенко глянул на Юлю. Юля на ребят. И все хором прокричали:
— Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!
Юля обняла Николая и громко чмокнула в щеку:
— Наконец-то побрился. Держи! — И протянула букет красных гвоздик. Цветы были бумажные. Но благоухали.
— Юлька, сестричка! — Николай, приподняв девушку, подбросил высоко и снова подхватил на руки. — Спасибо!
На правах хозяйки Юля разливала по чашкам заварку, а Касьян сразу из двух больших чайников наливал кипяток.
— Набрался силушки! — подсмеивались друзья.
Звезда Николая Монетова переходила из рук в руки.
Когда разговоры вокруг Николая улеглись, из-за стола поднялся Касьян:
— Хлопцы, мы с Юлей двадцатого приглашаем на свадьбу. Гулять будем в столовой.
— Наконец-то!
— А кто пойдет дружками?
Касьян растерялся, не хотел признаться, что не ожидал такого вопроса.
— Как кто? Весь отряд!
— Правильно, Касьян, — одобрил Викторенко.
Гордей Завалий едва удержался, чтобы не выпалить: балок для молодоженов на берегу озера готов. Но Юля выразительно посмотрела на парня, и он промолчал. Касьян и Юля давно знали о готовящемся подарке. Но скрывали это. Сюрприз пусть будет сюрпризом!
Викторенко выжидал момент, чтобы рассказать о своей поездке на совещание, где официально объявили об открытии нового месторождения газа. Готовятся сдавать площадь правительственной комиссии. Конечно, их месторождение в Венеции не сравнишь с Медвежьим или Уренгойским. Работы там развернутся большие. Может, кого и потянет туда. Но об этом еще рано говорить. Пока и Венеция газ качает.
Глава пятая
Человек должен жить мечтой. Позаимствовала когда-то эту истину Надежда в книге. Загорелась. Разобраться, не дурнушка, даже красивая, а нескладно шла у нее жизнь. Кондитер из нее не получился; начала учиться на парикмахера — бросила; из магазина пришлось уйти из-за жалоб покупателей. Страстное желание прославиться и разбогатеть бросило Надежду на Север.
Любила Надежда, сидя перед зеркалом, раскладывать фотокарточки киноактрис. Всех их она знала, как самых закадычных подруг, по именам и фамилиям и уже давно определила, чем и на кого она похожа. Нос у нее, как у Любови Орловой, рот — под стать Кларе Лучко, а глаза взяты на прокат у Тамары Макаровой. Она верила, что должны заметить ее красоту и пригласить сниматься в кино.
Одевалась Надежда броско. Прилагала много выдумки, чтобы не отстать от моды. То приталивала старое пальто, то снова распускала швы. Кусок меха становился у нее то воротником, то горжеткой.
На танцах в клубе Надежда упорно искала своего героя.
В поселке газовиков Егор Касаткин поразил ее громким голосом и силой. Прошел через толпившихся парней, как ледокол, плечами расталкивая всех по сторонам. Во время танцев, опираясь на его крепкую руку, начала убеждать себя, что нашла нужного парня. В первый вечер оглушила сварщика именами кинозвезд. Не привык Егор Касаткин долго разговаривать, но тут стушевался, слушая Надежду. Проводив до общежития, недоуменно остановился. Зачем тащился в такую даль? Не потискал, не нацеловался досыта!
А через день выпалил Надежде, что решил жениться. И Надежда согласилась выйти за него замуж.
Приняв магазин, Надежда, теперь уже жена Егора Касаткина, три дня подряд все переставляла. Поменяла витрины. Произвела уборку. Побелила печь. Полки с товарами украсила аккуратно вырезанными салфеточками с затейливыми узорами. В пустые бутылки вставила бумажные цветы. На всех товарах выставила ценники. У порога прибила скобу, чтобы покупатели сбивали грязь с сапог.
Каждого покупателя Надежда одаривала улыбкой, заимствованной у Софи Лорен.
Встретив Викторенко недалеко от магазина, Надежда сказала, подражая Людмиле Касаткиной:
— Здравствуйте, знакомый. Почему не заглядываете в магазин? Из-за того случая? Напрасно вы все берете в голову.
— После ваших именин, или, как вы говорите, того случая, Пядышева едва отходили. Неделю болел.
— Серегу? Сам виноват, хотел моего Егора перепить. А зря, еще зеленый. А вы все-таки заходите в магазин. Интересный товар есть.
— Так и быть, зайду. Хлеба надо купить.
— А вы сейчас и заходите.
Вспомнив, что дома действительно ни куска хлеба нет, Викторенко вслед на Надеждой вошел в магазин.
А в пятницу, возвращаясь с комплекса, Викторенко снова заглянул в магазин.
— Здравствуйте, Надежда, — сказал Иван, медленно обводя глазами прилавки. Бутылки с винами и наливками перекочевали на нижнюю полку. Над ними красовалось объявление: «Праздничный набор для свадеб и именин».
— Прекрасно. Вот мне и нужен сегодня праздничный набор.
— Давно пора. А то неинтересный вы для меня были покупатель. Хлеб да сахар брали. Случаем не женитесь?
— Да нет. Только посвататься решил.
— Кого, если не секрет, берете?
— Секрет. Считайте, что у нас со Смурым именины сегодня.
— У обоих? Ну и чудики! Бывает же!
— Бывает. Все бывает. Работу сегодня одну завершаем.
— И всего-то, — разочарованно протянула Надежда. — А я-то поверила…
Прижимая сверток к груди, Викторенко подошел к балку. Представил, как бы его встретила мать. Суетливо бы засновала, растерянно целовала и плакала. Комкая фартук, вытирала бы глаза.
«Иване, Иване! А я тебе все выглядывала и выглядывала на шляху!»
Викторенко открыл дверь. Анатолий в одежде лежал на кровати, загородившись книгой.
— Пришел? А я тебя заждался.
— Извини. Зашел в магазин. Надо же устроить нам ужин по случаю испытания прибора.
— Ужин устроим. Только по другому случаю. Я уезжаю, Иван. Домой.
— Ты сдурел?
— Нет… твердо решил. Север не для меня. Да и Ася ждет.
— Давно задумал дезертировать?
— Я не дезертир. Я положенное отработал.
— Отработал, говоришь? Ну и катись отсюда. А я-то думал — дружба, вместе.
— Ты и в самом деле порвешь дружбу?
— Не шуткую. С дезертирами не дружу.
Смурый задумчиво задергал рычажок велосипедного звонка. Раскрутившаяся шайба упрямо била по круглой крышке. Пронзительный звон набирал силу.
Викторенко проснулся среди ночи. Лежал в постели с открытыми глазами. Стонущие, протяжные звуки не сразу доходили до его сознания. Он с трудом вспомнил, что специально засиделся за полночь, чтобы измотать себя работой, а потом спать без сновидений. В первый момент показалось, что воющие звуки оглушили его во сне. Но тяжелые удары ветра с пронзительным свистом наяву налетали на балок. И видно, не первый час они били по стене. Шпунтованные доски вагончика гудели, как огромный барабан.
Балок раскачивался. Скрипели раздираемые стойки, готовые рухнуть. По крыше хлопал лист железа, и каждый удар болью отзывался в голове.
Иван напряженно вглядывался в темноту, не привыкнув до сих пор к мысли, что Смурого нет. Не придется, как раньше, кричать по утрам: «Анатолий, лежебока, подъем!» Почувствовал легкий озноб. Плотнее закутался в одеяло, чтобы согреться. Наверное, уже тысячу сто первый раз спрашивал себя, не находя ответа на мучивший вопрос: «Почему Анатолий уехал?» Выходило, что Смурый притворялся. И тогда, когда записался в отряд. И на чаепитиях. И когда Иван втянул его в осуществление идеи с автоматизацией.
Викторенко начал без спешки вспоминать день за днем, со страстным желанием ничего не забыть и не пропустить.
Сначала привиделась родная Андреевка, нехитрые мальчишеские дела. Набеги на чужие сады и огороды. С благодарностью подумал о дядьке Моргуне. Потом память привела его к учителям вечерней школы. Не просто удалось им усадить двух дурней за парты! С благодарностью вспомнил университет, куда они вошли с Анатолием затаив дыхание, не веря в свое счастье. Многое уже стерлось в памяти, но один день по-прежнему продолжал волновать.