Неугомонная мумия

Выбор у мистера Азиза был невелик. Ослы удалились налегке, и, хотя выражение на ослиной морде прочесть не так-то просто, животные, казалось, были рады, что их избавили от ноши. Толпа нехотя рассеялась, а я поспешила спровадить старуху, пока она не повторила свое зловещее благословение. Карга ретировалась, восторженно подпрыгивая. Я прислушалась к ее неприятному карканью, но ничего опасного для себя не услышала – сыновей она мне больше не сулила. Переведя дух (все-таки приятно осознать, что сын у нас только один), я повернулась к мистеру Азизу.

Вне всякого сомнения, субъект этот был личностью пренеприятной, но нельзя не посочувствовать человеку, которому приходится иметь дело с такой мачехой.

– Если вы мне поможете, мистер Азиз, я замолвлю словечко перед властями, чтобы спор разрешился в вашу пользу.

– Что я могу для вас сделать, мэм?

– Ответить на мои вопросы. Меня интересует все, что касается дел вашего отца.

Разумеется, он стал клясться, что знать ничего не знает о преступных связях покойного родителя. Иного я и не ждала, но интуиция подсказывала, что Азиз и в самом деле не связан (возможно, к великому его сожалению) с бандой торговцев древностями. Он наотрез отрицал свое знакомство с подозрительной личностью, которую я видела у Абделя. На этот раз шестое чувство сообщило мне, что Азиз лжет. Если он и не знал, кто этот человек, то по крайней мере догадывался.

Затем я попросила позволения осмотреть лавку. В закрытых шкафах имелось несколько предметов явно незаконного происхождения, но не они меня волновали, и кислая мина на лице Азиза растаяла, когда я молча прошла мимо краденых древностей. Увы, в лавке не было ничего, что могло бы указать на личность убийцы Абделя. Впрочем, я понятия не имела, что же хочу найти.

Пропавшей Бастет тоже нигде не было. Мистер Азиз твердил, что не видел кошки. При расставании мы лицемерно заверили друг друга во взаимном расположении. Я не сомневалась, что Азиз не посмеет вновь открыть лавку, – его страх перед полицией был очевиден.

Шагая назад по кривым тенистым улочкам, я высматривала, не мелькнет ли гибкая рыжая тень, но безуспешно. Несколько раз мы останавливались и звали Бастет, но ответа не последовало, если не считать изумленных взглядов прохожих. Я слышала, как один шепнул своему спутнику:

– Они зовут старого джинна! Эта женщина и ее муж – волшебники... Горе Азизу, если он навлек гнев колдуньи.

Добравшись до Муски, мы наняли экипаж. Джон смущенно ерзал на краешке сиденья.

– Мадам...

– Да?

– Если хотите, я не стану ничего говорить господину.

– У вас нет никаких оснований поднимать эту тему, Джон. Но если вам зададут прямой вопрос, то вы, естественно, скажете правду.

– Э-э... правду?..

– Разумеется, Джон! Мы ведь искали Бастет. Но, к сожалению, не нашли.

Вот тут я ошиблась. Бастет обнаружилась в отеле. Свернувшись клубком, она мирно спала на моей кровати. Итак, в одном я все же оказалась права: смышленое животное само нашло дорогу домой.

3

Позолоченные шпили и минареты Каира уже сияли отблесками заходящего солнца, когда вернулись странники. Донельзя чумазые, как я и предполагала. Рамсес, как обычно, кинулся ко мне обниматься. Предвидя это, я заранее облачилась в самый старый свой халат. Помимо милой Эвелины, я была единственным человеком, кому Рамсес демонстрировал свою любовь таким вот наглядным способом. Иногда у меня возникали подозрения, что он делает это из природного коварства, поскольку всякий раз мой дорогой сын с головы до пят был покрыт в лучшем случае уличной грязью. Однако на этот раз Рамсес в последний момент круто изменил направление и рванулся к кошке.

– Бастет! Мама, где ты ее нашла?

Что и говорить, мне польстила его вера в мои детективные способности, но врожденная правдивость вынудила ответить:

– Бастет сама вернулась домой.

– Какое счастье. – Эмерсон устало улыбнулся. – Рамсес был очень расстроен. Отныне всегда держи Бастет на поводке, мой мальчик.

– Рамсес, прошу тебя, иди в ванну и оставь Бастет, иначе ее придется драить весь вечер.

С возмутительным хладнокровием пропустив мои слова мимо ушей, Рамсес удалился, нежно прижимая кошку к груди. Джон последовал за ним. От Рамсеса исходил весьма своеобразный запах. По-моему, козлиный.

От Эмерсона тоже попахивало козлом, а также крепким табаком, который предпочитают египтяне. Выяснилось, что причина усталости кроется, как выразился Эмерсон, «в мальчишеской жизнерадостности» нашего сына.

Сначала Рамсес упал с пальмы в реку.

Потом на Рамсеса набросился козел (а с запахом-то я угадала!). Рамсес попытался снять с шеи животного веревку, которая показалась ему слишком тугой (животное то ли неправильно поняло его намерения, то ли козлам свойственна беспричинная раздражительность). А в довершение Рамсес проглотил несколько пинт финикового вина. Правда, среди правоверных мусульман оно запрещено, но кое-кто из жителей деревни все равно тайком его готовит.

– Странно, – заметила я. – Он вовсе не выглядит пьяным.

– Вино почти тут же из него вышло, – пояснил Эмерсон.

Я предложила Эмерсону отправиться за ширму и привести себя в порядок, а сама вызвала коридорного и заказала виски с содовой.

Вскоре мы потягивали бодрящий напиток и обменивались впечатлениями. Результаты оказались вполне удовлетворительными. Приготовления подходили к концу, так что на рассвете можем смело пускаться в путь.

Остаток дня я паковала ящики, спеша покончить с этим делом к вечеру. Это был последний цивилизованный вечер, и, хотя жизнь в пустыне обладает своей прелестью, хотелось сполна насладиться хорошим вином и хорошей кухней, принять горячую ванну и выспаться в мягкой кровати.

На ужин мы взяли с собой Рамсеса, хотя он очень неохотно расставался с Бастет.

– Кто-нибудь обидит ее, – сказал он, укоризненно глядя на меня. – У нее на спине порез, мамочка. Кто-то поранил ее ножом...

– Знаю, милый, я уже обработала рану.

– Но, мамочка...

– Хорошо, что дело ограничилось лишь царапиной. Надеюсь, Бастет не...

– Что, мамочка?

– Неважно.

Я покосилась на кошку, которая взирала на меня загадочными янтарными глазами. Никаких признаков любовного пыла у Бастет не наблюдалось... Но время, только время покажет, чем она занималась и где пропадала.

На этот раз Эмерсон не стал ворчать, что его силком всунули в вечерний костюм и заставили спуститься к ужину. Раздувшись от гордости, он всем подряд представлял «своего сына, Уолтера Пибоди Эмерсона». Я тоже гордилась нашим мальчиком: еще бы, Рамсес выглядел таким опрятным в своем шотландском костюмчике в тонах клана Эмерсонов. Вечер прошел очень приятно, и в свой номер мы вернулись в прекрасном настроении.

Проснулась я незадолго перед рассветом. Луна уже зашла, и комнату освещало лишь призрачное звездное сияние. Я немного встревожилась, поскольку у меня нет привычки просыпаться без причины, и вскоре причина эта обнаружилась – моего слуха коснулся звук крадущихся шагов. Шаги доносились из дальнего конца просторной комнаты, где были сложены ящики и тюки, готовые к отправке.

Несколько минут я лежала неподвижно, давая возможность глазам привыкнуть к темноте и одновременно напрягая слух. Хриплое дыхание Эмерсона мешало вслушиваться в осторожное шуршание, раздававшееся в углу, но в промежутках между вдохом и выдохом я слышала, как вор копается в наших вещах.

Мне не привыкать к ночным неожиданностям. По какой-то неведомой причине их словно магнитом притягивает ко мне. Вряд ли нужно говорить, что я не из пугливых. Вот и сейчас меня волновал лишь один-единственный вопрос: как схватить грабителя. На дверях не было запора, поскольку считается, что коридорный – вполне достаточная защита от гостиничных воров. Я не сомневалась, что появление в нашем номере злоумышленника – следствие моего интереса к убийству Абделя. Перспектива была заманчивой. Наконец-то появилась зацепка, которая, возможно, приведет к убийце! Да еще в моей собственной комнате!