Страница 93 из 114
Предшественники Маркса и Энгельса видели конечную причину всех социальных зол в существовании частной собственности. Для своего времени такое понимание было высшим из возможных достижений. Но само по себе оно недостаточно. Маркс и Энгельс сделали дальнейший шаг вперед. Они установили, что сама частная собственность является необходимым продуктом развития материального производства, что ее существование было обусловлено определенным уровнем производительных сил и что только достаточно высокое развитие их делает необходимым и возможным уничтожение частной собственности. Отсюда следует, что в будущем, коммунистическом обществе, основанном на общей собственности, его более глубокой материальной основой будет высокоразвитое производство. Производительные силы коммунистического общества будут представлены высшими достижениями крупной промышленности, будут иметь универсальный характер (общественный характер производства) и подчинены всему обществу в целом и, будучи освобождены от оков частной собственности, станут свободно, беспрепятственно развиваться.
Производство является основой существования общества. Поэтому производственная деятельность людей будет, как и прежде, основным видом их жизнедеятельности, но характер ее изменится коренным образом. Это изменение будет настолько глубоким, что в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс постоянно говорят даже об «уничтожении труда».
Что означает это выражение? Быть может это – проявление какой-то незрелости мысли авторов «Немецкой идеологии»? Отнюдь нет. Утверждение Маркса и Энгельса имеет вполне рациональный смысл, хотя оно и выражено в непривычной для нас форме.
В оригинале выражение «уничтожение труда» звучит по-немецки так: «Aufhebung der Arbeit». «Aufhebung» – термин гегелевской диалектики, который в философской литературе переводится искусственно изобретенным русским словом «снятие». Это понятие означает одновременно и уничтожение, и сохранение: уничтожение одних моментов и сохранение других[673]. И сверх того оно означает возвышение, переход на более высокую ступень развития. Таким образом, строго говоря, Маркс и Энгельс говорят не об «уничтожении труда», а о «снятии труда». Если упростить дело, то можно сказать, что речь идет о глубоком изменении самого характера труда.
Было бы нелепо предполагать, будто авторы «Немецкой идеологии» считают возможным уничтожить труд как производственную деятельность человека, как – согласно определению Маркса в «Капитале» – «процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой». Процесс труда в этом смысле, как говорит Маркс там же, «есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам»[674]. По существу такая же концепция лежит в основе взглядов, развиваемых и в «Немецкой идеологии»[675].
Что же в таком случае означает требование «уничтожения труда»? Труд понимается здесь как деятельность по внешнему принуждению, деятельность, навязанная человеку под угрозой лишиться в противном случае средств к жизни. В условиях буржуазного общества такой труд принимает форму наемного труда. Так что непосредственный (и вместе с тем более узкий) смысл требования «уничтожения труда» сводится к требованию уничтожения наемного труда[676].
Резюмируя выводы, вытекающие из материалистического понимания истории, Маркс и Энгельс, в частности, формулируют и такой: «3) при всех прошлых революциях характер деятельности всегда оставался нетронутым, – всегда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о новом распределении труда между иными лицами, тогда как коммунистическая революция выступает против существующего до сих пор характера деятельности, устраняет труд и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами» и т.д.[677]
Во что же превратится деятельность людей после «уничтожения труда»? Эту новую форму деятельности Маркс и Энгельс называют здесь самодеятельностью (по-немецки: Selbstbetätigung). Труд превратится в самодеятельность, деятельность по внешнему принуждению – в деятельность по внутреннему побуждению. «Только современные пролетарии, совершенно лишенные всякой самодеятельности, в состоянии добиться своей полной, уже не ограниченной, самодеятельности, которая заключается в присвоении всей совокупности производительных сил и в вытекающем отсюда развитии всей совокупности способностей». Посредством революции «пролетариат сбрасывает с себя все, что еще осталось у него от его прежнего общественного положения. Только на этой ступени самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в целостных индивидов и устранению всякой стихийности. Точно так же соответствуют друг другу превращение труда в самодеятельность и превращение прежнего ограниченного общения в такое общение, в котором участвуют индивиды как индивиды»[678].
Коммунистическая революция уничтожает классовое разделение труда и его следствия, в том числе и отчуждение социальной деятельности. Если это отчуждение выражалось в том, что деятельность людей и ее результаты выходят из-под их контроля, становятся самостоятельной, противостоящей им и господствующей над ними силой, – то с уничтожением отчуждения объединившиеся индивиды ставят свою совокупную деятельность под свой контроль и начинают господствовать над ней. Но условием и основой господства над социальными силами является контроль над производством как основой общественной деятельности.
О необходимости сознательного руководства производством говорили и предшественники Маркса и Энгельса. Но только на основе материалистического понимания истории стала вполне ясна решающая роль этой стороны сознательной деятельности будущего общества.
С коммунистическим регулированием производства люди подчиняют своей власти и способ своих взаимных отношений, – очевидно, не только производственные, но и – определяемые ими – все общественные отношения. До сих пор развитие общества происходило стихийно, отныне оно приобретает сознательный, планомерный характер.
Одной из отличительных черт будущего общества является сознательный контроль над всеми вообще условиями жизни общества. Это относится, например, даже и к языку как средству общения: «Само собой разумеется, что в свое время индивиды целиком возьмут под свой контроль и этот продукт рода»[679].
Контроль над производством и всеми общественными отношениями, сознательная организация совместной деятельности людей приводят к тому, что отныне развитие общества подчиняется общему плану свободно объединившихся людей[680].
В коммунистическом обществе роль общественного сознания становится существенно иной.
На первый взгляд тут нет ничего нового. Ведь и предшественники Маркса и Энгельса постоянно говорили о разумном характере будущего общества, а апелляция к разуму была типичным аргументом и, если угодно, одним из главных методологических приемов при построении картин идеального общества. В работах Энгельса также неоднократно встречался «аргумент к разуму», характеристика будущего общества как разумно устроенного.
И все-таки в «Немецкой идеологии» появляется нечто новое. Это новое определяется тем новым теоретическим контекстом, в который включается по видимости старое положение. Ведь именно здесь со всей резкостью формулируется важнейшая аксиома: бытие определяет сознание. В сочетании с ней мысль об изменении роли сознания в будущем, о превращении его в некоторым образом определяющий фактор, означает не что иное, как предпосылку для вывода о диалектически развивающемся характере взаимодействия между общественным бытием и общественным сознанием. Такой вывод здесь еще не делается, но предпосылки для него уже складываются. Энгельс сделает его три десятилетия спустя, в ходе работы над «Диалектикой природы» и «Анти-Дюрингом».
673
В одном месте Энгельс поясняет смысл этой гегелевской категории так: «снять», т.е. уничтожить форму и спасти содержание (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 281; ср. т. 20, стр. 142).
674
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 188, 195, курсив наш.
675
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах…, стр. 35 – 37.
676
Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 456.
677
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах…, стр. 50, см. также стр. 82, 85 и К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 192, 204, 207, 213.
678
См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах…, стр. 93 – 95.
679
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 427. Эта мысль универсальнее, чем идея о едином языке в будущем обществе, развивавшаяся утопистами.
680
Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах…, стр. 88.