Страница 14 из 51
Ленинградский исследователь Л. С. Клейн сопоставил эти легенды со славянскими преданиями о громовержце Перуне. Он производил громы и молнии, посылая на землю дожди с помощью «облачных дев», которых славяне именовали вилами или берегинями (вот и женщины, которых «Пиръон-падчах» заставлял лить воду с медных небес). Связь вил с дождём была неразрывна — на головном уборе древнерусских женщин XII века цепочки-рясны, изображающие дождь, свисавшие по бокам лица, кончались подвесками-колтами, на которых изображали вил — птиц с девичьими лицами. Удивительнее всего, что мастера, жившие в уже не первый век крещёной стране, осмеливались не просто изображать языческих полубогинь, подобных апсарам, подчинявшимся индийскому Громовнику — Индре, но даже «святотатственно» обводили их прелестные головки НИМБАМИ. Перун, по белорусским преданиям, летает в небе верхом на мельничном жернове, а в словацкой легенде говорится, как сурово он карает тех, кто непочтительно обходится с хлебом. Некогда, говорит эта легенда, хлеб рос по всей ости пшеничного колоса, от земли до верху. И было так до тех пор, пока однажды неразумная женщина, убирая хлеб, не взяла с собой ребёнка — но не припасла чистой тряпицы, и, когда малыш испачкал пелёнки, вытерла детскую попку колосьями. Разъярённый Перун обратил надругавшуюся над хлебом женщину в каменный столб, а поднявшаяся лютая буря стала срывать зерна с колосьев. Но тут вмешалась собака и умолила грозного бога оставить на колосе зёрен хотя бы на длину её носа. С тех пор, повествуется в предании, люди и едят «собачью долю» в хлебе.
Медное небо также упоминается в русских легендах, духовных стихах, заговорах: «встану яз… благословясь и пойду перекрестясь в чистое поле, умоюся росою и зорёю светлою, утруся красным солнцем, подпояшуся светлым месяцем, обтычуся мелкими частыми звёздами, покроюся медным небом». У христианского бога и «небесного воеводы» Михаила-архангела просил православный ратник загородить его «железным и медным небом». Уж не языческого ли Небесного Воителя замещает в этом заклятии христианский архистратиг полков ангельских?
Даже бочки, которые катали по медному небу женщины Пиръона, появляются в легенде неспроста, и не без связи с Перуном. В честь Громовержца его обрядовым оружием — палицей — удалые молодцы-юнаки в хорутанских деревнях старались с седла достать и разбить старую бочку, подвешенную на главной деревенской площади на старую, почитаемую в округе липу. Односельчане стояли в это время вокруг и пели обрядовые песни. А новгородцы в 1358 году «утвердишася межи собою крестным целованием, чтоб им играния бесовского не любити и бочек не бити». Поскольку языческие боги предков стали для крещёных христиан «бесами» — «боги языцей — бесы!» (Втор. 32:16–17, Пс. 105:37, Коринф. 10:10), в том числе и сам Перун — Иаков Мних писал в «Похвале князю Владимиру»: «Поганских богов, рекше бесов — Перуна, и Хърса, и иных многих», — то и обряды в честь них стали «бесовскими играниями». Ещё А. Афанасьев в своих «поэтических воззрениях славян на природу» сопоставил два этих известия, придя к выводу, что речь шла об обряде в честь Перуна, где бочка обозначала его грозовые тучи, полные хмельной влагою дождей.
Наконец, любопытную легенду сохранили от времён близкого соседства со славянами жители Армении. Историк VII века Зенобий Глакк в своей «Истории Тарона» говорит нам вот о чём: жили три брата, одного звали Куар. другого — Мелтей, третьего — Хореан. «Куар поставил город Куары, а Мелтей поставил на поле свой город и назвал его Мелтей, а Хореан поставил свой город в земле Палуни и назвал его по имени Хореан. И по прошествии времени… Куар, Мелтей и Хореан поднялись на гору Каркея и нашли там прекрасное место, так как там простор для охоты и прохлада, а также обилие травы и деревьев. И построили они там селение, и поставили они двух идолов».
Многие годы это сообщение средневекового армянского автора оставалось далеко за пределами ноля зрения исследователей, изучавших славян и начало Руси. Что ж, как отмечал ещё Козьма Фаддеич Прутков, специалист подобен флюсу — полнота его одностороння; иногда полезен бывает свежий взгляд дилетанта, способный придать новое направление поискам специалистов, если только те окажутся способны обратить и свои взоры в этом направлении. В 1928 году Н. Я. Марр, исследователь крайне, не говоря худого слова, своеобразный, место которого в науке, в общем-то, целиком и полностью определялось тем, как умело подстраивал он свои умопостроения под «линию партии», сделал наблюдение, которое одно, невзирая на все его, балансировавшее иногда на грани шарлатанства, чудачества, способно обессмертить его имя. Он сопоставим предание, сообщаемое Зенобием Глакком, с… преданием «Повести временных лет» об основании Киева. Куар напомнил ему Кия, Мелтей — Щека[21], Хорив (в некоторых списках летописи звавшийся Хоревом) — Хореана. Земля Палуни, в которой жили и обустраивались братья Куар, Мелтей и Хореан, явственно напоминала землю полян, где княжил Кий с братьями. Даже упоминание сразу за рассказом об основании Куара «множества деревьев» и богатых охотничьих угодий нашло полнейшее, едва не дословное подобие в сообщаемом русским летописцем предании: «И сотвориша град во имя брата своего старейшего и нарекоша имя ему — Кыев. И бяше около града лес и бор велик, и бяху ловища зверь». Наблюдение Н. Я. Марра подхватил и развил Борис Александрович Рыбаков, обратив внимание на то, что даже порядок повествования в двух преданиях одинаков: сперва перечисляются отдельные поселения братьев (в нашей летописи это горы будущего Киева, Щековица, до сих пор носящая это имя, и до сих пор не определённая исследователями Хоривица). Затем говорится об основании ими одного города. И, наконец — о лесе под стенами молодого поселения и охотничьих угодьях в этом лесу.
А я, пожалуй, добавлю ещё одно сходство: в летописях, восходящих к новгородской традиции, сразу за рассказом об основании града, лесе и «ловищах» под ним замечается: «были же они язычниками и приносили жертвы озёрам, колодцам и растениям, как и другие язычники». В других списках и того хлеще: «бяху же невернии и многое тщание имуще к идолом». Конечно, можно списать эти замечания на желание новгородцев уязвить надменных киевлян — не зря же киевский летописец на том месте, где его новгородские коллеги сообщали не без злорадства об «идолопоклонническом» усердии основателей «матери городов русских», словно бы с обидой за предков, вместо этого заявляет: «бяху те мужи мудры и смыслены, и нарицахуся поляне». Что желание уязвить киевлян у новгородских летописателей было — тут спора нет, недаром же они «превратили» Кия с братьями и сестрой в изгнанных (чуть ли даже не во времена Олега Вещего) их, новгородцев, пращурами разбойников[22]. Но есть одна «мелочь», с одной стороны сокрушающая попытки новгородцев предельно «омолодить» столицу Руси, с другой — не дающая воспринять упоминание об почитании братьями языческих кумиров как просто очередную шпильку в новгородско-киевском соперничестве. А именно — как раз на этом месте, после рассказа о густых лесах и местах для охоты, Зенобий Глакк говорит… о поставленных братьями идолах.
Тут уж никак не отделаешься разговором о случайных созвучиях или совпадениях. Помилуйте — имена двух из трёх братьев (по звучанию, по смыслу — и третьего), название земли и основанного ими города, наконец, содержание и последовательность четырёх частей сказания (об отдельном житье братьев, основании ими города на горе, охоте в лесах и почитании идолов) — таких совпадений просто не бывает! Между тем отделаться от основателя Киева хотят нынче многие. Одни заявляют, будто Кий с братьям — книжная выдумка, плод умствований келейника-летописца, а само имя его происходит от названия Киева. По логике, с позволения сказать, этих людей, имя Юрий происходив от названия города Юрьева — нынешнего Тарту? Но сейчас, с лёгкой руки украинского эмигранта Омельяна Прицака, многие увлеклись идеей, будто название Киева… хазарского происхождения! Араб аль Масуди, упомянул командующего мусульманскими войсками Хазарского каганата (дело было в X веке) в чине вазира, а по имени Ахмад бен Куйя, то есть сын Куйи. Некоторым учёным тут же всё стало ясно — вот папа-то этого хазарина, этот самый, извиняюсь, Куйя, и основал Киев!
21
Мелтей — одно из армянских названий змея; слово же «Щек», Марр связал с древнерусским «щекотать» — «свистеть», «шипеть»
22
Занятно, что по следам новгородских летописцев идут и иные нынешние исследователи. В. В. Кожинов пытается обосновать мысль о жизни и княжении Кия в конце VIII века. Но как тогда Зенобий Глакк мог знать о нём заранее столь досконально? Впрочем, Кожинов хотя бы признает Кия славянским князем, а не книжным миражом или иноплеменником, как иные его коллеги.