Страница 13 из 51
Есть «союзники», с которыми лучше не объединяться даже перед лицом такого врага.
Глава 5. Сказания славянского Кавказа
Бывший мулла и друг Пушкина. Адыгейские песни про антских героев. Время «Бусово». Каган Байан, Лаврита и Мезанмир. Падишах-Громовержец из чеченских легенд. Перун на Кавказе. Хлеб, бочки и медное небо. Армянский историк защищает князя Кия. Хазарские фантазии. Тяжёлый больной армянского лекаря. Времена братства подходят к концу.
На невесёлой ноте закончился рассказ о славянах на полях сражений молодого каганата хазар с набирающим мощь халифатом арабов. И перед тем как перейти к следующему повествованию, увы, также не слишком радостному, задержимся, читатель, хоть ненадолго на том, что не омрачит нашего взора, — на следе, что славяне-язычники в культуре племён и народов Кавказского хребта.
Я уже говорил об адыгейских преданиях про богатырей из рода антов и про то, как воевали эти богатыри с готами и гуннами, аварами и византийцами. Впервые об этом поведал кабардинец по национальности, бывший мулла, Шора Бекмурзич Ногмов в статье «Предания адыгейцев небесполезны для истории России», а обнародована эта статья была в 1850 году, в журнале «Московитянин». В бытность в Пятигорске Александра Сергеевича Пушкина — вот мы и вернулись к золотому веку русской литературы — Ногмов собирал для великого русского поэта адыгейские сказания, песни, легенды; в свою очередь, Александр Сергеевич помогал адыгейцу освоиться с русским языком, правил стиль переводов. Что же до записанных и напечатанных им преданий, то они, судя по всему, восходят к глубокой древности. Адыгейцы, по мнению некоторых учёных, — потомки знакомых ещё Геродоту меотов, чьи владения подходили к Азовскому морю, по их имени называвшемуся эллинскими мореплавателями Меотидой, со стороны Предкавказья. И в их легендах отразились звучащие седой стариной имена былых хозяев причерноморских степей и предгорий — «кимирген»-киммерийцев, «шармат»-сарматов. Помнили они и «тургутов»-утургуров, гунно-болгарское племя, кочевавшее в Приазовье ещё при предках Аттилы, которого адыгейские предания именовали Адилем, и «хаза»-хазар, и русский Тъмуторокань, который называли Тмутараканем, и «косириха», то есть кесаря, по имени Юстин — скорее всего, нашего старого знакомца Юстиниана II, проведшего несколько лет в ссылке на берегах Меотиды. Помнили они и актов — в их легендах то и дело мелькает «антский юноша», «антсий княжеский сын», «антский всадник». Очень показательно, что анты оставили о себе память на огромных европейских пространствах — от альпийских деревенек Центральной Европы, где их именем в тирольских легендах стали называть легендарных великанов[19], первых хозяев земли (более того, слово «enta», обозначающее лесного великана, попало и в англосаксонский «Беовульф», а оттуда… во «Властелин колец» профессора Дж. Р. Р. Толкина), до адыгейских аулов в предгорьях Кавказа.
Между прочим, эпос адыгейцев подробно рассказывает про трёх антских героев: Буса, Лавриту, того, что дал столь гордый ответ аварским послам, и Мезанмира Идарича, убитого аварами.
Историк германского племени готов Иордан в своей книге о происхождении и деяниях готов рассказывает, как во времена конунга Винитара (это имя-прозвище буквально означало «Потрошитель венетов», то есть вендов, славян) были схвачены в плен и свирепо казнены семьдесят старейшин народа антов во главе с князем Босом и его сыновьями: «он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побеждён, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Боса с сыновьями его и семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых усилили страх покоренных». Русское «Слово о полку Игореве» говорит: «готския красныя девы въспеше на брезе синему морю, звоня рускымъ златом: поютъ во время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Здесь воедино сведено три исторических события: «готские красные девы» радуются пленению князя-славянина, Игоря Святославича, героя «Слова», сопоставляя его участь с судьбою захваченного когда-то их пращуром славянского князя Буса-Боса, и ожидают, что пленивший Игоря половецкий хан Кончак окончательно уподобит судьбу пленника той, что постигла правителя антов, отомстив за своего деда, хана Шарукана, взятого в плен и казнённого русскими воинами. Буса, убитого готами-«гутами», песни адыгейцев именуют Баксаном. Ногмов перевёл плач по коварно убитому врагами князю антов его сестры: «Геройство Буса освещает народ антский своими доблестями. О родина Буса, хотя нет уже его среди живых, но когда будет добывать тебя Гут — не покоряйся!
Весь народ почитал его за благого духа: когда начиналось сражение и удары блистали, как молнии, его присутствие поселяло в антском народе уверенность.
Гутские истязания не прекращаются, весь антский народ пришёл в отчаяние, потому что восемь пар быков привезли его тело на родину».
Другого славянского героя, Лавриту, адыгейцы называли Лавристаном. Он, согласно песне, в калым своей невесте (конечно, в антских преданиях звучало иное, славянское название выкупа за невесту — «вено») включил пленников из византийских провинций Мизия (земли современной Болгарии) и Дакия (теперь на её месте расположилась Румыния). Он ходил на Русь (суля по всему, дунайскую). Историю же, обессмертившую имя Лавриты-Лавристана, адыгейские певцы передали настолько схоже с византийцем Менандром — донесшим до нас имя славянского вождя, — что просто диву даёшься. Точно так же, как и хронист Восточного Рима, адыгейские певцы рассказывали, что послы Аварского кагана «Байкана» — того самого Байана, что хвастался безразличием к судьбе своих славянских воинов, — потребовали от Лавриты-Лавристана дани. Князь и младшие вожди отказали им, «отвечая гордыми и неприятными речами». Менандр на этом месте сообщает о приведённых мной выше «дерзких и гордых» словах Лавриты. Дерзить начали в ответ и надменные степняки — и до того разъярили славян, что те, позабыв священную неприкосновенность послов, перебили их. Получив повод для войны, аварский правитель двинул свои полчища на Дунай, и Лаврита погиб, защищая свою землю.
От рук авар Байана принял смерть и ещё один славянский вождь той поры — Мезанмир Идарич[20], которого адыгейские легенды величают «Маремихо, сын Идара». Этот как раз погиб в посольстве к аварам — некий недоброжелатель антов по имени Котрагиг нашептал кагану, что, убив князя, справиться с антами будет много легче.
Увы, негодяй оказался совершенно прав. «С тех пор пуще прежнего стали авары разорять землю антов, не переставали грабить её и порабощать её жителей», — заключает рассказ об этих событиях летописец Восточного Рима.
Любопытно, что остатки аваров, в Европе после падения каганата попросту вырезанных озверевшими данниками («и погибоша аки обре», отмечает летописец), сохранились в Дагестане — это всем хорошо известный народ аварцы, славный впоследствии не столько воинскими достижениями, сколько отличными оружейниками — «шеломы оварьские» упоминает «Слово о полку Игореве».
Однако ещё занимательнее тот след, что соседство сославянами оставило в фольклоре другого кавказского народа — чеченцев. В преданиях их упоминается некий Пиръо или Пиръон падчах (падишах). В первом из них ему прямо приписывается Божественное могущество Творца: «Люди говорят, — гласит чеченское предание, — что Пиръон-падчах создал небеса и землю. Чтобы забраться на небо, нужно много времени. Настолько много, что если гнать на небеса осла, то понадобится столько времени, что трёхгодовалый осёл по возвращении сдохнет от старости». Вторая легенда уже противопоставляет Пиръона «богу» — не то Аллаху, не то собственному божеству вайнахов. Немногие знают, что чеченцы, нынче ставшие чуть ли не лицом — и надо сказать, очень неприятным лицом — исламского мира, ещё два столетия назад были язычниками и поклонялись своим племенным богам. «Пиръон спорил с богом. По краю Вселенной он сделал навесы из бронзы наподобие небес. По ним он с шумом катал бочки, лил из них воду». Третье сказание говорит: «Пиръон создал медные своды небес. Он заставлял женщин подниматься на самодельные своды небес и оттуда лить воду». Иногда его называют сыном Селы — вайнахского Громовержца. Есть ещё легенды, как Пиръон достал для людей из подземного мира первую мельницу, и о том, что грозный владыка очень уважал стариков, любил детей и безмерно почитал хлеб, за неуважение к которому наказывал строго. Естественно, две первые заповеди вполне понятны и естественны для чеченцев, живущих и по сей день родовым строем, но вот заповедь о любви к хлебу не слишком типична для горского народа, чьим главным пропитанием были охота, скотоводство да разбойные набеги на соседей.
19
Вообще, у многих народов таким сказочным исполинам приписывают имя древних племён, соседствовавших с их предками. При этом зачастую богатырская стать в счёт не шла — вряд ли угры-мадьяры так уж потрясли своим ростом французов, гунны — немцев, а обры-авары — поляков. Скорее речь шла о мощи и опасности всего племени, о том, какое почтение, страх, а иногда ненависть внушало оно соседям, заставляя видеть в себе не только людей, сколько воплощение грозной стихии. Кстати, и русское «исполин» из этого же с списка и происходит, как полагают, от названия скифского племени «спадов».
20
Недавно довелось прочесть, будто отчества славяне позаимствовали у скандинавов. Счастлив сообщить, что первое славянское отчество отмечено византийцем Менандром ещё в VI веке, во времена, когда никаких скандинавов дунайские и днепровские славяне и знать не знали.