Страница 18 из 20
— Раздвинув понятие истории до всеприсутствия — «история Галактики», «история амебы», «история Земли», — мы теряем историю в ее строгом человеческом смысле. История есть делаемая история. Потому что человек не только обнаруживает, что он в истории, он ее делает. То, что история делаема, входит в ее определение.
Что до предшествующего, там мы имеем целые полосы человеческого существования, где нормой были выбраковка и отсев. Отсеянное шло в никуда. Эволюция действует по собственным правилам. Эти правила, хоть и осложнялись такими свойствами человека, как речь, как слово, но еще не до той степени, чтобы слово определяло собой человеческую жизнь, причем определяло ее в формах истории. Однако внутри истории оказалось, что в роли палача слово даже страшней эволюции.
Сегодня легко говорят, что между Октябрьской революцией и Кампучией Пол Пота принципиальной разницы нет. Почему? Не потому что убивали всех подряд и был, как нам теперь внушают, какой-то «геноцид нации». Тут верней говорить о самогеноциде, он бывает с людьми. Но и я полагаю, что решающей разницы нет, поскольку в основе культ результата — ритуал веры в вездесущую историю, всепобеждающую, ведущую и ведомую.
Часть 4. Категории русской и советской истории
31. Историческое невежество российских лидеров. История России состоит из цезур
— Для России губительна роль исторического невежества лидеров, которое устрашающе руководит их поступками. Для нынешних лидеров России непроницаемо темна уже первая оттепель 1950-х, не говоря о страшном и труднообъяснимом даже для современников сталинском сюжете. Что говорить про чаадаевский вопрос и XIX век?
Ельцин заявил, будто возрождает 1000-летнюю Россию. Он что, верит, что Россия тысячу лет была той, какой он взялся ее «возрождать», и в таком составе? Он просто ни черта не знает. Русская история видится ему непрерывной, а ведь она — цепочка цезур. Внутри себя она несколько раз рвалась и начиналась заново.
Ни один квалифицированный историк не скажет, что маленькие славянские княжества простым «ходом исторического развития» могли за столетие вырасти в державу, простершуюся до Тихого океана. Эту возможность открыло Москве сокрушительное событие нашествия монголов. Последний центральноазиатский кочевой выброс — не простая пауза в сплошном процессе, а цивилизационная катастрофа домонгольской Руси. Обвал русскости, а там уже — возобновление русской истории заново из руин, в ипостаси российской.
Многажды начинаясь, русскость никак не могла собрать своих начал в нечто государственно завершенное. Если у политика-лидера нет сознания этой опасной прерывности русской истории, он сам опасен для России. Без сознания страны в ней нельзя правильно действовать, историческая интуиция должна подсказывать государственные шаги.
В России, где предки — в советниках, а кровавые призраки — в наставниках, лидерский масштаб крайне важен. Политике общества следует приобрести вид селекции лидеров, знающих масштаб своей роли. Когда существование страны веками облечено в формы трагедии, нужно, чтобы ее политик посмел войти в трагедию действующим лицом, чтобы он поднял себя до ее уровня.
И вот момент, когда истекают века, — ведь в этом фарсовом декоре Москвы история завершается. А человек, ведущий страну к концу столетия, не смеет стать их воспреемником, поскольку не предощущает финала!
32. Беглецы от власти формируют власть. Русский как человек, втягиваемый во власть. Русский Мир и русское человечество
— Кто создает из Московской Руси Россию? Люди, беглые из крепостного состояния на свободу в казаки.
— Русские конкистадоры?
— Они не конкистадоры, а беглецы, жаждущие воли! Бегут от власти, а та их догоняет, вбирает в себя — и они становятся субстратом власти. Оттого из их среды мог выйти человек, объявивший себя императором Петром III. Все его окружение знало, что он Емелька Пугачев, их это устраивало. Они уже вошли в контекст русской власти-самозванки. Конкистадор тоже бывал беглым бандитом, но это несколько другая фигура. Казаками формируется человеческая плоть властного пространства.
— Хорошо. А вот с русскими тут что происходит?
— Почти никто в мире не обозначает себя прилагательным, как мы, прилагательное «русский» стало именем существительным. Спазматическое превращение маленькой фрагментарной Московской Руси в гигантскую Россию просто не сумело выразить себя в этнониме.
Даже при численном преобладании русских пространство не стало русским ни в национальном, ни в этническом смысле. Все дело в его происхождении. Откуда и взялась парадигма, в которой работают разнородные течения мысли: что русскому можно войти в человечество, только сделавшись русским Миром у себя дома.
С этой точки зрения Достоевский говорил, что ему нужно русское человечество. В той же степени, как неправославному Чаадаеву. В такой же степени, как политикам мыслящего движения 1970–1980-х — Александру Михайлову и народовольцам вообще.
Отсюда под конец выйдет Ленин с его русской мировой революцией. Россия — единственная страна, где можно было осуществить Маркса, которого Запад, приняв как мыслителя, отверг как руководство к действию. Зачаток программы Мира миров выступил в форме русского негатива и в этой негативной форме достиг предела интенсивности.
33. Краткосрочность русской истории. Евразийские империи выгоняют внутреннее противоречие наружу
— Обстоятельство, о котором следует помнить изначально, относится к срокам. Русская история началась сравнительно поздно, искать в ней что-либо раньше X века — занятие пустое. А говоря об истории России, то и позже — века с XV-го. И это не самоумаление, а коренной факт — русская скоротечность. Россия — это исторический взрыв.
Она спазматически быстро вошла в Мир, становясь евразийской империей, похожей и непохожей на другие империи. С особой моделью входимости в Мир, образующей вечный фактор ее политики, при любых руководящих идеях или правителях. Экспансия навсегда застряла во властном теле этого организма, слишком быстро проскочившего из детства во взрослые.
Подсознательным русской истории стало исключение внутренних противоречий выводом их вовне. А последнее создает новые конфликты. Перешагнув оптимальные границы, государство сохраняет единство только через унификацию и нивелировку, изглаживая внутренние различия. Что достигло крайнего предела при Сталине и обрекло на развал Советский Союз. Но постоянная жертва при этом — русские.
Говоря о России, движении русской мысли и трагедиях мыслящих людей, надо видеть пространственные объемы, в которых это происходит. Их пределы становятся тайной препоной и трагическим стимулом движения мысли и образа.
34. Царь Иван Грозный и евразийские инновации. Государев двор, опричнина и холопы
— Русскую государственную историю можно отсчитывать от царствования Грозного. Это Big Bang, «Большой взрыв» для русской вселенной.
— Контекст мыслей царя Ивана в его свободе обращения с библейскими текстами при пафосе самодержавной власти. Его действительная вера в Божье предназначение и в Божье присутствие при полном разрушении всей прежней личности Ивана Васильевича. Они с Курбским ведут разговор на разных русских языках, его трудно назвать «перепиской». Курбский напоминает, как славно было в первый период царствования, пока Иван вел реформы в согласии с ближними, а царь ему: о чем ты? как смеешь, смерд? кто я и кто ты? Из камней сих воздвигну детей Аврааму! Здесь Россия, входящая в Азию, и Иван Грозный, на царствие всходящий. Недаром народное предание связало введение титулатуры царя с взятием Казани, хотя хронологически все не так.
Об опричнине разговор особый. Веселовский спрашивал, как это Василий Осипович Ключевский не видит, что в основу опричнины взят государев двор? Только-только складывалось компактное устройство московских великих княжений, как прибыло вдруг несметное пространство. Территория, которую нельзя включить ни в уделы, ни в великое княжение. Нет ничего политически готового, во что можно втянуть Заволжье с Сибирью и освоить в государственном смысле. А что есть под рукой? Государев двор с холопьями.