Страница 15 из 20
Они и есть герои самообмана. То, что Гегель выразил в знаменитой тезе о хитрости разума. Поскольку мы имеем дело, в общем, с Промыслом, именуемым Абсолютным духом, осуществляющим свое движение, проделывая циклы овнешнений, а овнешнение духа в человеческой истории — это застревание. Он застревает, и ему не освободиться без усилий людей — а усилиям нужна человеческая страсть. Которая всегда совершает больше, чем нужно для освобождения, и за это расплачивается.
Я по устройству ума более податлив на самообман. Плюс обстоятельства жизни, где многое действовало в эту сторону.
Что до Ленина, тот думал, что идет путем истинным и что он свободен. Я допускаю даже, что катастрофа, которая с ним случилась, не укладывалась в его понятие о самообмане. Я допускаю, что Ленин не нуждался и в чувстве свободы — зачем она ему, если есть истина, как он полагал? Помню, до меня дошел несколько смешной смысл фразы: «марксизм не догма, а руководство к действию» — ведь руководство к действию и есть то, что делает истину догмой! В действии нельзя быть одновременно то тем, то иным. Сделав шаг, нельзя застыть в рефлексии — не сложится действие! Естественно, что там, где сочиняют руководства к действию, поначалу допуская гипотезы и варианты, мысль все больше ограничивает себя. И самообман растет. Это уже не доброкачественная опухоль живого ума, а рак деятельного мозга.
Самообман либо некое привычное состояние, либо крушение, пережитое тем, кто опознал свой самообман. Одно дело жить самообманом, а другое — ощутить как самообман всю жизнь.
В конце концов, на чем зиждется христианство? На идее Второго пришествия, которое не состоялось, но задало вектор. Вызвало к жизни духовную энергию, породило движение, организацию, вступило из культа в сферу культуры. Был человек эволюционным существом; был после существом историческим, полагавшим себя в состоянии изменить Мир посредством преображения в Homo novus. Теперь человек на ином уровне приходит к пониманию того, что знал вообще-то каждый эллин: Мир завершен, но не закончен, другого Мира не будет.
— Приведет ли это к свободе от самообмана?
— Человек — аномалия. Наш предок был обреченная тварь. Некое обреченное существо выскользнуло из своей обреченности и из того, что ее обусловливало, сумев сбыться человеком и не ведая, куда это заведет. Самообман есть уяснение в драматических для человека обстоятельствах, что он попытался делать нечто запретное, противоэволюционное, несовпадающее с тем, что вообще человеку доступно. Потому и обреченный Ленин тревожно интересен. Может быть, он из фигур, которыми кончается мир самообмана? Который в равной мере должно назвать миром истории, пытавшимся осуществить человечество — несбыточную аэволюционную идею.
23. Тайна Судного дня. Утраченные возможности. Ликвидаторы прошлого — убийцы будущего
— Таинственная бессмертная фраза о Судном дне: все мертвые воскресну т, а живые изменятся — она ведь прочитывается, что мертвые воскреснут только в тех, кто изменится. В каком смысле мы должны измениться, чтобы мертвые воскресли для нас? Это непременное условие и квинтэссенция истории, но откуда потребность в Судном дне? Человек принимает в себя воскрешаемых мертвых, поелику меняется сам, и в меру того, как изменится. Дело в том, что, когда он, перестав изменяться, выйдет за пределы истории — наступит некоторая завершенность. Что тогда: перестав меняться, он повторяется? Нет. То, что он вышел за пределы истории, не означает, что все задано. Можно осознанно отнестись к мировой завершенности и начать действовать уже в рамках нового ее понимания.
Но в истории человек мотивирован желанием переначаться. Он движим этой потребностью, пока не убедится в ее неосуществимости — тем, что обрел, и тем, что потерял. Более всего это выражается в постоянно преследующей нас идее-фикс утраченных возможностей. Откуда эта идея, что за «утраченные возможности»? Это ж бессмыслица: утраченные по отношению к чему, и почему — утраченные? Потому что человек видит, что не вполне нов, и слишком дорого заплатил, пытаясь стать новым. Здесь меняется модус.
Россия — страна-пограничье Мира, она опережает и безнадежно отстает. Нечто давая другим, она в то же время не в силах позволить себе то, что есть у них. В России вовсе не умеют работать с настоящим. В ней буквализм понятия «прошлое будущего» доведен до предела: ликвидатор прошлого буквально готовит себя в убийцы всего, чреватого будущим.
24. Российская Федерация — злополучный термидорианец. Неудовлетворенная заявка России на обыкновенность
— Сталкиваются глубиннейшие вещи. Обрушилась и пошла ко дну та необыкновенная Россия — перенапряженная, пограничная Европе себе в укор, себе в страдание. Выдохлась она, кончилась. И люди, которые без нее сами ни на что не способны, кроме как быть обыкновенными, сегодня — лживо наследуя той, необыкновенной! — расстреливают и убивают других людей.
— Вот, казалось бы, самый момент для перехода к хорошей термидорианской политике. Разве это не термидорианская ситуация?
— Мы действительно в коллизии Термидора. Но кто мы в ней? Коллизия по происхождению старая европейская, набравшая силу вынудить или соблазнить всех. Европейским проектом соблазняют всех, кто ни есть на земле. Причастные к тому, что состоялось на Западе, все — невольные доноры европейского проекта, который вместе с тем саботируют. Но ни из чего не следует, что все смогут жить Европой, обязаны заново прожить ее драму, что та им вообще показана!
Россия втянута в драму как соавтор европейской заявки и соавтор сопротивления ей. Не хочет принять Революцию, бунтует против Утопии и свою историю начала, объявив — устами чудака Чаадаева, жившего в Москве на Старой Басманной полтораста лет тому назад, — что Россия вообще вне истории! Буквалистски восприняв идею человечества, Россия рвется в него извне — как та единственная, без которой человечеству якобы не бывать, но без которого не умеет существовать только она сама. Пока не войдет, полностью истратившись на вхождение, и ценой именно европейских своих укладов.
Ведь и Термидор в России не привился. С Термидором у русских ничего не вышло из-за желания утопизировать саму повседневность. Не выровнялись История с выходом из Истории, Человечество — с отказом ему во имя Нации. И заменой Термидора пришла сталинская антиутопия тридцатых.
В 1993 году Россия выявила окончательную неприемлемость для себя пограничного участия в европейской коллизии. Бессмыслицей поведения и селекцией бесполезных людей Россией сделана повторная заявка на обыкновенность. Заявка, которая, как доказал Чаадаев, не давалась ей прежде и не дается теперь.
25. «Мы». Советские люди вернулись домой и нашли там полевых командиров
— Из всех порождений холодной войны мы, советские люди, — самое трудно переделываемое.
— Кто такие «мы»?
— Мы — те, кто идет к единой цели, отсекая всякого, кто пошел к другой. Это Сталин в нас заложил со страшной силой. И я говорю «мы», потому как сам выкормыш времени. А говорить «я» не могу, мне неловко.
Возможно, вопрос «куда?» для кого-то и устарел. Многие на земле уже готовы заменить Цель сетевыми графиками задач: выполнили одну, дальше — следующую… Тогда не обессудьте: похоронив Цель, вы никогда не избавитесь от полевых командиров вместо цели. Прожить одними задачами можно в немногих местах Мира, жить так всем повсюду нельзя. И мы так не проживем, потому что Россия глобальна, она не страна, а планета. Недавно были глобальными за пределами наших границ, но теперь мы пришли домой. Пришли навсегда, вот главная трудность. Мы только-только вернулись домой, а дома у нас — планета. С братским кладбищем всех русских погубленных альтернатив.
26. Что такое альтернатива и альтернативность в истории? Пример погибшей предальтернативы
— Что значит альтернатива? «Мне альтернативы нет» любил говорить Борис Николаевич.