Контроль

Во всяком случае, Тому это страшно не нравилось.

Он чувствовал себя глупым и беспомощным.

Как в первый миг рождения.

Скажите, так не бывает?

Ни один человек не помнит себя в первый миг рождения?

А вот Том помнил!

Вернее, он вспомнил об этом однажды.

Время от времени Том вспоминал о себе что-то такое, чего никогда прежде не помнил. И даже не знал, потому что никто ему об этом не рассказывал.

Но до тех пор, пока память оставалась неподвластной ему, Том испытывал состояние мучительной беспомощности. Тому казалось, что он сам себя ненавидит, хотя, опять же, совершенно непонятно: за что?

Ладно, значит, он слился со стеной и сделался невидимым.

Что потом?..

Потом мимо него прошли четверо в полувоенной экипировке. С огромными рюкзаками на спинах. Все четверо – при оружии…

И они говорили по-русски.

На шеях у них висели прозрачные пластиковые маски в черной окантовке с круглыми коробками биофильтров.

– Проклятье, откуда здесь русские?..

– Они тоже игроки.

Вздрогнув, Том резко повернулся на голос.

В дверях, сложив руки на груди, стоял человек, с ног до головы будто облитый тонким слоем эластичного пластика серого цвета. Даже вместо лица у него была серая маска без глазных отверстий.

– Мы договаривались, что ты не станешь забираться ко мне в голову!

– Ты задал вопрос вслух.

Том растерялся.

– Да?..

– Это нормально, – заверил «серый». Совсем как доктор Робертс. – Разговаривая с собой, ты учишься лучше себя понимать. Ты ведь знаешь старую присказку насчет того, что в начале было Слово.

– Я люблю читать, – кивнул Том.

– Я знаю.

Том взял со стола книгу и показал ее «серому».

«Игра в бисер».

– Расскажи о впечатлении, – в своей обычной манере не то попросил, не то потребовал «серый».

Том смущенно пожал плечами.

– Я не все в ней понял.

– Многие вообще ничего в ней не понимают.

– Я люблю книги, в которых не сразу все понятно. Некоторые я потом перечитываю. Снова и снова.

– Потому что они непонятные.

– Нет. Потому что они мне нравятся.

– Ты принес пакаль.

– Точно! – вспомнил Том. – Пакаль!

Он сунул руку в карман пижамной куртки – там ничего не было. Запустил руку в другой карман – там лежал только носовой платок.

Том озадаченно хмыкнул и, наклонившись, выдвинул ящик письменного стола.

В ящике лежало много занятных вещей.

Например, пакаль с изображением головы единорога.

И еще один – с лодкой под парусом.

Но пакаля, который он нашел вчера, там не было.

– Посмотри под подушкой, – посоветовал «серый».

Том откинул к стене подушку в розовой наволочке, на которой были нарисованы белые перышки. Если, глядя на нее, расфокусировать взгляд, кажется, что перышки парят в розовом тумане.

На такой же розовой с перышками простыне лежала квадратная металлическая пластинка размером с ладонь.

На пластинке была вырезана морская раковина, изящно закрученная в тугую спираль, с гребешком вдоль устья. На научном языке этот гребешок называется колумеллярной губой.

Пакаль.

Так называл эти пластинки «серый».

Третий пакаль, найденный Томом с того момента, как все началось.

Том положил ладонь на металлическую пластинку.

Он больше не был беспомощным и глупым, как новорожденный младенец.

Он вспомнил все.

Да.

Глава 2

Все началось четыре дня назад.

Двадцатого сентября.

В воскресенье.

Примерно в пятнадцать тридцать пять.

Дом Шепардов выходил фасадом на Гринхилл-стрит. Если выйти из дома, перейти улицу и немного пройти в сторону центра, то окажешься перед Музеем плюшевых мишек Тедди. Возле него всегда много туристов с детьми. Том, когда был маленьким, и сам подолгу простаивал у его застекленных витрин.

Выглянув в окно, выходящее на задний двор, можно было увидеть сад, чуть пожелтевшую крону старого вяза и уголок безумно-голубого неба.

За окном ярко светило солнце.

В начале осени порой случаются-таки ясные, солнечные дни. Когда все выглядит так, будто мир родился заново и все предметы еще не до конца обрели свое материальное воплощение, а потому кажутся полупрозрачными.

Как правило, такая погода держится не больше недели. После чего начинаются затяжные дожди.

Ну, так ничего не поделаешь.

Осень.

Том сидел в кресле в гостиной на втором этаже.

Перед ним стоял включенный телевизор, на коленях лежала раскрытая книга.

Телеканал «Дискавери» показывал новый фильм о Тунгусском метеорите. Ведущий с благородной сединой в висках, изображающий маститого ученого, тщетно пытался как-то увязать это давно уже канувшее в Лету событие с тем, что происходило сейчас.

Как утверждал сосед Шепардов мистер Венритас, Сезон Катастроф стал новым модным трендом, поэтому теперь с ним все пытаются увязать. Даже в «Макдоналдсе» недавно проводился тематический месячник «Сезон Катастроф», во время которого можно было попробовать «Разлом-бургер» и «Апокалиптический ролл». И тот и другой, по мнению Тома, оказались не лучше обычного чизбургера.

А дядя Боб рассказывал, что в пабе на углу Ротер-стрит стали наливать пиво «Катастрофа». Хотя лично он был уверен, что это все то же местное пиво, прежде называвшееся «Королевским». Однако после переименования оно стало стоить на двенадцать пенсов дороже.

Из чего следовало, что умение воспользоваться модным трендом заключалось в том, чтобы продать то же самое, что и прежде, но уже под новым названием и по более высокой цене.

В фильме «Тунгусский метеорит: начало Сезона Катастроф?» не содержалось никакой новой информации. А попытки выдать событие более чем столетней давности за первое предвестие Сезона Катастроф выглядели ну просто чудовищно нелепо!

Том продолжал смотреть фильм только потому, что любил самые разные таинственные, загадочные и необъяснимые истории. Будь то рассказы о привидениях или космических пришельцах – все равно.

Книга, которую Том читал под таинственный полушепот ведущего, была куда как интереснее.

Книга называлась «История китайской философии».

Тому не все в ней было понятно, но он как раз любил такие книги, которые с первого раза не поймешь.

Тете Мэгги не нравилось, когда Том читал и одновременно смотрел телевизор. Она уверяла, что так он только попусту тратит время, поскольку упускает и то, и другое.

Но Том ничего не упускал.

Он мог бы при этом еще и в интернете рыскать, но нельзя было допустить, чтобы тетя или дядя увидели ноутбук, который Том прятал в своей комнате под кроватью.

Сколько Том себя помнил, он всегда умел делать несколько дел одновременно. И ему не приходилось прикладывать для этого какие-то особые усилия. Для него это было совершенно естественно. Так же, как опытному шоферу ничего не стоит вести машину, слушая при этом радио и болтая с пассажирами.

Том старался без нужды не демонстрировать это свое умение, резонно опасаясь, что оно может быть истолковано как еще одно проявление его болезни. Какой-нибудь новый врач запросто мог решить, что всю работу за Тома выполняют те самые подозрительные личности, что якобы сидят у него в голове.

Том вообще не любил врачей.

За исключением доктора Робертса.

Все, что бы с ним ни происходило, о чем бы он ни рассказывал, даже его сны и мечты врачи непременно старались связать с его болезнью.

Примерно так же, как канал «Дискавери» пытался притянуть Тунгусский метеорит к Сезону Катастроф.

Да, в детстве Том действительно очень сильно ушиб голову.

Да, после этого он почти месяц не приходил в сознание.

Ну так что же, теперь его из-за этого всю жизнь будут считать больным?

И не просто больным, а больным на всю голову!

Между прочим, это похуже, чем остаться без ноги.

К калеке ведь все равно относятся как к нормальному, полноценному человеку.

А с Томом все обращаются как с ребенком. Несмотря на то, что ему скоро тридцать.