Страница 4 из 8
Мое самочувствие резко стало ухудшаться, началась частая одышка. А вместе с ней появились всепроникающая слабость и головокружение.
Как-то ранним утром я пошла к священнику на исповедь, но церковь оказалась закрытой. И тогда я забрела на старое кладбище, где уже с середины минувшего века не хоронят, кто-то мне пару лет назад рассказывал, что у большинства, покоящихся здесь, из родни в живых уже давно никого не осталось, за такими могилами ухаживают только церковные работники.
Стоило дойти до середины, как вдруг почудилось, что могилы медленно открываются и из них выходят люди. «Мама!» – закричала я изо всех сил и бросилась бежать. Когда бежала, поранила об острую церковную ограду ухо, и показалось, что оно оторвалось. Боль мгновенно пронзила меня с головы до ног. И, добежав до входа в храм, прямо у ступенек я рухнула в обморок. Последнее, что я отчетливо помню, – невероятно синее небо. Такого яркого неба я еще не видела никогда в жизни. Синева основательно заполнила меня всю.
А может, я уже в другом мире, что откроет мне подсознание?
…После непроходимой темноты обнаруживаю вокруг большие горящие факелы, вижу себя почему-то со стороны.
Я – прозрачно-светлая и легкая, вся в воздушно-белом. Уверенно иду навстречу теплому солнечному свету. Кругом мрак, темнота, но мне туда не нужно, я иду вперед к ослепительно-ярким лучам. Я уверена, что за ними скрывается новая, более совершенная жизнь, где все с самого начала правильно. Там принято беречь друг друга и заботиться обо всем, что окружает.
Но что это? Стоит только подойти ближе к свету, как начинается шквальный ветер, который относит меня обратно. Я судорожно цепляюсь руками за краешек теплого ускользающего луча. Ветер крепчает. Еще немного, и меня унесет туда, куда мне совсем не хочется. Иду на хитрость – привязываю свою косу к солнечному лучу. Но луч тут же становится все тоньше и тоньше, затягиваю потуже. С ужасом смотрю вниз.
Прямо подо мной – Земля со всеми морями, океанами, лесами, горами, равнинами, разными формами жизни, многие из которых человечеству еще неизвестны, замусоренными горами и равнинами в несколько раз обмотана нитями железных дорог и электрических проводов. Я истошно кричу.
Вдруг чувствую легкое чуть влажное прикосновение, запах первых майских фиалок и сирени и пронзительно острую боль в области левого уха. Открываю глаза. Надо мной склонился настоятель храма – отец Сергий, у него руки испачканы в глине. Видимо, возился с клумбами на могилах, услышал шум и помчался сюда. «В храм надо ходить чаще. Исповедоваться, причащаться, да и просто на службе стоять с вниманием сердечным. Слышишь? Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь…» – говорит тихим убаюкивающим голосом.
Мне становится понятно, что просто так в тот мир, за который я только что судорожно пыталась зацепиться, не попасть.
Охватывает неимоверная тоска. Затем тяжелая скука, граничащая с унынием. В голове откуда-то быстро появляется туман, так же быстро туман окутывает меня целиком, хочется верить, что это пройдет. Но откуда-то появляется твердое убеждение: не пройдет. Никогда!
Главное в моей нынешней ситуации, чтобы все грехи, какие только есть в нашем большом и древнем роду, закончились на мне и не переходили на потомков. Почему-то об этом я подумала только сейчас.
Это – действительно главное. Тогда, может быть, кто-нибудь из моих близких, которые будут жить и умирать много лет спустя после меня, удостоится жить Там.
Я же давно своими делами выстроила преграду в тот мир, и жалеть тут нечего.
В памяти всплывают неприятные факты. Вот я равнодушно смотрю, как убивают змею, вот беззастенчиво вру на исповеди, украшая себя, потом несу какую-то чушь сыну, а вот спорю с мамой…
Билет на небо
А вскоре я по-настоящему научилась смотреться в зеркало. Та женщина, которая ежедневно по несколько раз появлялась в нем, была довольно похожа на меня. Она, так же как и я, плохо следила за бровями, в итоге они у нее были то широкими, то узкими. Впрочем, судя по ее внешнему виду, она по этому поводу не особенно переживала. Ее мало волновало, что о ней будут думать или говорить. У нас схожи также формы носа и губ. Точь-в-точь. Но глаза у нее… Как бы сказать, какие-то совсем нездешние. Чужие.
В этом, пожалуй, и вся разница между нами. Она смотрела на людей, нет, не свысока, а несколько отстраненно.
В ее глазах, как я понимаю, все они выглядели обычными земными организмами. Не более. Она глядела проницательно-отстраненно на человека и все о нем знала, что его беспокоит, какие проблемы или радости у него на душе. Чем живет. Более того, она давно знала все тайны еще не написанных книг! И ей от этого знания становилось невыносимо скучно. Я часто пугалась безысходной тоски в ее глазах.
Казалось, однажды она выйдет на мой балкон, сядет, как я обычно сажусь, беспечно болтая ногами над каменной пропастью, и шагнет в пустоту. Нет, мне ее не жаль. Просто почему-то хотелось ее удержать здесь, что-то в ней было такое, что очень нужно было удержать.
У меня, например, совсем другие глаза, они всегда внимательно смотрят на каждого человека, изучают. От них трудно что-то утаить, но они живые. Живые! Настоящие! Видимо, поэтому она искренне ненавидела меня, а я – ее.
Мы могли целыми часами молча, не мигая, смотреть друг на друга. Эта привязанность-ненависть настолько нас сблизила, что, когда у меня не было возможности глядеться в зеркало, я невероятно скучала по ней, по ее отстраненному и в то же время проницательному взгляду.
Однажды я пришла домой очень поздно и слегка навеселе, на мне был красивый бирюзово-голубой костюм с подчеркнутой талией и множество тоненьких серебряных браслетов, она тоже все это надела и уверенно прошлась передо мной.
Я, внимательно глядя в зеркало, не выдержала и все-все ей рассказала, что думаю о ней, ее поведении и привычках. А главное – странных глазах. И что же она? Она быстро закрыла руками глаза, а потом, видимо, справившись с первоначальным волнением, которое она всегда так умела тщательно скрывать, сквозь разжатые пальцы мне прямо в лицо рассмеялась, хищно обнажая зубы.
Я не вытерпела такого издевательства и со всей силы ударила ее по правой щеке, она тут же, не медля ни секунды, мне ответила звонкой пощечиной, при этом один из ее браслетов слетел и тут же закатился за комод, мои же все как один оставались на месте.
Я остолбенела от ужаса. Ее браслет, очень похожий на мой, валялся в моей комнате. Нет, я не собиралась его доставать. Она быстро поняла это, посмотрела высокомерно на мои браслеты и, чуть сузив глаза, выпячив нижнюю губу, ехидно улыбнулась, всем своим видом показывая, мол, что ты сейчас еще выкинешь? Что бы ты ни выкинула, мою ослепительно-зеркальную и холодную сущность все равно не проймешь. Никогда. Ни за что! Подумаешь, браслет! Повернулась, поправила уложенные, как у меня, волосы и надменно ушла.
Я постучала по зеркалу, но она и не подумала выходить. Я постучала сильнее, зеркало отразило только стену и часть старой картины. Ни меня, ни ее в нем почему-то не было.
Меня неимоверно потянуло на балкон. Я открыла окно, пронзительно-холодный ветер с юга быстро ворвался в квартиру и тут же начал по-хозяйски разгуливать по комнатам, теребя шторы и перебирая края люстры, в доме враз сделалось неуютно и холодно, я быстро взобралась на оконную раму, прямо подо мной открывалась пустота. Там, на земле, как на дне колодца, виднелись в полумраке булыжники. Еще мгновение. Одно мгновение. Всего-то ничего! И я буду рядом с ними. Темно и тихо. Так, наверное, должно быть, когда вокруг пустота – темно и тихо. Вспомнила недавний стих, который еще не успела записать, а может, и не нужно записывать разную банальщину? Ничего особенного. Абсолютно ничего: