Пламя в джунглях

— Мы не собираемся вас убивать. Вы будете нашими заложниками. Если вам суждено будет умереть, то в этом вините своих самураев.

— Грязные сволочи! — вскипел генерал. — Грязные сволочи, мы плюем на вас. Тьфу! Мы не боимся смерти. Только не хотим умирать от ваших нечистых рук. Ты, паршивая собака, без роду и племени! Ты — белый, они — азиаты. Чего тебе здесь надо? Что ты настраиваешь этих дикарей? Императорская армия непобедима. Она сотрет всех в порошок, если ей будут мешать!

— Вы сами порождаете ненависть к себе, — медленно, едва сдерживаясь, заговорил Алекс, в упор глядя на спесивого генерала. — Чем вы лучше англичан, грабивших и угнетавших этот народ? Земля Нагаленда стонет под вашими солдатскими сапогами. Вы посеяли ветер, теперь ждите тайфуна.

— Мы несем освобождение, — закричал генерал. — А кто не помогает нам, того мы уничтожаем. Уничтожим и вас!

— Народ победить нельзя. Мы ветер в поле, шелест листвы в джунглях, эхо в горах. Попробуйте поймать нас. Мы везде и всюду.

— Вы ни то, ни другое и ни третье. Вы — порождение тьмы. Вы — дьяволы ночи. Будьте вы прокляты!

— «Дьяволы ночи»? Ну что ж, в устах врага это звучит похвалой, — жестко усмехнулся Алекс.

ВСТРЕЧИ С НЕОЖИДАННЫМ

Джунгли полны неожиданностей. И неприятных неожиданностей там гораздо больше, чем приятных.

Считаясь с высоким положением, Громову ставили отдельную палатку. Однажды, проснувшись с зарей, он, сладко позевывая, хотел вскочить, как вдруг замер. На его груди возвышалась треугольная морда кобры. Змея спокойно спала, свернувшись кольцами. Алекс так и остался лежать, пригвожденный к циновке холодным страшным соседом, развалившимся прямо на сердце. Он не смел даже глубоко вздохнуть и позвать на помощь. Шум просыпающегося лагеря разбудил гада. Кобра медленно сползла на землю, нехотя расставаясь с теплом человеческого тела. А ошарашенный Алекс пулей вылетел наружу.

Всевидящие гурки из штабного отделения нашли ему в трофеях спальный мешок. На следующую же ночь он с ужасом обнаружил внутри своей постели двух здоровенных скорпионов.

Алекс старался не отделяться от остальных. Устраивался под общим навесом, где находились штаб и спальня. Спал на циновке или голой земле вместе с бойцами штабного отделения, завернувшись, как и они, в одеяло. Такая привычка дается с трудом. То сучок вопьется в бок, то муравьи налезут за воротник, то змея пригреется рядом, и нередко среди ночи какой-нибудь воин вскакивал со сжатым в кулаке гадом. При удобном случае Алекс пользовался гамаком, к которому тоже приходилось привыкать.

Но все это были мелочи быта. Радовало главное: подошла группа Гаро. Недоставало Нгамбы, которого не смогли дождаться в Тангкхулоа. Он должен присоединиться к ним на базе. Туда и направлялся отряд.

Последний ночлег в джунглях. Дозоры раскинулись с километр по периметру. У костра Гаро рассказывает о том, как его партизаны перехитрили джапони у моста. Он пересыпает речь непонятными Громову словечками, и все взрываются заразительным хохотом. Что нужно воину джунглей на тропе войны: раз в месяц повидать родных, раз в неделю выспаться, да раз в день плотно поесть. И тогда он снова бодр, полон сил и готов хоть к черту на рога.

Вкусно пахнет жарким. Это скорее бастурма из кабанятины, сочная, сытная, словом, пальчики оближешь, особенно после того, как продираешься весь день сквозь чащобу. В Нагаленде нет вегетарианцев. Здесь край сильных людей с железными нервами, стальными желудками, неиссякаемой энергией.

— О чем кручинишься, мой юный друг? — подсел Алекс к Маунг Джи, который один не принимал участия в веселье. — Вон как Гаро расписывает твой подвиг! И я присоединяюсь к нему: ты — герой, гордись этим!

— Чем же гордиться, кадонги? Я вовсе не герой. Я — трус. Мне было страшно там, на мосту. И мне, наверное, никогда не стать таким же храбрым как вы и Гаро.

— Зря ты самобичеванием занимаешься, мой мальчик. Ты думаешь, я или Гаро не боимся умереть? Боимся, потому что очень любим жизнь. Ведь она не повторится. Уж так мы устроены. Когда человеку угрожает опасность, все в нем восстает против. И первая реакция — страх. Он вползает в душу, нашептывает: беги, спасайся! Кто поддастся ему, тот, действительно, трус, тот погиб, ибо страх оглушает и ослепляет человека. А кто устоит, кто сумеет победить страх, тот — герой.

— Я и хотел убежать, хотел…

— Но ты выстоял до конца, победил страх. Значит, ты герой!

— Благодарю вас. Вы добрый командир и благородный человек.

— Эй, малыш! — воскликнул Рэджи, подсаживаясь с другого бока и протягивая плоскую фляжку. — На-ка, глотни за свою победу! Ну же, ну! Тогда хоть за то, что я вытащил тебя из-под пуль. Вот так!

Маунг Джи сделал глоток. Ром, обжигая горло, застрял раскаленным шаром. Юноша поперхнулся, закашлялся. Пряча покрасневшее лицо, вскочил и убежал. Алекс укоризненно посмотрел на американца.

— Совсем цыпленок, неоперившийся, — развел руками Рэджи.

— Маунг Джи хороший солдат. Может стать генералом. У него на родине нужны такие бойцы.

— Слишком молод, да и какие из туземцев генералы! Блажь пустая!

— Ошибаешься! Они сражаются не хуже нас с тобой, когда дело идет о свободе. Возьми Гаро. Дай ему немного подучиться да набраться опыта, любого вашего генерала заткнет за пояс.

— О’кей, Ал! Ты все философствуешь. Тебе бы судьей быть, а не командиром.

Из мрачной глубины джунглей послышался слабый щелчок выстрела и, словно горохом, рассыпалась, покатилась барабанная дробь беспорядочной пальбы. Лагерь всколыхнулся, мгновенно снялся, притушив костры.

Бой кончился также неожиданно, как и начался. Партизаны в тревоге вслушивались в тишину. Что за ней кроется? Не взорвется ли она опять треском винтовок? Но там зародился тихий заунывный крик. Он нарастал, близился и вдруг, наконец, вырвался им навстречу торжествующим воплем.

Они не отшатнулись, они откликнулись. Потому, что это были свои. Так нага извещают об одержанной победе. Но кто эти свои?

Воины зажгли факелы, и их смутный свет выхватил несколько ладных фигур. Одна, возвышавшаяся над другими, отделилась от кучки. Знакомое будто высеченное из камня скуластое лицо, на котором ширилась, плыла довольная улыбка.

— Нгамба, брат! — воскликнул Алекс, бросаясь к нему.

— Алисо! Брат мой! — оглушительно грохнул Нгамба. Он положил руки на плечи Громова и потерся щекой о его щеку.

— Ты задавишь нашего кадонги, бродяга! — воскликнул Жакунда, стискивая плечи Нгамбы.

— Друзья! Кадонги! Как же я рад! Наконец-то встретились! Хейо! Хой, хой! Ха-ха-ха! — гремел атлет, идя по кругу.

Кряканье, шлепки, радостные восклицания загуляли по лесу. Из темноты выскакивали воины, прыгали, что-то кричали. Блестели мускулистые обнаженные плечи, сверкали глаза.

Перед Алексом остановилась женщина, закутанная в черное. Он замер. Сердце гулко застучало.

— Гаудили! Дорогая! — прошептал он, все еще не веря своим глазам, и протянул руки. Гаудили ухватилась за них, сжала крепко-крепко, вглядываясь в него.

Она молчала. Только смотрела на него широко открытыми глазами, не отрываясь, словно стремилась наверстать дни разлуки. В самой глубине ее глаз замерцали знакомые золотые искорки. И он схватил ее, живую, родную, и крепко-крепко прижал к себе.

Немного успокоившись, Алекс, наконец, обратил внимание на квадратную темную массу, похожую на расплывшуюся тень Гаудили.

— Джонни! — озарила догадка. — Чего ты прячешься! А ну иди сюда!

Алекс обнял своего верного ординарца левой рукой, а правой стал гладить по животу. Потом потерся щекой о его щеку. Так по обычаю нага встречают самых дорогих друзей, Джонни засопел от волнения. Потом вдруг резко отпрянул. Приложив ребро ладони, к пухлым губам, отдернул широким жестом вбок. Отчеканил:

— Кадонги, задание твое выполнил!