Гибель и возрождение

ГЛАВА 15

Мэри Верней продержали в полицейском участке восемь часов. Как ни странно, вышла она оттуда почти с легким сердцем. У нее хватило сил выдержать натиск Флавии, хотя был момент, когда она была близка к тому, чтобы согласиться сотрудничать с ней: слишком уж слабой была ее позиция, а от Микиса Хараниса можно было ожидать чего угодно.

Но потом Флавия проговорилась. Как только Мэри поняла, что реальных улик против нее у полиции нет, она сразу воспрянула духом. Зная местонахождение иконы, она могла при удачном стечении обстоятельств выкрасть ее. А удача должна ей улыбнуться, она заслужила ее.

Все было очень просто: Харанис удерживал ее внучку, требуя добыть ему икону. Она хотела вырвать из его лап свою внучку, но иконы у нее не было. Икона находилась у Менциса — возможно, однако Мэри была не настолько глупа, чтобы сразу и безоговорочно поверить Флавии; значит, нужно попытаться забрать ее у Менциса.

Вот так — легко и просто. Тем более что она уже побеспокоилась выяснить его адрес, когда ей стало известно, что он работает в церкви. И к счастью, он никогда раньше ее не видел.

А какова была альтернатива? Заманить Хараниса в ловушку полицейских? Отлично, только его отец задействует все свои связи, чтобы освободить его. Но даже если он отправится в тюрьму, на воле останутся его подельники; как только они поймут, что Микиса выдала Мэри Верней, они жестоко отомстят ей и ее внучке. Мэри не хотела, чтобы пострадала Луиза, и не хотела всю оставшуюся жизнь ждать удара из-за угла.

Она была не из тех людей, кто смиряется со своей судьбой и покорно ждет ее приговора; для Мэри жизнь всегда была борьбой. Собственно, поэтому она и начала когда-то воровать. Она привыкла подминать мир под себя, заставляя его служить ее интересам.

Оказавшись в центре внимания бандитов и полицейских, Мэри физически чувствовала себя больной. В иных обстоятельствах она согласилась бы помочь Флавии, поскольку в принципе считала себя законопослушной гражданкой. Она воровала только тогда, когда ей требовались деньги. В остальное время она ужасалась, читая в газетах криминальную хронику, и ратовала за более жесткие наказания для преступников. Мэри всегда винила родителей в том, что человек встал на преступную дорогу. В своем собственном падении она также винила родителей и не считала себя настоящей преступницей. Себя она относила к другой категории. За исключением одного-единственного случая, когда ее начали шантажировать, она ни разу не нанесла никому физического вреда и не разрушила ничьей жизни. Она просто занималась перераспределением ценностей. Мэри не испытывала особых угрызений совести за то, как прожила свою жизнь; как правило, люди, которых она грабила, могли позволить себе эти потери. В то же время она не питала на свой счет никаких иллюзий и обладала своеобразным чувством справедливости. Харанис оскорбил в ней это чувство, но пока она не могла ничем ему отплатить.

Мэри решила выпить, когда в номере у нее зазвонил телефон. Звонил портье. «К вам хочет зайти посетитель». Он передал ему трубку. У Мэри на мгновение замерло сердце. Некоторое время она молча слушала, потом начала медленно приходить в себя.

— Какой сюрприз, — холодно сказала она, выслушав собеседника до конца. — Пожалуй, вам лучше подняться, мистер Харанис.

Они не виделись бог знает сколько лет — фактически с тех самых пор, когда она привезла ему заказанную картину, да так и осталась у него в доме на целый месяц. Это был самый чудесный, хотя и болезненно короткий, период в ее жизни, и самый обворожительный мужчина из всех, кого она знала. Как он мог после всего, что было, так низко обойтись с ней! Мэри не сомневалась, что за всей этой историей стоит именно он. В молодости он был совсем другим — правда, тогда она не стояла у него на пути.

И все же даже сейчас, когда ей было уже за пятьдесят, а ему и того больше, сердце ее забилось быстрее в ожидании этой встречи. Она испугалась — но не того, что он мог сделать с ней, а того, что его постаревший вид подтвердит ее собственный возраст и развеет воспоминания о прошлом, словно ничего и не было.

Разумеется, он постарел и немного сгорбился, но стоило ей увидеть его кривую усмешку и озорной взгляд, как все ее существо устремилось к нему, и лишь огромным усилием воли Мэри смогла подавить этот безумный порыв.

— Сколько лет, сколько зим, — прохладно заметила она.

— Не то слово, — ответил он по-английски с сильным акцентом. — Как хорошо снова видеть тебя, Мэри.

Наступила дол гая пауза, в течение которой они смотрели друг на друга, после чего он добавил:

— Ну, как ты?

— Странно, что именно ты задаешь мне этот вопрос, — ответила она. — Учитывая то, что ты сделал с моей внучкой.

Он кивнул:

— Я сразу понял, что тебя ввели в заблуждение. Я ничего ни с кем не делал.

— Ты похитил мою внучку, а меня поставил в такое положение, что я вот-вот окажусь за решеткой. Это не называется «ничего не делал».

— Ты говоришь о внучке? Неужели мы так постарели?

Мэри налила себе еще и с гордостью заметила, что руки ее совсем не дрожат. «Хорошо, — подумала она, — хоть что-то я еще контролирую».

— Расскажи, что случилось.

Что-то было в его спокойном голосе, что заставило ее сдержать возмущенное фырканье, и она начала рассказывать. Обо всем: о внучке, об иконе, о полицейском расследовании и убийстве Буркхардта. Грек с каждой минутой мрачнел и опускал голову все ниже.

Она закончила, и он долго сидел в молчании.

— Ну так что? — спросила Мэри. — Ты хочешь сказать, что не имеешь ко всему этому никакого отношения? Или ты мне не веришь?

Он поднял голову и посмотрел на нее:

— Беда в том, что я верю каждому твоему слову. Но я не имею к этому отношения. Никакого. Ты же понимаешь: я не могу так поступить ни с тобой, ни с другими людьми.

— Сначала я тоже так подумала. Но я звонила тебе, и ты меня отфутболил.

— Я отгородился от мира и дал строжайшее указание не беспокоить меня.

— Мне трудно поверить, что ты не в состоянии контролировать собственного сына.

— Он мне не сын.

— А кто же он тогда?

Харанис пожал плечами:

— Он родился после нашего с тобой романа. Узнав о тебе, жена решила отплатить мне той же монетой. Сознавая свою вину, я закрыл на это глаза, но, по правде говоря, так и не стал ему хорошим отцом. Я оказывал ему должную финансовую поддержку, но несколько лет назад мое терпение лопнуло.

— Почему?

Он занялся торговлей наркотиками. Не понимаю зачем: у него были деньги, но даже если бы их и не было, это не повод заниматься подобными вещами. Как всякий отец, я использовал свое влияние, чтобы замять дело, о чем теперь сожалею. Но общаться с ним с тех пор перестал. Возможно, я старомоден, но есть вещи, на которые я не могу закрыть глаза. Микис долго этого не понимал. Сейчас у него достаточно денег, и он использует их для достижения своих низких целей. Микис встал на путь зла и с каждым годом продвигается по нему все дальше. Поверь мне, это не просто громкие слова. Он использует деньги, мои деньги — деньги, которые я заработал и имел глупость ему давать, — для того чтобы разжигать в людях ненависть. Он видит себя в дальнейшем заметной политической фигурой. Он готов пасть сколь угодно низко, лишь бы получить хоть каплю власти. Поначалу я думал, что он перебесится и политика наскучит ему так же, как наскучили все остальные занятия. Но потом до меня дошли слухи, чем он в действительности занимается. Он несет в мир зло, Мэри. Он убивает людей. По-видимому, это его способ самоутверждения. Для него нет понятий добра и зла: есть только он со своими желаниями и потребностями. Я считаю себя ответственным за его поведение. Если кто и мог изменить его, так это я.

— Но ты не сделал этого и даже если бы попытался, я сомневаюсь, что ты добился бы успеха. Он опасен и разгуливает на свободе. Почему он так поступил со мной — ты можешь мне объяснить?