Страница 2 из 12
Вдруг!..
— Тревожный сигнал! Граница нарушена! — докладывает дежурный.
Куда делся мирный разговор, где трели баяна? На заставе все преобразилось. Нельзя терять ни минуты. Цокот копыт возвестил о том, что к месту происшествия выехала тревожная группа. Невольно по телу пробежал озноб. Может быть, сейчас через несколько минут где-то рядом произойдет жестокая схватка. Томительное ожидание. Но вот снова топот коней. Группа возвращается.
— Границу перешла дикая коза! — докладывает старший.
— Можете отдыхать! — выслушав рапорт, спокойно говорит Кошкин.
Дикая коза. Ну что ж — тревога есть тревога. И не зря так быстро все пришло здесь в боевую готовность. Ведь не только дикие козы ходят через границу…
Неприступные берега
Ночная погоня
Резкий мартовский ветер теребил море. И оно гневалось: грозно двигало островерхие волны, шумно швыряло на берег ледяную шугу.
В двадцать три пятьдесят капитан-лейтенант Петр Фуртас поднялся на мостик, и пограничный корабль покинул бухту. Берег медленно удалялся. В черном бархате неба застыла ущербная луна. Свет ее дорожкой живого серебра мерцал на море.
Фуртас дал судну малый ход и приказал идти без огней. Несколько миль — и граница, та невидимая полоса, которую можно проследить только на картах. Здесь же, в море, этот рубеж точно определяют лишь штурманы да капитаны.
— Слева по борту вижу судно! — доложил вахтенный старший матрос Василий Доринских. — Идет без отличительных огней.
Офицер вгляделся в темноту, тихо ответил:
— Вижу.
В пяти кабельтовых, точно призрак, угадывался силуэт небольшого судна. Оно медленно двигалось на север, вдоль берега Сахалина.
— Полный правым! — скомандовал капитан-лейтенант. — Идите на сближение! Опознать принадлежность!
Мотор загудел сильнее. Расстояние между судами стало сокращаться. Вдруг загадочное судно резко изменило курс, увеличило ход и, выскочив из лунной дорожки, растаяло в темноте.
Боевая тревога! Миг — и на пограничном корабле все пришло в движение.
— Полный всеми моторами! Осмотровой группе изготовиться к проверке неизвестного судна! — командовал офицер. Он весь как-то напрягся и стоял, широко расставив ноги. Лицо стало строгим, волевым. В темноте ничего нельзя было разглядеть, но каким-то особым чутьем Фуртас ощущал, что корабль идет верным путем.
— Включить прожектор!
Над рубкой вспыхнул яркий голубоватый круг. Разгоняя черноту, луч света шарил по морю. Словно огромная белая рука, он двигался из стороны в сторону, ощупывая волны. Наконец, он остановился, и на высветленной воде можно было различить контуры судна, нарушившего наши территориальные воды.
— Моторная шхуна японской постройки, — определил Доринских. — Идет к берегу.
Фуртас приказал увеличить число оборотов двигателей, а сам стал к штурвалу. Он понял хитрый маневр врага, догадался, почему капитан-нарушитель так настойчиво стремится к берегу. Шхуна имела небольшую осадку, и мелководье ее не страшило. Более тяжелый пограничный корабль не мог соревноваться с ней в маневренности у берега, где волны шумливыми бурунами вздымались над вершинами подводных камней. Только опытный, хорошо знающий эти места капитан мог решиться полным ходом вести здесь корабль. Таким капитаном и был Фуртас.
Расстояние до шхуны сокращалось с каждой минутой. Командир осмотровой группы лейтенант Иван Варваркин подавал сигналы: «Остановите немедленно свое судно».
Но шхуна продолжала молча следовать своим курсом. Казалось, что команда на ней вымерла и она мчалась к береговым скалам сама по себе. Вдали начали вырисовываться контуры сопок. Медлить было нельзя.
— Дать предупредительный выстрел! — приказал Фуртас.
Розовая вспышка осветила палубу. За кормой шхуны поднялся водяной столб.
Нарушители наконец не выдержали и застопорили моторы. Проскользив по инерции несколько десятков метров, шхуна легла в дрейф и закачалась на волне. Сбавив ход, пограничный корабль подошел к правому борту. На палубу спрыгнул лейтенант Варваркин и солдаты осмотровой группы.
Открылся люк. Навстречу пограничникам вышли три японца с поднятыми руками.
Застава дальняя
— Значит, рыбаки довольны? Понравился концерт? — спросил капитан Ионенко.
— Очень довольны, — ответил сержант Шелков. — Просят почаще…
Он стоял навытяжку, высокий, стройный, широкоплечий. Из-под шапки чуть выглядывала непослушная белокурая прядь. От этого румяное, обожженное ветром лицо его казалось особенно задорным. Начальник заставы невольно залюбовался своим подчиненным.
— Раздевайтесь и отдыхайте, товарищ Шелков. Ночью пойдете в наряд.
Во многих местах довелось служить начальнику заставы капитану Михаилу Арсентьевичу Ионенко. До Сахалина он побывал и в знойных песках Туркмении, и на Карпатах, и везде его всем сердцем любили солдаты. За внешним бесстрастием Михаила Арсентьевича скрывалась большая беспокойная душа. Принимая любую заставу, он уже считал ее своим домом, своей семьей, обосновывался крепко, словно жить здесь придется всегда.
Гражданская специальность солдата Куприяна Трифонова — сапожник. И на заставе не забывал он своего дела. Увидит, у кого сапоги прохудились или скривился каблук, — прохода не даст. Разует товарища, быстро и ладно подобьет: «Теперь ступай».
Ефрейтор Леонид Прилепко — мастер на все руки: и слесарь, и столяр, и строитель. Что ни поручишь, сделает хорошо. Нередко за помощью к нему обращаются и рыбаки. Служба службой, а в свободное время Прилепко обязательно должен заняться хозяйством, что-то мастерить, иначе нет ему покоя.
Совсем другого склада Николай Хлыстенков, тракторист с Урала. Он — душа свободных от службы вечеров. Начнет разные истории рассказывать — заслушаешься: откуда только у парня берется…
Сказками приворожил пограничник и сына начальника заставы Валерку. Малыш ходит за Хлыстенковым по пятам и ловит каждое слово. А доведется Николаю нести службу у заставы, Валерка берет свое игрушечное ружьецо и станет на часах рядом. Снять с поста его может лишь разводящий: Валерка твердо знает военные порядки.
О каждом пограничнике Ионенко мог рассказать много интересного.
…В комнату начальника заставы вошел ефрейтор.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться? Я насчет боевого листка к стрельбам. Старшина сказал, что прислали художественные бланки.
— Прислали, Яблочкин. Возьмите у заместителя по политчасти.
Ефрейтор кивнул головой и собрался уходить, но, видимо, что-то удерживало его. Ионенко понял.
— Виделись? — спросил он.
Щеки Яблочкина зарделись.
— Поговорил только немножко. Торопилась на работу. Засолка там у рыбаков.
— Засолка? Ну, ничего, это дело временное…
Два месяца назад пограничники стали свидетелями весьма необычного на границе события. Саша Яблочкин — их комсомольский вожак — влюбился. Правда, он никому об этом не говорил, но все догадывались, что сердце секретаря больше не принадлежит им целиком.
Началось это в середине января, при драматических обстоятельствах. Вечером Саша вместе с Прилепко был в наряде. Разыгрался сильный буран. Море, беснуясь, билось о берег. За десять шагов ничего нельзя было разглядеть. Время подошло к смене, пограничники направились на заставу. В шуме волн и ветра Яблочкину почудился гул мотора. Приказав товарищу двигаться дальше, он свернул к берегу.
Прошло четверть часа, а Яблочкин не показывался. Прилепко забеспокоился и вернулся. Нашел лыжню Яблочкина: несколько десятков метров она шла вдоль берега, потом затерялась совсем. Прилепко стал громко кричать, но никто не откликался. «Может, разминулись?» — подумал он и что было сил помчался на заставу. Яблочкин не приходил.