Страница 62 из 78
Ничего путного в голову не приходило. Меня Просто заливал поток воспоминаний, казалось, что все это уже происходило со мной когда-то. И свет был такой же слепящий… Родной до невозможности показалась она мне, когда, бросив подушку на пыльный, пахнущий деревом пол, устроилась на ней перед телевизором.
…Она с радостью уплетала приготовленные мной салат из огурцов и рисовую кашу с яйцом.
Стоял полдень. Из дворика по соседству доносились голоса детей, резвившихся на весеннем солнце. Комнатные растения на окне тянулись к свету; их зелень казалась особенно яркой. Высоко в бледно-голубом небе неспешно плыли прозрачные облачка.
Стоял ленивый теплый полдень.
Еще вчера утром мне такое и в голову прийти не могло: куда как странно - поздний завтрак с едва знакомым человеком.
Стола не было. Еду мы расставили прямо на полу, и солнечные лучи пронизывали чашки, в которых мерцал прохладный зеленый чай.
- Юити как-то сказал, что вы напоминаете ему нашу собачку Нонтян. И правда похоже.
- Это ее так звали - Нонтян?
- Или Гавчик.
- Вот как.
- Глаза похожи, волосы… Вчера увидала тебя - и едва не расхохоталась, до того похожа.
- Да… - меня не сходство с собакой огорчило, а мысль о том, что этот их Гавчик вполне мог быть сенбернаром. Кошмар!
- Когда Нонтян умер, в Юити буквально ни рисинки впихнуть было невозможно. Значит, ты ему нравишься. А может, это и вовсе - любовь? Тут зарекаться нельзя, - она захихикала.
- Спасибо на добром слове!
- Твоя бабушка с нежностью относилась к Юити.
- Да, она его очень любила.
- Знаешь, я не могла посвящать моему мальчику достаточно времени, когда он рос. Возможно что-то и упустила в его воспитании.
- Упустили? - я улыбнулась.
- Да, - сказала она с материнской нежностью, - он эмоционально неустойчив, странно холоден к людям. Видно, многое я сделала не так, хотя и старалась вырастить из него хорошего человека. Отчаянно старалась, изо всех сил. Но он добрый мальчик.
- Я понимаю вас.
- И ты - добрая.
Она улыбнулась, и он, как бы скрытый в ней, улыбнулся тоже. Ее лицо с мягкой улыбкой напомнило мне изнеженные лица нью-йоркских геев, которых часто показывают по телевизору. Нет, какое может быть сравнение?! - в ней ощущалась необыкновенная сила. И глубочайшее очарование, которое, видимо, и предопределило все, что с ней произошло. Уверена: ни покойная жена, ни сын, ни сам он, прежний, не сумели бы помешать превращению мужчины в обворожительную женщину. Таков был изначальный характер Эрико, и так судила судьба.
Похрустывая огурцом, она сказала:
- Многие говорят одно, а думают другое. Я говорю только то, что мне нравится. Уверена, ты чудесная девушка, и мы тебе действительно рады. Понимаю, как горько, когда некуда идти и когда в сердце рана. Может, поживешь с нами? Здесь ведь спокойно.
Она словно бы подчеркивала сказанное, пристально глядя мне в глаза.
- Я стану платить… ну, свою долю за жилье… - слова ее бесконечно тронули меня, грудь сжималась от волнения, - пока что-нибудь себе не подыщу, спасибо, и за ночлег тоже.
- Ни о чем, пожалуйста, не беспокойся, живи, и все. А чем деньги платить, готовь-ка нам рисовую кашу, у тебя гораздо лучше выходит, чем у Юити, - сказала она с улыбкой.
Жить вдвоем с пожилым человеком ужасно неспокойно. И чем он крепче здоровьем, тем больше беспокойства. Пока мы жили с бабушкой, я об этом не задумывалась, просто радовалась, что нам хорошо вместе. Теперь, когда смотрю назад, все выглядит иначе.
Я жила в постоянном страхе, что бабуля умрет.
Бывало, возвращаюсь домой, и она выходит встретить меня из устроенной на японский лад гостиной, где смотрела телевизор. Если я задерживалась допоздна, то обязательно приносила ей пирожные. Она великодушно относилась к моим приходам-уходам и никогда не сердилась, если я оставалась у кого-нибудь ночевать; нужно было только предупредить ее. Перед сном мы пили чай или кофе, смотрели телевизор, лакомились пирожными. В бабушкиной комнате, в убранстве которой ничего не менялось с самого моего детства, мы болтали о разных пустяках, обсуждали артистов или дневные происшествия. Кажется, тогда я и услыхала от нее о Юити.
Была ли я влюблена, перебрала ли сакэ - в глубине души жило постоянное беспокойство: как там бабушка, единственный родной мне человек. И с раннего детства сам собой поселился во мне ужас перед тишиной, что таилась по квартирным углам, наползала, приводила в содрогание; это была пропасть между старостью и детством, и устранить ее не могли никакие радости жизни вдвоем.
Кажется, Юити испытывает нечто похожее.
Не знаю, когда я осознала, что никто, кроме меня самой, не осилит пустынную темную дорогу в горах, не поднимется на их сияющие вершины. Воспитанная в любви и тепле, я всегда жила рука об руку с грустью.
В один прекрасный день - ничуть не сомневаюсь - все мы исчезнем бесследно в глубинах времени.
Именно потому, что это знание буквально пропитало мое естество, Юити так чутко понял мои чувства.
…и потому я с такой легкостью погрузилась в жизнь приживалки.
Пообещав себе, что до мая буду вести рассеянное существование, день за днем, словно в раю обреталась.
Правда, продолжала аккуратно посещать временную службу, но дома занималась уборкой, смотрела телевизор, пекла пирожные - ну чисто домохозяйка.
Понемногу душа моя переполнялась воздухом и светом, возвращалась радость жизни.
Юити учился и работал, Эрико бывала занята по ночам, так что мы почти не встречались.
Первое время мне с непривычки неудобно было спать у всех на виду в гостиной; утомляли и ежедневные хождения на старую квартиру, сборы и перенос вещей в дом Танабэ; но помаленьку я освоилась.
Диван полюбился мне не меньше кухни. Поистине он предназначен был для глубокого сна. Дышали растения на окне, за занавесками простирался ночной город - и я мгновенно засыпала.
Я была беззаботна и счастлива и ничего в мире не хотела сверх этого.
Со мной всегда так. Не доводите меня до крайности - я и с места не сдвинусь. Оставалось только богов благодарить - существуют они или нет - за эту теплую постель, посланную мне как раз тогда, когда я и в самом деле дошла до крайности.
В один прекрасный день я заглянула в свою прежнюю квартиру, чтобы разобраться с оставшимися вещами.
Открыла дверь - и содрогнулась: дом уже сделался совершенно чужим.
Безмолвный, бездыханный, темный. Даже хорошо знакомые вещи словно отворачивались от меня. Приходилось красться на цыпочках, извиняясь за беспокойство, а не приветствовать старых знакомых.
Бабушка умерла, и умерло время в этом доме.
Так, во всяком случае, казалось мне. И ничего невозможно было поделать. Разве что повернуться и уйти навсегда. Но, всему вопреки, я, замурлыкав себе под нос что-то про древние дедовы ходики, принялась отдраивать холодильник.
И тут зазвонил телефон.
Уже поднимая трубку, я знала, кто это. Сотаро, ной прежний… бойфренд. Мы расстались, когда обострилась бабушкина болезнь.
- Алло, Микагэ? - голос показался таким родным, что впору разрыдаться.
- Ой, как давно тебя не было слышно! - воскликнула я с напускной веселостью - не в моем характере давать волю чувствам.
- Но ты же на занятия не приходила, я удивлялся, всех расспрашивал. Сказали, у тебя бабушка умерла, Я прямо потрясен был. Ужасно!
- Так что, видишь, я немного занята была.
- А сейчас? Мы сможем увидеться?
- Да.
Мы говорили, а я смотрела в окно на тускло-серое небо. Ветер со страшной быстротой мчал в поднебесье клубы облаков. В этом мире не было места для грусти. Не было. Никакого.
Сотаро обожал парки.
Нравились ему и загородные поля, зелень, бесконечные дали; даже в университете, на перемене, он всегда устраивался на укромных скамейках во внутреннем дворике или у спортивной площадки. Все знали, что вернее всего отыскать его именно там. В будущем он собирался заняться выращиванием растений.