Записки натуралиста

Неожиданно в город вошли немцы, и мы оказались в оккупации. После освобождения Ростова советскими войсками выяснилось, что немцы вывезли все упакованные ящики, угнали груженые вагоны, большая часть оборудования пропала. Теперь уже надо было серьезно приниматься за эвакуацию, так как немцы все еще угрожали Ростову. Я отвез Нину Васильевну, дочь и полугодовалого внука в Махачкалу. В переполненном городе нам с трудом удалось устроиться с жильем. Родители знакомой студентки, случайно встреченной на улице, уступили нам кухню в своей квартире.

Вернувшись в Ростов, узнал, что решено продолжить занятия. Снова начались работы по укреплению подступов к городу. Пришлось вновь думать о жилье. На первых порах меня приютила семья одного сослуживца, потом я вместе с ректором жил в чьей-то брошенной квартире.

Немцы отошли от Ростова недалеко, но почему-то оставили город в покое; авиационных налетов почти не бывало. Севернее Ростова они продолжали двигаться на восток, так что было ясно — затишье для Ростова временное. Поэтому университет возобновил хлопоты о предоставлении поезда для эвакуации. Я уехал в Махачкалу, чтобы подготовить переезд через Каспийское море.

В июле 1942 г. туда прибыл университетский эшелон, и спустя несколько дней мы погрузились на теплоход и поплыли в Красноводск. Шли ночью при жестоком шторме. Палубы были переполнены людьми и мокрыми вещами, часть груза смыло. Утром расположились цыганским табором на берегу и на улицах Красноводска, развесив для просушки все имущество, благо день выдался солнечный. После многодневных переговоров и многочисленных телеграмм получили пассажирский поезд с назначением во Фрунзе.

На дорогу нас снабдили продуктами, в основном соленой рыбой. Профессор-почвовед С. А. Захаров и географы со всей серьезностью заявили мне, что с таким питанием отправляться в путь немыслимо: нам предстоит пересечь одну из самых жарких и безводных областей земного шара. Но ничего другого достать не удалось. В пути выяснилось, что «самая безводная» область на каждой станции имеет водокачку и вода льется в неограниченном количестве. Кроме того, всюду продавали арбузы и дыни.

Ехали мы с большими остановками и до Фрунзе добрались через 12 дней. Выгрузились и расположились под деревьями вдоль длинного бульвара. Руководство отправилось в Совет Министров Киргизии, чтобы выяснить дальнейшую судьбу университета. Положение оказалось тяжелым. Город был переполнен эвакуированными, разместить нас на первых порах было негде. Предложили устраиваться временно в помещениях кинотеатров, а там видно будет.

Возвратившись на «свой» бульвар, узнаю, что во время нашего отсутствия приходил член-корреспондент Академии наук СССР Хачатур Сердакович Коштоянц. Он пообещал Нине Васильевне немедленно сообщить о нашем положении в Бюро отделения биологических наук Академии наук СССР, находившееся в то время во Фрунзе. Действительно, вскоре появилась Р. Л. Дозорцева, которую мы давно хорошо знали как секретаря Биологического отделения. Оказалось, X. С. Коштоянц уже переговорил с академиком-секретарем Андреем Андреевичем Борисяком. Они решили послать телеграммы в Алма-Ату президенту В. Л. Комарову и в Казань вице-президенту академику Л. А. Орбели. Они ходатайствовали о выделении двух штатных должностей и включении нас в состав биологического стационара на озере Иссык-Куль. Там уже работала группа сотрудников Института эволюционной морфологии и, в частности, мои старые друзья В. В. Васнецов и С. Г. Крыжановский. Такой поворот событий явился для нас неожиданностью.

Узнаем и другие новости. Часть сотрудников Севастопольской биологической станции находится в Душанбе вместе с Зоологическим институтом, возглавляемым новым директором академиком Е. Н. Павловским. С. А. Зернов, отказавшийся от этого поста, находился в курортном районе Боровое, на севере Казахстана.

Но что делать нам? Правильно ли будет покинуть коллектив Ростовского университета, который гостеприимно принял нас в трудное время?

Ночевали в каком-то клубе. Профессора спали на эстраде, остальные сотрудники — в зале. Утром Нину Васильевну кто-то вызывал по междугороднему телефону. Из Алма-Аты звонила подруга нашей младшей дочери Гали. Новости печальные: у Гали тиф, и она в больнице. Сердце наполняется тревогой.

Тем временем руководство Отделением предлагает мне съездить в Алма-Ату и повидаться с находящимся там президентом АН СССР. В Отделении надеются на восстановление наших контактов с Академией. Но как отнесутся к этому мои коллеги по Ростовскому университету, который отправляется в Ош? Ректор университета считает, что мне обязательно надо ехать в Алма-Ату, где я смогу также навестить и больную дочь.

В Алма-Ате разыскиваю Институт кинематографии, где учится Галя, и вместе с ее подругой иду в больницу. К счастью, кризис уже миновал, и Галя поправляется.

Академик В. Л. Комаров болен. Однако спустя два дня я получаю от него ответ на предложение Биологического отделения. Президент одобрил наше возвращение в Академию наук и сообщил о выделении двух штатных единиц.

Дочь выписали из больницы, и через несколько дней я отправился в обратный путь. Мои коллеги еще оставались во Фрунзе в ожидании переезда в Ош. Нам же нужно было искать способ добраться до нового места работы на озере Иссык-Куль вблизи села Тюп.

Наконец договорились, что нас возьмет машина, идущая с небольшим грузом в Пржевальск. Ее газогенераторный мотор работал на дровах — кубометра хватало примерно на 50 км, после чего приходилось вновь запасаться топливом.

Итак, едем, пилим бревна и рубим их. Сидим на горбе из вещей и дров, ночуем, где придется. Погода отличная, но ночью уже морозно. Шофер — мальчишка лет пятнадцати с ухарскими ухватками. По крутому Буамскому ущелью он спускается вихрем, потом сообщает, что перескочит деревянный мост по законам физики, г. е. по инерции на большой скорости. Но перед мостом машину подбрасывает на небольшом бугорке, и она своим весом ударяет по ветхим доскам, проваливается, повисая в крутонаклонном положении между опорами моста. Вещи и дрова сыпятся в реку, мы кое-как держимся за борта.

— Все правильно,— говорит шофер, с трудом вылезая из кабины,— только вот бугорок оказался не к месту.

Разгружаем машину, собираем выпавшие вещи и отправляемся в ближайшее селение за помощью. Приходят добрые люди, осматривают, долго совещаются. Затем привозят несколько досок, бревна и, действуя системой рычагов, постепенно подкладывая доски под колеса машины, к концу дня поднимают ее до уровня дороги.

Проезжаем довольно унылый без малейшего признака зелени большой поселок Рыбачье на западной оконечности озера и попадаем в полосу настоящей щебнистой пустыни. Однако чем дальше на восток, тем живее становится пейзаж. Сначала появляются травы, потом кустарники и, наконец, сады в поселках, заселенных в свое время русскими переселенцами. Киргизов до революции здесь почти не было: они кочевали со стадами между низинами и горными пастбищами, живя в войлочных юртах. Теперь большинство их уже живет в избах. Они занимаются сельским хозяйством, но не признают картофеля, несмотря на специальные поощрительные меры. А картофель дает здесь огромный урожай.

В 16 км от большого села Тюп находится место нашего назначения — бывший монастырь, а теперь сельскохозяйственный техникум. Часть зданий до войны заняли под дом отдыха. Именно здесь и расположился стационар Академии наук и живет несколько сотрудников Института эволюционной морфологии. Великолепная километровая аллея из огромных вязов ведет от шоссе к техникуму. Здание стационара находится несколько в стороне, среди большого сада, окруженного аллеями старых вязов. В арыках бурлит горная вода. Виднеется залив озера, заросший камышом. Кругом сады, поля и огороды. Место отличное.

Старые знакомые встречают нас приветливо, помогают устроиться. Как-то пойдет здесь наша работа? Ведь я прибыл сюда уже в качестве заведующего стационаром. Пока я ездил в Алма-Ату, сотрудники стационара ходатайствовали в Бюро Отделения о назначении меня на эту должность.