Страница 75 из 82
Побледнев от волнения, Гога приложил знамя к груди и стал громко читать заученные слова присяги:
— Призываю в свидетели бога и своих братьев разведчиков, что, принимая на себя почетное звание стягоносца, вполне сознаю ответственность возложенной на меня задачи. Клянусь сберечь знамя и в случае надобности не пощажу жизни для защиты священного стяга. Пусть будет порукой тому моя честь и пребывание в великом братстве скаутов всего мира!
Гога бережно свернул знамя и спрятал его на груди под рубашкой, волнуясь оттого, что товарищи смотрят на него с уважением. После ареста брата имя Гоги Каретникова было окружено ореолом мученичества.
Никто не пошевелился в строю. Потом из шеренги вышел Фоня. Он спокойно взял топор, которым рубили сучья для костров, подошел к шведской стенке и, ни слова не говоря, стал яростно рубить перекладины. Поль в изумлении шагнул к нему, хотел остановить. Но в это время Шурик Золотарев вскарабкался на шест, подвешенный к потолку, и, раскачавшись, выбил ногами оконную раму. Звон разбитого стекла точно подстегнул остальных, и все кинулись громить свою штаб-квартиру.
Не выдержал и Гога, хотя ему полагалось вести себя сдержанно. Он подхватил железную штангу и кинул ее на статую греческого дискобола.
— Мы им устроим Парижскую коммуну! — говорил он сам себе, с яростью выламывая дверцы шкафа.
— Господа, прекратите, ради бога! — кричал Поль, боясь ответственности. Впрочем, не все ли равно, пусть ломают — не нам, так и не им!
— Не волнуйся, Поль, — сказал Гога, тяжело дыша. — Скажем, что мы знать ничего не знаем и что ломали беспризорники.
Не прошло и нескольких минут, как скаутский клуб принял вид Мамаева побоища. Кажется, не осталось ни одной целой вещи — все было изрублено, исковеркано. Кто-то даже попытался свалить все в кучу и поджечь, но этого Поль не допустил.
Наконец удалось утихомирить разбушевавшихся «рыцарей». Поль приказал разобрать баррикаду у двери, и скауты по одному стали выходить на темную улицу.
На следующее утро комсомольцы пришли принимать освободившийся клуб. Они были поражены вселенским разгромом: с потолка свешивались концы оборванных канатов, по полу были разбросаны переломанные рапиры, валялись разбитые стулья, хрустели под ногами осколки стекла. Конечно же, это была месть.
Разрушения были так велики, что пришлось пригласить представителей милиции.
Митя Азаров с болью смотрел на хаос обломков, на соломенное чучело, которому кто-то надел на голову буденовку набекрень и всадил в грудь ржавый штык, смотрел и не мог вымолвить ни слова. Потом сказал негромко, будто разговаривая сам с собой:
— Враг не сдается и не прощает…
Глава двадцать седьмая
ИЛЮШИНА КОММУНА
В затененных лесных оврагах еще лежал почерневший снег, а в городе тополя уже оделись молодой клейкой листвой и зябко трепетали на ветру.
С наступлением весны жизнь пошла веселее. Газеты сообщали, что поля голодного Поволжья засеяны и ожидается хороший урожай.
Хозяйство постепенно налаживалось: на улицах мостили тротуары, всюду чинили крыши. Рабочие восстановили электрическую станцию, и хотя лампочки горели вполнакала, тускло освещая потолок, все были рады.
Илюша ходил в школу через базар. С утра до сумерек там бурлила беспокойная жизнь. С каждым днем появлялось все больше частных лавчонок, лотков, палаток; весело кружилась кое-как сколоченная, сверкающая стеклянными висюльками карусель, взлетали качели; заунывно пели слепцы.
Торгаши смеялись над только что открывшимся комсомольским магазином, где пока еще ничего не было, кроме ярких плакатов да единственной бочки с селедками. Нэпманы предсказывали крах советской торговли, а бог даст, и самой большевистской власти.
«Почему так получается, — с обидой думал Илюша, проходя по базару, — почему глаза у торгашей становятся злющими, блестят завистью, как только они видят деньги… Хорошо бы назло буржуям собрать свою коммуну, записать туда пацанов, кто победнее, а потом прийти сюда с красным знаменем и сказать: „Сдавайтесь, частники, коммунары пришли!“ И чтобы в комсомольском магазине появилось все, что душе угодно, — заходи и покупай!»
Теперь Илюша часто встречал на базаре Гогу Каретникова. Его выгнали из школы, хотя он хвастался, будто сам ушел, и всюду говорил: «Считаю унизительным учиться в большевистской школе, где и учителя-то неграмотные». Но Каретников форсил. Бродя по базару, он заигрывал с беспризорными — соберет целую ораву и угощает мороженым. Наверно, готовил какую-нибудь пакость Советской власти. Он даже с Врангелем подружился и поил его портвейном.
Цель этой «дружбы» открылась неожиданно.
Однажды утром Солдатская улица была разбужена истошными криками Бантиковых.
Илюша был на огороде и, услышав шум, прильнул к щелке соседского забора. То, что он увидел, сначала рассмешило его, а потом озадачило. Загнав Врангеля в курятник, Егорка и Варька тузили его. Егорка держал брата, Варька таскала за волосы и, нанося удары веником по лицу и плечам, приговаривала: «Вот тебе за сарай! Вот тебе!» Врангель не успевал увертываться от ударов и вопил во все горло: «Не знал я, что это ваш сарай! Пусти волосы, больно!»
Оказалось, что Бантиковы лупили брата за то, что именно он поджег сарай на пустынном дворе. Бориска оправдывался, говорил, что Гога уговорил его поджечь сарай, дал за работу денег и зажигалку-сапожок в придачу.
Чистосердечное признание смягчило вину. Егорка и Варька отпустили «душу на покаяние». Врангель, дергая носом, присел на край кадушки и стал прикладывать к царапинам лопух. При этом он ворчал обиженно:
— Черти… Разве можно так драться? Ведь я вам, кажется, не чужой.
— Хуже… Из-за тебя чуть юбка не сгорела, рожа бесстыжая! Все дело испортил: знаешь, как мы боролись против бога?
— Зачем? — глуповато спросил Врангель.
— Тьфу, бестолковый! Ты за бога или за… Ленина?
— За Ленина.
— И мы за Ленина. А теперь нам собираться негде…
— Я вам новое место найду… На чердаке нардома были?
— Нет.
Лестница противно скрипела под ногами. Илюша приложил палец к губам, подавая ребятам знак не шуметь. Те, крадучись, лезли за ним наверх.
Вот и крышка люка. Илюша приподнял ее, подпер плечами и держал, пока остальные не проникли на чердак. Тихонько опустив крышку, он послушал, нет ли чего подозрительного, и на цыпочках пошел к слуховому окну, где было посветлее.
Ребята расселись на деревянных перекрытиях, смотрели друг на друга настороженно. Кащею попала в лицо паутина, и он чихнул. На него зашикали.
— А если скауты за нами следили? — сказал Кащей.
— Выдумаешь…
— Здесь еще лучше, чем в нашем сарае, — весело заключил Левка.
— Страшновато, — сказала Варька. — Чердачище вон какой огромный. Здесь, наверно, дезертиры скрывались.
Левка засветил приготовленный каганец, поднял его над головой и произнес:
— Сейчас проверим, где спрятались твои дезертиры.
— Сядь, — остановил его Илюша, — никого там нет. Лучше поговорим, что делать.
— Как — что? — удивился Егорка. — Богов жечь.
— Нельзя. Тина сказала, что так попов не одолеешь. Да и надоело возиться с богами. Надо что-то получше придумать.
— Книжки будем читать, — предложила Варька. — У меня есть сказка про Царевну-лягушку.
— Выдумала! — поморщился Левка. — Цари нашу кровь пили, а мы будем про них сказки читать?
— Тогда в футбол сыграем, — подсказала Варька. — Я чулок пожертвую, соломой набьем, и получится мяч.
— Хватит глупости болтать, — сказал Илюша. — Рассуждаете, как дети малые. Разве нет дел поважнее?..