Страница 74 из 81
Поэтому следовало бы, пользуясь моментом, отводить людей из опасной полосы и сосредотачивать к самой границе Китая. Но генерал Бакич не хотел переводить своих славных оренбуржцев через границу на положение простых беженцев, а потому приказал держаться до последней возможности. Болезненные, перенесшие три вида тифа, без отдыха, страдая от холода, при плохом обмундировании и продовольствии - были втянуты в бои казаки и солдаты былой Оренбургской армии.
Еще раз дрались оренбуржцы хорошо и не раз били зарвавшихся красных. В этих боях был тяжело ранен генерал Шеметов, начальник 2 Оренбургской казачьей дивизии.
«Отец- командир», как его называли казаки, был очень популярен среди них.
Своим беспрерывным пребыванием на фронте в течение полутора1 лет, он заслужил самое теплое к себе отношение и зарекомендовал себя редкою храбростью. Он был хорошим начальником и чутким, внимательным человеком.
Красные, сосредоточив большие силы, заставили все же оренбургский отряд отходить и, заняв станицу Урджарскую и Маканчи, прижали его к границе Китая. В это время генералом Бакичем ве
1 В оригинале ошибочно - «полуторых». - А.Г.
220
И. Еловский
лись переговоры с китайскими властями о переходе границы русским отрядом. Переход границы был разрешен.
Все госпитали, учреждения и обозы были эвакуированы за границу, в китайский город Чугучак, стоящий в 18-ти верстах от станицы Бахты, между которыми проходит русско-китайская граница. 13 марта 1920 года отряду было приказано перейти китайскую границу и сдать оружие китайским властям. Утром 14 марта арьергард отряда с боем стал подходить к русско-китайской границе. Красные, ожидавшие сдачи отряда на границе, поняли, в чем дело, а потому, не желая отпускать своих врагов, в конном строю бросились в атаку, дабы окружить и задержать, а в крайнем случае, изрубить отступавших. Казаки и солдаты открыли сильнейший пулеметный и ружейный огонь. Кавалерия красных, понеся порядочные потери, отступила обратно. Оренбуржцы же, расстреляв почти все патроны и сделав все, что можно было сделать, с сознанием исполненного долга, перешли пределы своего многострадального отечества и вошли в чужую страну. Это было часов в 6-7 утра 14 марта 1920 года.
Перешедших было свыше десяти тысяч человек, не считая беженцев. К моменту перехода опомнившаяся кавалерия красных торжествующе подъехала к китайской границе, но перейти последнюю не посмела, так как китайцы для охраны границы сосредоточили много войск. Долгое время со стороны красных неслось пение революционных песен, крики: «ура!», видны были насмешливые и угрожающее жесты по адресу перешедших.
Наши части были интернированы китайцами. Китайцы приказали всем сдать оружие холодное и огнестрельное, даже офицерам не разрешили иметь при себе почетного оружия. Все полученное оружие китайцы отправили в Чугучакскую крепость. Так очутились мы в чужой стране, среди чужого народа.
Всех нас разместили в военный лагерь, находившийся под открытым небом, на берегу реки Эмиль, в 40 верстах от города Чугучака. Здесь на десятиверстном пространстве, по правому берегу реки Эмиль, все части была симметрично расположены, сохраняя свое прежнее управление и названия частей. Для представительства и надзора от китайских властей был назначен при лагере русский комендант с командою китайских солдат. Довольствие было от китайцев, но за наличные средства отряда, с таким расчетом, что каждый интернированный, будь то солдат или генерал, получает продовольствия в сутки: 1/4 ф[унта] баранины и 1 ф[унт] хлеба. Конечно, если бы доставка продовольствия, в особенности хлеба, происходила
Голодный поход Оренбургской армии
221
нормально, то хоть голодно, но все же существовать можно было бы. Ввиду же того, что хлеб доставлялся неаккуратно и с опозданием, отряд иногда должен был голодать. Китайские чиновники несвоевременную доставку хлеба объясняли тем, что будто бы здесь мало мельниц и они не успевают вымалывать достаточное количество хлеба, необходимое для китайского населения, гарнизона и русского отряда. Этого на самом деле не было. Заботливым Бакичем было обнаружено, что китайцы выгодно сбывают муку на сторону.
Казаки и солдаты оренбургского отряда, будучи до конца верными своему долгу, во имя которого перенесли так много страданий, не могли сносить голода и лишений на чужбине, среди неприветливого чужого народа. Многие приуныли и стали выражать желание возвратиться обратно в Россию - домой. Никаких препятствий к возвращению в Россию, как со стороны командного состава, так и китайских властей, не ставилось. Казаки и солдаты уходили «домой» группами, так как отпустить всех желавших сразу не разрешили китайские власти. Каждый из нас знал, что ни один из них не попадет домой, а будут все еще по дороге мобилизованы или посажены по тюрьмам большевиками. Командиры частей, а равно и все остающиеся в лагере, к уходящим отнеслись с должным вниманием. Были отслужены напутственные молебны. Трогательно было расставание с людьми, с которыми у нас в течение столь долгого времени были одни интересы, одни печали и радости. Теперь каждый, отдавшись в руки судьбы, хотел найти лучшее. В то время было трудно сказать: тот ли счастлив, кто идет в Россию, на милость вчерашних врагов, поближе к своим родным очагам, или тот, кто останется, претерпевая разные лишения, на чужбине.
Командир 15 оренбургского казачьего полка, полковник Глебов, когда подошла очередь отправки казаков названного полка, приказал собраться всем офицерам и остающимся в лагере казакам на молебен и проводы уходящих. Полковым священником был отслужен молебен, после которого священник с крестом в руках обратился к уходящим со словом. Он указал казакам на их заслуги перед Церковью, защиту ими религии, на их подвиги, жертвы и лишения, во благо нашей родины, для которой они сделали все, что могли, а, потому ни св[ятая] Церковь, ни родина не забудут их. Сильные рыдания, как среди уходящих, так и среди остающихся, заглушили слова священника. После священника обратился к ним с речью полковник Глебов. В своей прекрасной речи он сказал: «Я не хочу упрекать вас за то,
222
И. Еловский
что вы покидаете нас; неизвестно еще, какая судьба ожидает нас, здесь остающихся. Но я хочу указать вам на ваши жертвы, которые вы принесли на благо дорогой нам родины и родного войска. В течение почти двух лет я все время был среди вас; я видел ваше искреннее желание освободить свое отечество от большевистского засилья. Много вы сделали ради этого, много ваших братьев-станични- ков и однополчан пало смертью храбрых на поле брани. Благодаря создавшимся обстоятельствам, мы оказались здесь. Я верю в вас, как и всегда, а также верю, что вы, уйдя в советскую Россию, где будете, быть может, мобилизованы большевиками, останетесь все же верными казаками. Счастливый путь! С Богом!…»
Казаки, слушая своего любимого командира, появление которого среди них во время боя решало часто судьбу последнего, сквозь рыдания кричали: «Приходите снова с оружием в Россию, мы снова будем с вами, никогда не будем с большевиками!»
После этого колонна уходящих казаков стала удаляться по направлению к русской границе. Долгое время мы смотрели вслед им, удаляющимся к неизвестному будущему. Никто из нас не подумал даже послать им упрек вдогонку. Никто не мог этого сделать, ибо каждый понимал этих оборванных, полубосых и измученных людей.
После ухода казаков и солдат в Россию в лагере осталось немного меньше половины того количества, которое перешло границу, не считая беженцев и тех частей, которые находились у атамана Дутова и генерала Анненкова. По сдаче нами станицы Маканчи, с указанными частями связь была прервана еще в феврале месяце 1920 года, и мы о них ничего не знали. И только почти через месяц после перехода границы мы узнали, что вышеуказанные отряды тоже перешли китайскую границу недалеко от города Кульджи1.