Голубые луга

— Я-то ничего, — цепкий взгляд обшарил с ног до головы.

— А где мама, где ребята?

— Лисенка твоего кормят.

— А-а! — сказал Федя и мимо бабки Веры выскочил в сенцы.

Бабка потянулась за ним рукой, но только шею царапнула. Федя через парадное выскочил на улицу и — за угол. Кук и Яшка ждали.

— Бежим в парк! — сказал Федя. — Все в порядке.

— Если деньги твои, чего же бежать? — подозрительно сощурил глаза Яшка.

— Деньги мои, мои! Только ты не знаешь нашей бабки Веры. Она никогда ни на кого копейки не потратила. Ей бы только все для себя.

В парке уселись за толстой липой, сложились, посчитали. Было у них двести три рубля. Буханка хлеба на рынке стоила пятьдесят.

— Ну, пошли! — сказал Яшка.

Толпа кипела. Яшка повел друзей в ряды, где торговали отрезами.

— Сколько? — спросил Яшка у спекулянтки, приглядев небесной красоты маркизет.

Спекулянтка смерила подозрительным взглядом троицу, но все-таки ответила:

— Полторы тысячи.

— Тю-тю! — сказал Яшка.

Федя покраснел и стал пробираться сквозь толпу прочь.

— Чего сдрейфил? — ворчал Яшка. — Их дело цену ломить, наше дело торговаться.

— Давайте купим компас и книжек! — предложил Федя.

— Ну зачем девчонке компас? А книжки она в библиотеке возьмет. Ей бы платьишко, чтоб самой себя не стыдно было.

— Поглядите! — прошептал Кук.

Два безногих инвалида зазывали попытать счастья. Перед ними в шапке лежала куча пятирублевок и червонцев, а на мешковине три карты.

— Вот туз! — показал инвалид. — Кто туза угадает, забирает деньги, проиграл — гонит на кон.

Подошел пьянчужка. Опухший, всклокоченный. Прорычал:

— Давай!

Инвалид ловко раскинул карты.

— Иду на сотню. Подыми эту! — попросил пьянчужка.

Инвалид поднял: пьянчужка угадал.

— Твое.

— Еще иду на сотню! — рявкнул пьянчужка и опять выиграл.

— Заманивают, — сказал Яшка.

И точно. Охотники выиграть даровые деньги нашлись. Началась игра. Скоро деньгам и в двух шапках стало тесно.

Но тут опять нашелся счастливчик. Выиграл пятьсот рублей. Остывающий интерес к игре вспыхнул, как стог сена.

— Ребята! — сказал Федя. — Я все заметил. Он туза придерживает и кладет последним.

— Ладно, — Яшка облизал сухие губы. — Повезет — купим отрез, а не повезет, значит, не повезет. Давай, Федя.

— Они все равно нас обхитрят, — сказал Кук, — но на двести рублей платье не купишь.

Федя встал перед инвалидом.

— Сыгранешь?

Инвалид был конопатый, в гимнастерке с черным от пота воротником.

— Сы-грану! — не проговорил, а скорее отдолбил Федя.

— На пятерочку идешь?

— На две сотни.

— Ого!

Инвалид подмигнул зрителям, кинул карты.

Федя нагнулся и поднял левую.

— Твоя взяла. Получай и исчезни.

— Иду на четыреста! — теряя голос, выдавил Федя.

Инвалид нахмурился, кинул карты.

— Опять левая.

Инвалид поднял и показал публике шестерку. Федя попятился в толпу.

— Зачем я сразу не ушел?

— Ладно, — сказал Яшка, — ничего не поделаешь.

Ребята стояли, не зная, куда им теперь идти.

— Надо попросить отрез у моей мамы! — сказал Кук.

— Кук, милый! — Яшка обнял приятеля за плечи. — Твоей мамке самой надо одеться. Ты ведь видишь, сколько за матерьял дерут.

— Три рубля осталось, — сказал Федя.

— Три стакана семечек. Стакан на брата.

Яшка усмехнулся, а Федя заплакал.

— Ну почему вы меня не удержали?

— Так ведь нам полторы тыщи нужно было! — теперь Яшка обнял Федю. — Брось реветь. Что было, то сплыло.

— Эй, хлопцы! Подь сюда! — позвал инвалид, кидавший карты.

Любители сыгрануть уже разошлись.

— Ишь, нюни распустил!

Федя отвернулся.

— Зачем деньжонки-то понадобились?

— Матерьялу хотели купить, — сказал Яшка.

— Матерьялу они хотели купить! — подтолкнул инвалид своего напарника. — Перепродать, что ли, где собирались матерьял-то?

— Нет, — сказал Яшка. — Зачем перепродавать? Подарок хотели сделать.

— Это уже интересно! — удивился инвалид, собирая и пряча деньги в нагрудные карманы. — Матери, учительнице, невесте (он подмигнул) — кому подарок-то?

— Оксане, — сказал Кук. — Она наш школьный товарищ. У нее сегодня день рождения.

— Подарок за тыщу школьному товарищу, — пояснил инвалид другу. — Вот живут!

— Чего хихикаешь? — нахмурился Яшка. — Она сарафан три года носит. Полсарафана — из красного матерьяла, а другая половина из синего. Да чего тут разговаривать? Пошли!

— Ишь, ретивые. Погоди уходить! — и гаркнул на всю толкучку: — Миха-а-а-лна!

Тотчас явилась спекулянтка, у которой спрашивали цену на маркизет.

— Ситцу нет девчонке на платье?

— Вельвет есть, с цветочками.

— Покажи.

Михална исчезла и явилась с куском материи.

— Годится! — сказал инвалид. — Деньги с меня получишь.

Поманил Яшку.

— Держи, парень! Но с уговором: видел я вас здесь первый раз и последний. Гут?

— Гут, — сказал Яшка.

— Спасибо вам, — зашептал Кук. — Я думал, вы нехорошие, а вы хорошие.

А Федя стал тереть глаза кулаками.

— Топайте, ребята! А то как бы и мы не прослезились.

Мальчишки кинулись бегом.

— Яшка, спрячь материю! — опомнился Федя. — Подумают, что мы свистнули.

Остановились. Яшка спрятал материю под рубаху.

— Ну, чего? На мельницу?

— Пойдемте к моей маме, — сказал Кук. — Мама платье сошьет, а то, боюсь, Оксане платья не видать. У нее старшая сестра в невестах, а материя красивая.

— Золотая у тебя голова, парень! — Яшка дал Куку «петушка».

— Мою маму зовут Вера Александровна! — Кук, стоявший к ребятам вполоборота, повел рукой в сторону мамы и как бы поклонился. — А это, мама, мои лучшие друзья, Яков и Федор!

Круглолицая большая девочка, большеглазая, черные волосы сплетены в толстую короткую косу, посмотрела на мальчиков не улыбаясь. Этой девочке-маме нельзя было сказать неправду, и она сама неправды, даже малой, не могла сказать.

— Чтоб у вас, мальчишек, язык не поворачивался дразнить девочек сластенами, поешьте-ка сладкого, — сказала Вера Александровна.

— Как хорошо! — Ярослав подпрыгнул, побежал на кухню и вернулся с противнем сушеных яблок.

Федя и Яшка взять еду первыми никак не могли, хоть Федя знал: в обществе надо себя держать свободно.

— Что же это вы стоите? — удивилась Вера Александровна. — Садитесь к столу и за работу.

Она взяла горсть яблок, положила в губы тонкую чешуйку и, медленно затягивая в рот, одновременно прикрывала глаза ресницами.

— Вкусно-о-о!

— Мама, — сказал Кук, — мы, конечно, все съедим, но мы к тебе по очень спешному делу. Яша, доставай.

Яшка достал вельвет.

История вельвета была рассказана без утайки, и уже через пять минут Вера Александровна сидела за швейной машиной.

— Только чур, — приказала она ребятам, — я буду работать, а вы будете мне рассказывать истории.

— А какие? — спросил Яшка.

— Любые.

— Я про деда Сучкова историю знаю, а вы знаете?

Никто про деда Сучкова не слыхал.

— Значит, так, — начал Яшка, похлопывая себя по коленям и растирая их, словно ему было семьдесят и его давно уже мучил ревматизм. — Выходит, значит, такая события.

«Интересно, кто так рассказывает?» — прикинул Федя, но никого не вспомнил.

— Ну, значит, бабка Лукерья, евонная соседка, посадила капусту. Уродилась — страшно вспомнить. Каждый кочан в обхват. Бабка Лукерья барыши считает, на солку ей вдосталь, и на продажу немало остается. И тут — на тебе! Кто-то стал грызть кочаны, да самые белые, самые ядреные! Караулит бабка днем — никого, а проснется — опять недостача. Ну, что делать? — Яшка сплюнул и тотчас спохватился. Встал, растер ногой плевок. — Извиняюсь! По нечайности. Ну, значит, что ей делать? Днем выспалась, а ночью с лопатой засела в сарае, что напротив огорода. Ждет-пождет, а в полночь — козел. А уж темен, а уж страшен! Рогатый, борода до земли, скакнул через плетень и давай капусту жрать. Бабка перекрестилась, из сарая шмыг да лопатой козлу по бороде… А наутро пошла за водой, глядит, у деда Сучкова вся борода в кровище. Тут-то и догадались, кто он такой, дед Сучков… Он и помереть никак не мог. Три дня ворочался, криком кричал. Силу темную хотел передать, а никто к нему не подходил, боялись.