Дарданелльское сражение

Наткнулся Сенявин и на заголовок портсмутского листка со словами одного из своих мичманов.

– Экий оратор! – подумал. – Хорошо, когда имеются молодые и думающие офицеры.

Флаг-капитану Митькову велел вызнать, кто таков сей мичман. Тому долго искать не пришлось.

– Мичман Броневский со «Святого Петра»! – доложился вскоре.

– Смышленый! – кивнул головой Сенявин. – Будем иметь на примете!

А пока по улицам Портсмута уже с раннего утра бегали торговки, наперебой выкрикивая названия своих газет и продавая налево и направо последние новости.

Для русских моряков пока все складывалось не так уж плохо. Англичане по собственному почину прислали своих портовых мастеров на наши наиболее потрепанные «Селафиил» и «Уриил», и совместными усилиями быстро привели их в божеский вид. На всей эскадре за-менили такелаж, установили и освоили новые орудийные замки. Английские офицеры приглашали гостей в Лондон. Там уже вовсю шли наскоро сочиненные и посвященные Трафальгару пьесы: «Победа и смерть лорда Нельсона» в Друри-Лейн и «Слава Нельсона» в Ковент-Гарден. Наши вежливо отказывались, просто не было времени. Зато в портсмутских трактирах Трафальгар праздновали сообща. В дешевых гуляли матросы.

– Ты знаешь, рашен, – откровенничали англичане, глядя мутными глазами, – как мы обзываем французских собак?

– Ну и как вы их обзываете? – поднимали головы от стола матросы Балтийского флота. – Мы их зовем лягушатниками!

– Это отчего же лягушками клйчите? – не понимая, мотали головами. – А оттого, что жрут они этих лягушек и не давятся!

– Вот гадость-то! – плевались матросы.- Ну а они вас как прозывают? – Лимонниками!

– Тоже гадость! – удивлялись, трезвея. – Неужели тоже сию кислятину жрете?

Последнее прозвище пошло с 1795 года, когда, во избежание цинги, в английском флоте перед обедом было велено вместе с ромом, который матросы весьма уважали, непременно выпивать кружку лимонного сока, от которого тех же матросов всегда воротило. Помимо этого, остроумные французы еще более обидным прозвищем «омары» обзывали и английских солдат за красный цвет их мундиров. Впрочем, и английские и французские матросы сообща посмеивались над бедолагами рыбаками, коих дружно наименовали обидным прозвищем – «пикши». Что касается русских матросов, то они звали своих английских союзников душевно и ласково – «асеи», от английского выражения «I say» (я слушаю), которым английские собеседники предваряли каждую питейную беседу.

В более благопристойных трактирах тем временем сдвигало столы уже союзное офицерство. Офицеры английские, прямо на столах вилки с ножами раскладывая, показывали, как все происходило.

– Вот так, построясь в две колонны и оставив позади резерв, лорд и напал на неприятеля с ветра, прорезал, окружил его с обеих сторон, и, прежде чем авангард французский успел помочь центру, тот был уже разгромлен! Затем добили и авангард.

– Ну давайте за вашу победу! – поднимали стаканы русские.

– За союзников! – поддерживали англичане. Потом поминали лорда Нельсона. В знак траура по его смерти английские офицеры разом повязали на свои шеи черные галстуки. Традиция эта оказалась столь живуча, что позднее черные галстуки стали неотъемлемым атрибутом военно-морской формы всех флотов мира. Но до этого было еще далеко, а пока в портсмутских трактирах подавали третью очередь бутылок, после которой начиналось всеобщее братание.

После известия о Трафальгаре Сенявин решил задержаться в Портсмуте ровно настолько, чтобы успеть долечить больных да завершить крепеж расшатавшихся на штормовой волне корабельных корпусов. Новокуплен-ные «Феникс» и «Аргус» доукомплектовали офицерами и матросами с линейных кораблей, опробовали пушки и погрузили боезапас с провиантом. Теперь оставалось лишь залиться свежей водой, и можно продолжать плавание. Англичане сработали споро. Сразу несколько водовозных барж разом подходили к бросившим якоря кораблям. В полные речной воды трюмы бросали полотняные шланги и начали качать помпами. Только успевай бочки таскать! Больных в портовом госпитале отпоили парным молоком, откормили свежими овощами. В помощь корабельным плотникам пришли портовые мастера, седые и многоопытные. Уже перед самым выходом к Сенявину на «Ярослав» прибыл командир порта адмирал Монтегю. Поприветствовав гостя, вице-адмирал пригласил его к себе в салон. Первый тост подняли среди флагманов всех государств традиционный: – За наши корабли!

После нескольких рюмок водки Монтегю раскатал на столе карту Ла-Манша.

– Вот здесь и здесь вас уже поджидают французы! Наши купцы видели их на траверзе Кадиса, так что будьте осторожны! – сказал он, тыча в карту пальцем. – Бонапарт велел любой ценой поймать вас и уничтожить! Кажется, последний урок Нельсона не пошел Бони впрок, и он решил отыграться на вас!

То была французская Рошфорская эскадра, чудом уцелевшая от Трафальгара, в составе пяти кораблей и четырех фрегатов. Теперь, покинув Порто-Фероль, эскадра вышла в море, чтобы, перехватив русских, взять реванш за недавний погром, учиненный Нельсоном.

Российская эскадра покидала английские берега не только в канун Трафальгара, она покидала его в канун Аустерлица!

Обогнув остров Вайт, наши корабли вскоре шли уже мимо берегов Гамшира. На другой день у Плимута подошел «Кильдюин» и доложился, что оторвавшиеся от эскадры корабли туда не заходили, а прошли мимо Плимута на зюйд. На траверзе мыса Лизард с наших кораблей отпустили английских лоцманов, по пеленгам утвердили место эскадры и, построясь в походный строй, пустились в открытый океан. Скрипели мачты, трещал корпус, беспрестанно хлопали над головами паруса. Все было, как всегда.

Выйдя в море, велел Сенявин выставить на кораблях «огневых». Такая команда – верный признак возможной скорой битвы. «Огневыми» в российском флоте именовали особо доверенных матросов, которые в ночное время содержали готовые к немедленному употреблению тлеющие фитили в специальных медных фонарях – ночниках.

В орудийных деках артиллеристы регулировали откаты. Откат пушки после выстрела – далеко не мелочь! При сильном откате, удерживаемая тросами – брюками – пушка только что не встает на дыбы. Если откат сильный, да еще стрельба идет долгая и залповая, то брюки, случается, вырывают куски борта. Зависит же сила отката от причин многих: от угла возвышения, от качества и количества пороха, туго входят в ствол пыжи или свободно, легко ли вращаются колеса станка или с усилием. Кроме этого, примечено давно и то, что разгоряченное от выстрелов орудие откатывается куда сильней, чем холодное. И это только откат, а сколько иных забот!

В следующую ночь к эскадре приблизился британский фрегат «Пегас». Долгое время фрегат шел в отдалении от нашей эскадры, определяя ее национальность и только удостоверившись, что перед ним действительно русские, осмелился сблизиться. Капитан «Пегаса», сойдясь с «Москвой», уведомил, что французская Рош-форская эскадра, увеличившись до семи кораблей и десятка фрегатов, бродит где-то неподалеку, чтобы не допустить русских в Средиземное море. Не далее как вчера французы покинули порт, а потому «Пегас» был послан адмиралом лордом Корнвалисом, дабы предупредить союзников.

Ветер дул самый попутный. Сомкнув кильватерную колонну сколько было возможно, Сенявин рассчитывал проскочить мимо сторожившей его французской эскадры. Несмотря на то, что корабли вовсю валяла океанская волна, верхние орудийные порты вице-адмирал велел держать открытыми. Прислуга неотлучно сидела подле заряженных пушек. Было ветрено и стыло. Поздним вечером, когда штурманы, кутаясь в дождевики, клали пеленги на черневшие на горизонте скалы Эль-Ферроль-ского мыса, с салингов сразу несколько голосов просту-женно прокричало: – Слева по крамболу борта правого паруса! – Считай!- запросили снизу. – Много! Никак флот целый!