Фрекен Кайя

Грентофт посмотрел на Арне Оули — он тоже провожал Кайю глазами — и сказал растроганно:

— Вы, видно, очень привязаны к фрекен Кайе?

— Да,— сказал Оули своим мягким голосом,— ей так трудно приходится.

Они молчали. Фрекен Кайя хлопотала по хозяйству и без конца входила и выходила. Потом Арне Оули предложил Грентофту показать его комнату.

Сестрицы Сундбю опять прилипли к окну: вокруг невесты водили хоровод.

IV

Внизу продолжали отплясывать так, что весь дом сотрясался.

Тем временем вернулись гимназисты, и тут же разыгралась ссора,— всякий раз, когда открывали дверь, в гостиную врывался поток бранных слов. Дело в том, что им прислали из дома корзинку яблок, они сразу же их разделили, и каждый спрятал свою долю в ящик. И вот теперь обнаружилось, что яблоки младшего исчезли.

В гостиной дамы пока не рассаживались, а переходили с места на место, разглядывая друг у друга рукоделье.

— Что-то здесь прохладно,— сказал Грентофт, подсаживаясь к фру Кант.

— Да, да, Кайя, здесь никогда не бывает по-настоящему тепло,— сказала она в ответ.

— А мы там у себя привыкли к теплу,— сказал Грентофт.— Иногда стоит такая жара, что сил никаких нет, просто с ног валит.

И он снова стал рассказывать о Южной Америке — о полноводных реках и дремучих лесах, спускающихся к самому берегу, о диких зверях, которые, притаившись в чаще, не сводят своих желтых глаз с проходящих мимо пароходов.

Он рассказывал о странной тишине этих непроходимых лесов, опутанных лианами, словно гигантской зеленой сеткой, о солнечном свете, который, едва сквозь них пробиваясь, играет всеми цветами радуги, как на дне морском. Говорил он и о тропической ночи, в безмолвии простирающей над океаном небо, сверкающее мириадами звезд.

Фру фон Кассэ-Мукадель уже давно снова взялась за карты: девственные леса ее не интересовали.

А фру Кант все расспрашивала и расспрашивала. Вдруг ее взгляд упал на дочь, которая сидела у окна, на излюбленном месте Оули, и тоже слушала.

— Удивительно, Кайя, ты еще не спишь!

Обычно фрекен Кайя по вечерам засыпала, притулившись в каком-нибудь углу гостиной.

— Ну, здесь, пожалуй, спать не дадут,— сказал Грентофт и засмеялся. И в самом деле, поминутно кто-то входил или выходил. Каттруп, которому, видно, наскучило наблюдать за игрой у ломберного столика, спустился как раз в гостиную, подсел к ним, вытянул свои длинные ноги и приготовился слушать.

Но тут один из гимназистов крикнул, что у них кончился керосин в лампе, и фрекен Кайе снова пришлось бегать взад-вперед. От всей этой суматохи Грентофт никак не мог собраться с мыслями.

— У вас не соскучишься,— сказал он.

— Да, это верно,— согласилась фру Кант, мурлыча себе что-то под нос.— Но к этому привыкаешь.

Она снова стала, по своему обыкновению, ходить взад-вперед по комнате.

— Это все-таки живая жизнь,— добавила она.

Фру Кант уже несколько раз заглядывала к себе в спальню, намекая, что пора расходиться. А внизу танцы были в самом разгаре, слышен был даже стук каблуков. На третьем этаже распахнули дверь на лестницу, чтобы проветрить комнату. И теперь весь дом оглашали возгласы картежников.

Сестрицы Сундбю, снова на своем посту у окна столовой, громко крикнули, чтобы было слышно в гостиной:

— Невеста уезжает!

Фру Гессинг вскочила со стула.

Фру Кант опять заглянула в спальню и в темноте натолкнулась на фигуру у окна.

— Это ты? — спросила она.

Это и в самом деле была Кайя. Она тоже хотела поглядеть, как уезжает невеста.

— Да, мама.

Она отошла от окна, как вор, пойманный на месте преступления.

— Они уехали! — завопили сестры Сундбю, не в силах перевести дух от возбуждения. И Лисси взмолилась, хотя фру Кассэ уже отложила карты:

— Ах, фру Мукадель, погадайте, ради бога, на эту пару!

— А вы не могли бы хоть немного отдохнуть, фрекен Кайя? —сказал Грентофт, который тоже вошел в столовую, чтобы поглядеть на отъезд невесты, и сидел теперь рядом с Кайей у окна.

— Конечно, могу,— ответила она и запнулась.— Просто в субботу вечером всегда много дел.

Грентофт взглянул на Кайю — на нее как раз падал свет лампы: как она постарела! Какие у нее жесткие, застывшие черты, лицо словно высечено из дерева.

— Да, да,— сказал он вдруг сокрушенно,— вы, видно, всегда на ногах.

Фрекен Кайя ответила не сразу.

— Приходится,— сказала она наконец, словно только теперь расслышала его слова.— У нас ведь два этажа.

Некоторое время они просидели молча, потом фрекен Кайя сказала:

— Как там, наверно, прекрасно.

— Где?

— Там, у вас.

— Да,— сказал он.— Так как же нам быть? Вы сумеете нас приютить?

Он не шутил. Он приехал, чтобы жить со своей женой здесь, у них. Они собирались провести на родине пять месяцев.

— Об этом мы завтра поговорим,— сказала фрекен Кайя и встала.

Вдруг Грентофт расхохотался:

— Помните, фрекен Кайя, как мы с вами шли однажды вечером из казино, и я вас затащил на каток, и вы разбежались, поскользнулись и... сели... сели прямо посреди катка... на ту часть тела, которая нам дана для сидения.

Фрекен Кайя смеялась коротким, сухим смехом, как человек, который отвык смеяться.

— О да! И мне было потом так больно, что я еле сидела в омнибусе...

К ним подошла фру Кант. Она вдруг вспомнила про свои кофточки и спросила, где деньги.

Фрекен Кайя невольно снова засмеялась.

— Вот, мама,— сказала она и сунула ей в руку несколько крон, все еще продолжая смеяться.

— По-прежнему кофточки? — спросил Грентофт.

— Да.

Теперь оба смеялись.

— Чему вы смеетесь? Скажите, чему вы смеетесь? — нетерпеливо спросила фру Кант.

— Вспоминаем былые дни.

Лицо Кайи просветлело.

— Да, вспоминаем былые дни,— сказала она.

Она даже не заметила, что, спускаясь на кухню, мимо открытых дверей, из которых валил дым и доносился гул, как из кабака, она стала что-то тихо напевать слабым, но чистым голосом, который совсем не вязался с ее одеревенелым обликом.

— Это вы, господин Оули? — спросила она.

Обхватив колени руками, Арне сидел на кухонном

столе, там, где прежде дежурили сестрицы Сундбю.

— Чего вы здесь сидите?

— Наблюдаю жизнь,— сказал он, отводя взгляд от танцующих.

— А почему бы вам туда не пойти? — бодро предложила Кайя.

Арне Оули немного помолчал, а потом сказал тихо:

— Не смею.

Фрекен Кайя вошла в комнату Оули. Там стояла дорожная сумка Грентофта, красивая и добротная. Она осмотрела все его вещи — футляр с тростями, аккуратно сложенные пледы — и улыбнулась: значит, он богат.

На тумбочке, у кровати, стояла фотография: Кайя взяла ее в руки — так вот она какая, его жена! — и долго ее разглядывала: хрупкая, изящная фигурка, тонкое лицо. Она никак не могла оторваться от этого снимка. Она и не подозревала, что еще может так страдать.

Кайя слышала, как Спарре сбежал вниз по Лестнице и громко позвал ее, но она стояла, не в силах двинуться с места. Спарре еще раз выкрикнул ее имя, и тогда она поставила фотографию на место и, как тень, прошла мимо Арне, который, опустив голову на колени, думал о чем-то своем.

Она слышала, как Спарре, рванув наверху дверь, грубо крикнул:

— Нам принесут, в конце концов, воду?

Она поднялась по лестнице и в дверях столкнулась с Спарре, который, разгоряченный от выпитого грога и пунша, снова крикнул ей, как прислуге:

— Где вода, я спрашиваю?!

Фрекен Кайя густо покраснела,— она увидела, что Грентофт стоит рядом,— и сказала, умирая от стыда и волнения, резким, исполненным.горечи голосом:

— Принесу, если вы попросите как надо.

И хлопнула дверью вслед ушедшему Спарре.

Грентофт побледнел от гнева.

— В наше время мы себе такого не позволяли,— сказал он,^ обращаясь к фру Гессинг, которая почуяла назревавший скандал и от нетерпения переступала с ноги на ногу.

— Да,— сказала она с фальшивым сочувствием, сквозь которое пробивалось удовлетворение,— но теперь ведь открылось столько пансионов, выбор так велик. А кроме того,— добавила она, многозначительно глядя на дверь, которую закрыла за собой Кайя,— здесь так шумно. Это тоже многих отпугивает.