Страница 7 из 7
Фрекен Кайя обходила комнаты, открывала окна, стелила постели. Потом она услышала, как заскрипела дверь у Грентофта, и он вышел в коридор. Она стояла в комнате Каттрупа и хотела было захлопнуть дверь, но не успела: он увидел ее и вошел.
— Доброе утро, фрекен Кайя,— сказал Грентофт и пожал ее холодные шершавые руки.
— Доброе утро.
Он огляделся. Кровать еще не была постелена, на сосновом столе лежала кипа потрепанных книг, тонкие мятые занавески шевелились от ветра.
— Настоящая студенческая берлога,— сказал он.
— Да,— ответила Кайя. И, разом собравшись с духом, она торопливо высказала то, о чем все время думала, что решила, пока хлопотала в утренних сумерках среди всех этих чужих людей:
— Вы не должны здесь оставаться, это не для вас. Вам надо... жить лучше...
Грентофт спросил, но без всякого убеждения, потому что ночью и утром он тоже думал о том, что невозможно привести сюда жену:
— А здесь разве нехорошо?
— О да... пришлось так снизить уровень... конкуренция слишком велика... Это не жилье для приезжих,-— сказала она и отвернулась.
Грентофт не стал возражать, только спросил, где ему поселиться. Она дала адреса, назвала цены и сказала:
— Вот напьетесь чаю и сразу же идите туда.
После того как он ушел, она еще с минуту постояла, не двигаясь. Голова была пуста, и казалось, сердце вот-вот откажет.
Потом она поднялась наверх.
Грентофт сидел возле старой фру Кант, которая все еще завтракала, не прекращая при этом весело болтать. Фру Гессинг вернулась с прогулки и отвела сестер Сундбю и фру Кассэ к окну.
— Конечно, rendez-vous,— возбужденно говорила вдова,— и представьте, с новой. Такая маленькая, юркая... в красной шляпе... Теперь мы все уже знаем, куда это он бегает по утрам... И всегда встречается в парке Эрстед...
— Гм,— фру фон Кассэ многозначительно улыбнулась,— утром он только начинает...
Сестры Сундбю пылали от негодования, но продолжали расспрашивать. Дамы стояли, сгрудившись, они перешли на шепот, доносились только отдельные слова.
— Она из театраI
Да, да! За это фру Гессинг готова поручиться головой. Грентофт отошел от фру Кант. Он наблюдал за дамами, которые перешептывались, наклонив друг к другу головы. За столом ругались студенты. В скупом свете утренних сумерек, проникавшем в комнату через одно-единствен-ное окно, все лица казались серыми.
За столом теперь сидела одна только старая фру Кант. Ее благородное, подвижное лицо было ясным, словно из всей этой сумятицы она черпала только жизнь.
Грентофт собрался уходить.
Он встал, будто стряхнул с себя тяжесть, и взял Кайю за руку.
— Что ж, раз у вас нет места, пойду поищу.
Фрекен Кайя только улыбнулась ему. Она не нашла,
что сказать. Тихо спустилась она в комнату Арне и собрала вещи Грентофта. Она делала это очень медленно, каждую вещь клала отдельно. Потом закрыла дорожную сумку. Вошел Арне.
— Это я, фрекен,— сказал он.
Кайя смутилась,' отвернулась и хотела уйти. Но Арне вдруг сжал ее руки, будто чувствуя все ее страдания.
— О, фрекен,— сказал он, чуть не плача.
Кайя застыла, и лицо ее внезапно озарилось, когда она на одно мгновенье уткнулась в плечо Арне.
— Оули,— сказала она,— я хочу, чтобы вы были счастливы.
Она отстранилась, а голос ее прозвучал нежно, как ласка.
Фрекен Кайя вышла. Арне стоял у окна и глядел поверх домов и людей в серую мглу.
Пока фрекен Кайя поднималась наверх, до нее доносилась снизу громкая болтовня: сестрицы отправлялись в церковь. А наверху фру фон Кассэ ругалась с Евгенией. Когда эта дама разговаривала с прислугой, то по тембру ее голоса всем становилось совершенно ясно, что до трех своих замужеств, принесших ей вожделенное дворянство, она, несомненно, была базарной торговкой.
Зазвенели церковные колокола. На обоих тротуарах толпились люди. У многих в руках были молитвенники.
Вдруг у Арне глаза наполнились слезами, и он заплакал, весь переполненный глубокой, неожиданной болью,— заплакал на пороге своей жизни.